Сергей Снегов - В глухом углу
Начальник мастерской сказал Георгию:
— Руки у тебя, Внуков, хорошие. Рук — мало. Без мозгов в глуши не уйдешь, тут не конвейер — повторять одно движение. У ребят в штольне с электровозом нелады — помозгуй с ними.
Георгий пытался отделаться от нового задания.
— Я же не электрик.
— Знаю, что не электрик. Потеплее оденься — под землей холодно.
Георгий сложил в сумку инструмент и отправился в штольню. На земле раскидывался широкий день, под землей было сыро и мрачно. Собственно, это была не штольня, а уклон, он уходил полого вниз, в центр горы — где-то там, в морозной глубине, лежало рудное тело, к которому пробивались проходчики. Георгий еще никогда не был под землей, он не торопился, с любопытством осматривался. Огромный коридор, скудно освещенный лампами дневного света, терялся в туманной дали, он был проложен в сплошном диабазе, монолитной породе, не требовавшей специального крепления — голый камень стен и потолка мерцал зеленоватыми огнями. Георгия захватило мерцание камня, оно было сумрачно и ярко, он даже не догадывался, что возможен такой удивительный блеск. «Самоцветная стена», — думал он, поглаживая рукой мокрый диабаз. По камню тонкими пленками стекала вода. «Вот бы к нам в метро — почище уральских мраморов!» А потом его заинтересовало понижение температуры. Чем глубже он опускался, тем становилось холоднее, вскоре на стенах засверкал иней, потом показался мутноватый лед, скоплявшийся в углублениях и неровностях. Георгий учил в школе, что в глубинах земли жарко. Он припомнил, что температура в среднем возрастает на градус при погружении на тридцать три метра. Он не знал, на сколько углубился, на сотню метров или на три сотни, но вместо тропической жары встретил полярный холод. Всего в получасе ходьбы от этих мест сияло последними днями лето, тут вечно царствовала угрюмая зима. «Здорово, просто здорово!» — твердил он, любуясь клубами вырывавшегося изо рта пара.
Была еще причина, почему он не торопился к неисправному электровозу. Георгий побаивался неожиданно навязанной работы. В колонии он научился неплохо слесарничать, но и только. На заводе он шел в средних — в Москве умением не удивишь. Но здесь ему не хотелось оставаться средненьким. Не так уж трудно обогнать работавших рядом с ним слесарей, про себя он решил обязательно это сделать. Проклятый электровоз покажет теперь всем, что в сущности он мало что знает и меньше того — умеет.
У электровоза, застрявшего недалеко от забоя, возились два рабочих. Состав из десяти доверху нагруженных вагонеток был затянут инеем и льдом — видимо, авария произошла давно.
— Привет, ударники! — приветствовал рабочих Георгий. — Как перевыполнение норм?
— Перевыполнишь, как же! — проворчал один. — Вчера весь день провозились, сегодня по графику выходной — нет, вызвали!
— Вчера выходной, сегодня проходной, завтра доходной, — отозвался Георгий. — А ну, чего там у вас стряслось?
Ему объяснили, в чем неисправности, но он не понял, так как не знал конструкции электровоза. Он постарался не показать незнания.
— Ну, ну, работайте. А я погляжу. Вы и без подсобки управитесь, не впервой ломать, не впервой исправлять.
Рабочие огрызнулись и продолжали возиться с повреждением. Но там, где они искали, его не оказалось. Разозленные, они хватались то за одно, то за другое. «Здесь, здесь!» — кричал первый, проверяя контакты аккумулятора. «Да нет же, в моторе!» — твердил второй и лез в мотор. Потом они перескакивали к проводам, реостатам, рычагам, снова возвращались к аккумулятору и мотору. Георгий не мог бы так работать уже потому, что для этого надо было знать в деталях конструкцию и электрическую схему. Но он видел, что знание машины им не помогало, рабочие слишком разбрасывались, не успевая ничего толком проверить и наладить.
Георгий решил, что пришла пора вмешаться.
— Послушайте, новаторы-многостаночники! — сказал он. — Начнем лучше сначала, как нас учила бабушка. Где тут у вас начало всех начал?
Он вновь осмотрел аккумулятор, проверил напряжение на клеммах, зачистил контакты, поправил проводку. Электровоз был новый, но разболтанный, растрепанный, покореженный — очевидно, он побывал в переделках, а хозяйского глаза не знал. Временами у Георгия стыли руки, и он хлопал ими по бокам.
— Грубая работешка! — говорил он рабочим. — Ну, что это за крепление? На соплях, а не на болту!
— Холод же! — оправдывались те. — Не на поверхности. Вечная мерзлота — пальцы сводит…
— Машина и на морозе требует теплого отношения! — отрубил Георгий, весело удивляясь про себя, что произносит такие фразы. Раньше ему приходилось их выслушивать от других, и это никогда не было радостно. Сейчас он говорил с удовольствием, голосом, не похожим на его прежний насмешливый — в нем звучало что-то веское.
Рабочие искали грубой поломки, но авария, видимо, произошла от совместного действия многих мелких повреждений. Через час электровоз крутанул колесами, дал передний и задний ход. Один из рабочих — машинист электровоза, потряс руку Георгия.
— Спасибо, браток! Ну, и знаешь ты машину — каждый винт!
— Машину ты освоил! — подтвердил второй. — И в Москве по электровозному делу работал?
— Электровозы я чинил еще в колыбели, — ответил Георгий. — Одной рукой — за мамкин подол, другой — за эти самые рычаги.
Он возвращался посмеиваясь. Это был в конце концов пустяк, но очень приятный пустяк. Он не раз в шутку обдуривал приятелей невероятными рассказами, но и в них никогда не притворялся, будто что-либо по-особенному знает или умеет — никто бы в это не поверил. Здесь же удалось обмануть двух специалистов, обмануть без всякой попытки обмана, делом, а не словами — расскажи в Москве, вот уж бы приятели посмеялись!
Георгий вышел наружу и блаженно зажмурился от света и тепла. Под землей было интересно, на земле — прекрасно!
К концу смены пришел начальник мастерской и сказал:
— Смотрел твою работу, Внуков, — неплохо! Из конторы запрашивали, кто из новоселов отличается на производстве. Я отметил тебя, как лучшего.
После работы Георгий помчался на Лару. Семен был уже на месте, рядом с ним сидела Вера. Берег густо усеяли загорающие новоселы. Ни Семен, ни Вера и не подумали смеяться над рассказом Георгия о делах в штольне. Придирчиво проверить и отрегулировать каждый узелок и шарнир — это и есть настоящая работа, а как же иначе? Электровоз налажен — в чем же надувательство?
Георгия сперва озадачило, потом рассердило их отношение к событию. Каждый по-своему, но оба одинаково не понимали, что произошло.
— От вашей серьезности уши пухнут. Давай купаться, Семен.
— Мы собирались переплыть реку, — напомнил Семен. — Может, сегодня попробуем? Ты как?
— Никак — поплыву и все!
Неистовая река снесла их на километр и оледенила до синевы, но не заставила повернуть назад — заплыв происходил на глазах у восторженно орущих зрителей. Георгий и Семен полчаса плясали на том берегу, чтоб согреться. Их жадно облепил гнус. Георгий первый бросился в Лару, утаскивая под воду облако звенящих мучителей. На середине реки он изнемог. Всех его сил хватало только на то, чтоб не дать себя сбить назад. Семен плыл, не оборачиваясь. Выбравшись на спокойную воду, Семен почуял неладное и повернул обратно. На берегу тоже заметили, что Георгию плохо, оттуда неслись крики, зрители в волнении метались у воды. Раздосадованный Георгий яростно забил руками и ногами и вырвался вперед. Поджидавший их Саша набросил на брата полотенце.
— Судорога что ли схватила? — спросил Семен, усаживаясь рядом с Георгием. — Ну, и глаза у тебя были!
— И у тебя будут! — огрызнулся Георгий. — Проклятая речка облапила, как медведь, и потащила в подводную берлогу. Ладно, теперь я только по-стариковски у бережка!
3
Вода в реке холодела, хотя солнце еще прижаривало. Рискованный заплыв Георгия и Семена вызвал переполох. В комнате комсомола схватились за голову, в постройкоме стукнули кулаком по столу. Местная газета заговорила о хулиганстве под маской спорта. Вскоре на берегу появились щиты с надписью: «Купаться запрещено, опасно для жизни!» Семен приуныл, Георгий покорился с охотой.
— Я и сам обдумывал, как бы поделикатней отказаться от ледяных ванн, — объяснил он Вере, — да неудобно — ребята глядели на нас с Семеном, как на чемпионов. Начальство разобралось в моих желаниях — запретило.
— Хвастун! — ответила Вера. — Для форсу здоровья не пожалеешь.
Здоровья Георгий и вправду не жалел, этого добра хватало. Не жалел он и времени, его тоже было в избытке. В Москве с временем было плоховато — своего недоставало, у приятелей — не занять. Одна дорога от Ново-Каширского шоссе, где он работал, до Крестьянской заставы сжирала ежедневно по два часа, очереди в кино и в магазинах тоже стоили часа. Асфальт длиннющих улиц расправлялся с временем, как с подошвами, стены домов обтирали его, как одежду, — время сгорало на ходу и на стоянке, на бегу и в хвостах очередей. Здесь его отпускали невпроворот. Если раньше нужно было хватать время за руки, чтоб оно не исчезло, то теперь приходилось нудно его жевать, чтоб как-то проглотить. Дорога укладывалась в минуты, еда в четверть часа, в клубе одну и ту же картину крутили до обалдения, это занимало вечер в неделю; остальные были пусты. Во всех комнатах после ужина слышался храп.
