Владимир Дягилев - Вечное дерево
Усатый Куницын Ъ эти дни переживал свою трагедию. Недавно его вызвал к себе Песляк и сказал, что он хочет рекомендовать его в состав партийного комитета. (Отчетно-выборное собрание намечалось на осень, но уже сейчас готовились кандидатуры будущих членов парткома.) Куницын не собирался оставаться на должности заведующего партийным кабинетом и потому паотрез отказался от предложения. Произошла стычка с Песляком. Теперь нужно было или виниться, или уходить с работы. Уходить сейчас, сразу, нельзя было, потому что это роняло бы его в глазах товарищей. А виниться невозможно. Это означало бы согласие войти в партком, то есть быть избранным. Но тогда ни о каком уходе и думать нечего... Куницын не находил себе места...
Копна ходил по аптекам и поликлиникам. У него снова расшалилась печень, а госпитализироваться ему не хотелось, и он пробовал лечиться самостоятельно.
Самофал все больше и чаще выпивал, все сильнее замыкался в себе.
Стрелков по уши влез в свою работу. Он почти не появлялся на улице, не встречался с товарищами. Теперь, когда сверла перестали ломаться, нужно было овладеть своей работой так, чтобы делать все, что делают другие, нужно было войти в ритм цеха, завода, окончательно переломить свои старые военные привычки, но главноеу него все еще были расстроены отношения в семье,
Степан Степанович не успел разогреть обед-раздался телефонный звонок.
Звонил Сидор Митрофанович. Степан Степанович не сразу вспомнил его, а вспомнив, удивился звонку.
- Ты вот что, - говорил Сидор Митрофанович. - Если думаешь сына пристраивать, так не тяни с документами.
- Какого сына? - не понял Степан Степанович.
- Твоего, конечно. Не моего же. У меня дочери. - В трубке помолчали,-Твоя боевая подруга мне всю шею с ним перепилила.-В трубке засмеялись.-Давай. Помогу по старой дружбе.
- Есть, - ответил Степан Степанович.
Он еще не осознал, что его так взволновало, только почувствовал: что-то обидное, неожиданное, злое захлестнуло его.
- Витька!-позвал Степан Степанович.
Сын не отозвался.
- Журка!-повторил Степан Степанович, отставляя обед в сторону.
Показался Журка и остановился в дверях.
- Ты что, в Текстильный хочешь? - негромно спросил Степан Степанович.
- Не знаю.
- Так хочешь или нет?
- Мама хочет.
- А ты? Что ты? Тебе жить...
В этот миг щелкнул замок, и появилась Нина Владимировна. Заметив испуганный взгляд сына, она почувствовала недоброе.
- Что случилось?
Кажется, впервые в жизни Степан Степанович ощутил неприязнь к жене и машинально закинул руки за спину.
- Ты звонила Сидору Митрофановичу?
- А что тут плохого?
- От моего имени? Без моего согласия?
- Какое согласие?!-тотчас возмутилась Нина Владимировна, понимая, что поймана на нехорошем деле.
Степан Степанович стиснул зубы, помедлил.
- Он не хочет в Текстильный. Он живой, взрослый человек, а ты распоряжаешься им как игрушкой.
- Не вмешивайся!-закричала Нина Владимировна.
- Он никуда еще не хочет. Он не знает, куда идти, - продолжал Степан Степанович, не обращая внимания на ее крик. - Так лучше никуда. Еще есть время...
- Не вмешивайся!-еще громче крикнула Нина Владимировна и затрясла головой так, что заколки посыпались на пол, как иголки с засохшей сосны.-Ты мне испортил всю жизнь и ему хочешь!
Крик обжег Степана Степановича, как пуля. Он медленно пошел к жене.
- Не надо!-хрипло и ломко крикнул Журка и встал перед отцом, точно с потолка свалился.
Степан Степанович хотел отстранить сына, но взглянул в глаза его и остановился. Журка смотрел на него и пугливо, и решительно, и храбро-взглядомсолдата, переборовшего страх.
- Так, так. Против отца, значит? - сказал Степан Степанович и дернул дверь так, что сорвал замок.
Нина Владимировна решила: нужно спасать сына.- Спасать от отца, от его влияния, от его вмешательства.
Она забыла обо всем на свете: о нсдошитых платьях, о доме, о дочери - и помнила лишь о Журке, о его судьбе.
На следующий день Журка сдал последний экзамен, и тотчас они вместе с матерью, тайно от отца, достав через знакомого генерала билеты, уехали на Юг, в Крым, к бабушке Елене.
* * *
Июнь стоял на редкость теплый, солнечный. За весь месяц выпало два-три коротких дождя. Земля радостно цвела. В скверах и парках виднелись свежие копешки сена. Слышалось позванивание кос да мягкое погромыхивание телег. В городе пахло деревней.
Листва на деревьях зеленела по-весеннему, свежо и приятно. С тополей под слабыми порывами ветра облетал пух. Канавы и тропинки были покрыты этим пухом.
Он лежал и на дорогах, то и дело взвиваясь от проносившихся машин.
На клумбах распустились цветы, и над ними неустанно кружились пчелы. Бабочки залетали в распахнутые окна, садились на занавески.
Дворы опустели. Детишки уехали в лагеря. Многие семьи перекочевали на дачи. Тот, кто не мог или не успел уехать за город, с утра отправлялся в парк, на ходу скидывал легкую одежду и бросался в сочную траву. От прудов разносился плеск и визг ребятишек. Скрипели уключины лодок, вызывая гнев рыбаков.
Старики выбирались во дворы и скверики, читали, судачили, приглядывали за внуками, грелись на солнышке.
У большой клумбы, во дворе дома сто восемьдесят шесть, сидели Копна, Шамин и еще несколько отставников. Копна не уехал из города по болезни. Шамин по обязанности, так как некому было заменить его на партийной работе.
Разговор шел о международных делах, о Берлине.
-Курс на обострение,-сказал Копна и похлопал ладонью по газете, всегда бывшей у него под руками.
- Зря мы их в него пустили,-сказал Шамин.
- Нельзя было иначе,-произнес Копна таким тоном, будто от него все зависело: пускать в Берлин союзников или не пускать.-Мы-не они, выполняем обязательства.
Шамин махнул неодобрительно.
- Вот теперь и расхлебывайся. Они ж добровольно не уйдут.
Разговор прервал тихо подошедший Куницын.
- Здравия желаю, - пробасил он, подсаживаясь с краю, рядом с Копной.
Копна покосился на него, спросил:
- Здоров ли?
- Легендарно, - прогудел Куницын, словно пожаловался.
Товарищи переглянулись. Всем бросилась в глаза перемена в Куницыне.
- Такая штука,-проговорил Копна после паузы.- Мы о Берлине.
- Ну и что же? - безразличным тоном спросил Куницын.
Копна ответить не успел: мимо них прошел Стрелков.
Его окликнули.
- Иди к нам.
. Он секунду колебался, потом подошел, но не сел, посмотрел на товарищей настороженно.
- Как служба? - поинтересовался Копна.
- Притираюсь.
- Не раскаиваешься, что пошел к станку? - спросил Шамин.
- И не думаю... Вот со временем туго... Извините...
Проводив Стрелкова глазами, они еще некоторое время молчали, каждый по-своему оценивая поведение Стрелкова, наконец Куницын пробасил:
- Пока не выходит у него ничего. И начальство им недовольно. - Он вспомнил Песляка, свою стычку с ним, добавил раздраженно: - Начальство у нас подчинять любит, посильнее, чем в армии.
- А у тебя-то как? Курс нормальный? - осторожно спросил Копна.
- У меня? - Куницын обвел глазами товарищей, словно раздумывая, стоит ли откровенничать, и, решив, что рано или поздно этого не избежать, признался: - У меня не лучше, чем у Стрелкова.-Он рассердился на свои колебания, сказал твердо: - Неважно, плохо, одним словом, - и вдруг, захохотав некстати, встал и, не попрощавшись, пошел к дому.
Степану Степановичу и в самом деле было не до то"
варищей. Хотя Песляк и заверил, что не будет больше тревожить его, хотя дело шло лучше и дни пошли спо"
койнее, ему было не по себе. Сегодня опять случилось событие, выбившее его из седла. Из областной газеты прибыл корреспондент и, придя в цех, с ходу хотел сфотографировать Стрелкова у станка. Степан Степанович воспротивился. Произошла неприятность и новая встреча с разгневанным Песляком.
На все его доводы Песляк твердил:
- Нехорошо, товарищ. Нехорошо.
Степан Степанович не стал пререкаться, а сказал, что пойдет в райком.
- Иди, только я тут ни при чем. Иди, иди.
Степан Степанович не поверил Песляку. А между тем Песляк не лгал, корреспондент явился не по его инициач тиве и даже без его ведома. Происходило нечто напоминающее горный обвал. Камень, пущенный сверху, начинает сбивать другие камни, и вскоре целый поток, грозная лавина устремляется вниз, захватывая все новые глыбы, сметая все на своем пути. И как нельзя остановить это все нарастающее низвержение, так невозможно было удержать события, развивающиеся вокруг Стрелкова. Статья в заводской многотиражке была прочитана в других газетах. Факт был примечательный-человек пронес любовь к профессии через всю жизнь. И, конечно же, этого нельзя было обойти. В партийный комитет, в дирекцию завода, в редакцию многотиражки по нескольку раз в день звонили, интересовались Стрелковым.
