Мамед Ордубади - Подпольный Баку
Частые поездки Жени и Павла из Балахано-Сабунчинского района в город навели полицию на мысль, что всеобщая рабочая сходка состоится или в самом Баку или в районе Сабунчей.
Агентам и осведомителям охранки, работающим в рабочей среде на фабриках и заводах, а также профессиональным шпикам были даны соответствующие инструкции.
Заметно было, что и в районе Биби-Эйбата полиция приведена в боевую готовность.
Но охранка ошиблась. Всеобщая сходка рабочих состоялась не в городе и не в рабочих предместьях, а в степи, в районе станции Кишлы.
Павел и Женя одними из первых пришли к условленному месту. В ожидании товарищей они сидели на песочном бугре.
Чувство Павла к Жене после ее возвращения из Батума стало еще сильнее. Радуясь успехам девушки в подпольной работе, он не переставал тревожиться за нее.
И сейчас его воображение рисовало невеселые картины: Женю схватили жандармы, пытают, отправляют на каторгу; он добивается у властей разрешения повидаться с ней в последний раз, но в результате арестовывают и его; вот он видит Женю только из тюремного окна, посылает ей приветы кивком головы; потом наступает печальный день его отправки в Сибирь.
Да, разлука с любимым человеком самая мучительная из всех пыток!
Павел так ясно почувствовал боль расставания, что к горлу его подступил комок, зашемило сердце.
Он посмотрел на Женю.
Девушка положила голову ему на колени и водила пальцем по песку. Павел прочел: «1 Мая!»
Вскоре собрались все участники сходки.
Прежде чем приступить к основному вопросу — о проведении первомайской демонстрации, были обсуждены события последних дней и наиболее печальное из них — разгром царской охранкой Батумской организации РСДРП.
Делавший сообщение Ладо Кецховели рассказал об арестах среди батумских революционеров.
На сходке было решено провести 21 апреля на Парапете многотысячную демонстрацию рабочих. Были распределены обязанности.
21 апреля приходилось на воскресный день, что было весьма благоприятно для участников демонстрации. Большинство бакинских рабочих в этот день отдыхало. В иные дни уход рабочих с заводов и промыслов для участия в демонстрации немедленно насторожил бы полицию, и это могло бы привести к срыву демонстрации. Кроме того, большая часть горожан также отдыхала в этот день. На Парапете должно было быть многолюдно; большие группы гуляющих в этом месте — обычное явление и поэтому не возбудят подозрений полиции.
Наступило 21 апреля.
Руководители царской охранки даже не подозревали о том, что сегодня произойдет. Да и кому могло прийти в голову, что демонстрация рабочих состоится в центре города, на Парапете, под самым носом у полицейских и жандармов?
Рано утром на все лады зазвонили колокола армянской церкви, призывая верующих класть поклоны божьей матери, ее сыну Христу и многочисленным святым, изображенным на сверкающих позолотой иконах. И верующие покорно, как по команде, шли на этот призывный звон почтенные чиновники, шеи которых стягивали белые накрахмаленные воротнички; их чопорные жены в черных платьях и черных платках; девушки, едва успевшие выйти на жизненную дорогу и тотчас же оказавшиеся во власти религиозных предрассудков; молодые женщины, уповающие на милость неба, которое поможет им обрести любовь и расположение неласковых мужей, и поэтому твердившие про себя слова раскаяния в совершенных грехах; старухи, привыкшие целовать пухлую, короткопалую руку священника в надежде обрести счастье на земле и в загробном мире; супружеские пары — с мечтою выпросить у всевышнего сына-наследника; обездоленные мужчины и женщины; больные, мечтающие об исцелении; беременные и бездетные, обремененные денежными долгами и мечтающие о счастье семейной жизни; любящие и любимые и среди них те, кто избрал божий дом местом свиданий, безмолвных, но трепетных встреч; грешники, приходившие в храм замаливать грехи; праведники, старающиеся стать еще более праведными, дабы после смерти занять в раю самые лучшие места; шли нищие в надежде выпросить у верующих несколько медных грошей или кусок хлеба; шли родители, чьи сыновья томились в тюрьмах и на каторге, помолиться за их освобождение; шли те, кто всю свою жизнь прожил в сыром подвале и теперь, подавляя приступы судорожного, сухого кашля, просил у бога, равнодушного и бесстрастного, поскорее взять их к себе в небесную обитель.
Столпы армянской буржуазии появились в церкви одними из последних. Они пришли, чтобы убедиться в том, что бедняки остаются верными им, готовыми по-прежнему безропотно отдавать им свои силы.
Жены богачей были облачены в дорогие платья со шлейфами, которые волочились по асфальту и мостовой.
Но к Парапету шли также бакинские рабочие, намереваясь заявить буржуазии о своем желании жить иначе.
Два мира сошлись на Парапете: имущие и бедняки, буржуазия и пролетариат.
Красный флаг ждал своего часа на Татарской улице, в лавке купца Рухадзе, — ждал приказа Бакинской социал-демократической организации.
Окончилась воскресная служба в армянской церкви, Верующие выходили на Парапет, смешиваясь с толпой.
И вот над головами более чем двух тысяч рабочих затрепетало долгожданное красное полотнище. Толпа зашумела, наволновалась, обрела право голоса. Раздались выкрики:
— Да здравствует праздник свободы!
— Да здравствует праздник угнетенных!
Среди выходивших из церкви богачей началась паника. Разодетые женщины падали в обморок. Их спешно усаживали в фаэтоны и стремительно увозили.
Впервые бакинские богачи услыхали грозные слова:
— Товарищи, сегодня большой рабочий праздник. Сегодня мы заявляем, что начали решительную борьбу против нищеты, бесправия и обмана! Долой самодержавие! Да здравствует свобода!
Бакинцы, ставшие впервые свидетелями столь смелых речей, были ошеломлены. Распахнулись окна богатых особняков, из которых выглядывали испуганные заплывшие жиром лица, нечесаные головы, заспанные глаза.
Рабочие кричали:
— Требуем восьмичасовой рабочий день!
В воздухе замелькали листовки, на которых было написано: «Да здравствует 1 Мая!»
Полицейские и жандармы тщетно пытались помешать бакинцам, ловившим эти листовки.
Отряд жандармов пробивался к тому месту, где развевался красный флаг, — намереваясь завладеть им.
— Долой самодержавие! — кричали в толпе. — Да здравствует свобода!
Демонстранты свернули на Николаевскую улицу, где были встречены большим отрядом полиции, возглавляемым самим полицеймейстером города.
— Приказываю разойтись! — закричал полицеймейстер, багровея.
В ответ в толпе демонстрантов послышался бесстрашный, вызывающий смех. В воздух поднялись сжатые кулаки и палки. Никто не испытывал страха перед полицией.
Павел тщетно искал глазами Женю. «Неужели ее арестовали?»
Возгласы: «Да здравствует свобода!» доносились отовсюду — с крыш домов, из распахнутых окон, из-за заборов.
Полицейские пытались разогнать бакинцев, присоединившихся к демонстрантам, но и это оказалось им не под силу.
За колонной демонстрантов-мужчин шла большая группа женщин, возглавляемая широко известной среди тружениц революционеркой Пайковой.
Когда демонстрация окончилась и все стали расходиться по домам, полиция принялась арестовывать заранее взятых на заметку участников демонстрации.
Павлу, Вано Стуруа, Василию, Аскеру, Мамеду и Айрапету, прибегнувшим к хитрости, удалось избежать ареста.
Например, Вано Стуруа, который нес красный флаг, надел другой пиджак, а кепку на голове сменил барашковой папахой.
И все-таки к вечеру стало известно, что полицейские арестовали сорок три участника демонстрации.
Павел продолжал искать Женю. Тревога его возросла, когда он узнал, что Куликова и Пайкова, с которыми она шла в одном ряду, арестованы. В душу его запала страшная мысль: «Неужели Женя убита?»
Когда начало смеркаться, Павел, переодевшись в другую одежду, отправился на вокзал, намереваясь ехать в Сабунчи. На перроне он увидел закутанную в чадру мусульманку с белым узелком под мышкой. Она села в тот же вагон, что и он.
Прозвучал третий звонок, поезд тронулся.
Мусульманка в чадре сидела спиной к Павлу, положив узелок на лавку перед собой…
Среди пассажиров вагона были два жандарма.
Павел смотрел в окно. К городу стягивались казачьи части. Он не переставал думать о Жене. Что он скажет Сергею Васильевичу? Как объяснит исчезновение девушки?
Вот и его остановка — Сабунчи. Павел вышел из вагона. Мусульманка в чадре тоже вышла. Он направился к дому кратчайшей дорогой, обернулся мусульманка шла чуть поодаль, но следом за ним. Он остановился остановилась и она. Снова пошел — пошла и она.
«Подозрительно, — подумал Павел. — Или следит за мной, или хочет узнать, где я живу».
