Владлен Анчишкин - Арктический роман
Много лет в молодости Батурин работал навальщиком, любил лопату. На Груманте, спускаясь в шахту, обязательно задерживался в лаве — грузил часок-другой. Как-то Романов набежал на него в лаве, остановился. Батурин работал; был в стеганых ватных брюках, фуфайке, голову прикрывала спецовочная ушанка, подбитая искусственным мехом; к ушанке, на лбу прикреплен рефлектор аккумуляторной лампочки. Ничем не отличался от рабочих лавы, лишь массивностью, что ли?… Романов сел возле бутовой полосы, опустил на почву надзорку — аккумуляторный светильник, ручной, — наблюдал. Батурин работал.
Со стороны глядючи, для неквалифицированного глаза могло показаться, что начальник рудника забавляется в лаве лопаточкой. Продвигался же он вдоль груди забоя быстрее, нежели навальщики. Его лопата утопала в угле, словно в воде; нагруженная до краев, летала, как пустая, — размашисто, хлестко. Сам же он, казалось, не работает, отгружая на транспортер тяжелый каменный уголь, а плывет под водой — движения были округлые, плавные. Красиво грузил. Потом, опростав лопату, положил на уголь, осыпающийся к коленям из разрыхленной взрывами груди забоя, смахнул со лба пот и будто невзначай повернулся к Романову, остановил на нем луч лампочки. Романов не отвернулся, хотя свет и бил в глаза, ослепляя. Между ними стелился транспортер, по рештакам сползал горбатой, прерывистой лентой уголь, тек на откаточный штрек в вагонетки.
— Поди-ко сюда! — позвал Батурин и, не надеясь на то, что Романов услышит, помахал рукавицей.
Сгибаясь и на коленях, чтоб не задеть головой кровлю, Романов приблизился. Батурин сунул ему в руки лопату.
— Ну-ко… попробуй, — сказал он и потыкал рукавицей на уголь, кучей собравшийся у колен.
Романов прищурился. В лавах он работал лопатой давно — еще в Донбассе, перед тем как стал начальником смены. Последний раз орудовал в «Метрострое». На Груманте не успел подразмяться. Батурин же, видно было, предлагал помериться силой, умением. Навальщики впереди и сзади него разогнули спины — светили фонариками на Романова…
— Я умею, Константин Петрович, — сказал Романов, перебросил через транспортер, вернул лопату Батурину. Батурин взял ее, вновь сунул:
— Ты погрузи, погрузи маленько. Чего ты?.. Смотрели навальщики… Романов вновь возвратил, почувствовал, как напряжение появилось, поднимается.
Нужно было что-то сделать, сказать.
— Я инженер, — сказал он. — Для меня…
— Ты-то, однако, шахтер-инженер? — прервал его на полуслове Батурин: смотрел прямо, в глаза… с вызовом.
Романову не хотелось начинать деловые отношения с начальником рудника с соревнования на глазах у рабочих. Но выбора не было: тот, кто начинает в шахте с мелких уступок, кончает свой путь мальчиком на посылках. Романов снял рукавицы.
— Шахтеру-инженеру государство платит за это, Константин Петрович, — сказал он и постучал себя по лбу указательным пальцем; старался говорить так, чтоб ни в голосе, ни в жесте не было вызова, но была твердость предупреждающая. Сказал и предложил то, к чему уже присмотрелся в грумантских лавах, о чем собирался поговорить с начальником рудника наедине: — Давайте, Константин Петрович, лучше подумаем, как механизировать навалку угля на транспортер. От этого больше пользы будет для государства. И рабочим выгода: лопатой махать нужно будет в два раза меньше… в этой же лаве. Надо только достать еще один… такой, — хлопнул он рукавицей по рештаку транспортера, — СКР-11. Трест может дать. Можно в Баренцбурге или на Пирамиде выменять…
Губы Батурина легли в упрямую складку. Теперь он, начальник рудника, оказался в положении хуже губернаторского: Романов-инженер бросил вызов Батурину-технику… практику по существу. Батурин смотрел и молчал. Смотрели рабочие, слепили фонарики. Шумел транспортер: по отшлифованным до блеска металлическим рештакам, похожим на корыта, ползла бесконечная цепь, волоча скребки; в пустых рештаках скребки скрежетали визгливо.
— Одна-а-ако, — нарушил наконец Батурин шумную тишину. — Комбайн запустить — куда лучше?..
Романов не отводил глаз, хотя и плохо видел Батурина из-за света, бьющего из разных точек.
— Комбайна нет на острове и у норвежцев, — сказал Романов. — А геологические нарушения…
— А врубовку, стало быть… даже поднятую?..
— Половину лавы, от штрека до пережима, а все же можно пройти. Врубовка не комбайн… Батурин смотрел.
— М-да-а-а… — сказал он, огляделся по сторонам — на навальщиков, крикнул — С чего заскучали?! Смена закончилась, язви его?!
Лучи фонариков соскользнули с глаз Романова, метнулись в разные стороны.
— Воркута! — крикнул сердито Батурин.
— Мать честная! — рявкнул рядом с Романовым простуженный баритон. — Я здесь!
Глаза пообвыклись после ослепительного, яркого света… Согнувшись в три погибели, перелезал через транспортер Батурин к Романову; на освобожденное им место лез бригадир навальщиков Андрей. Остин; летали лопаты — по рештакам вновь полз горбатой, прерывистой лентой каменный уголь.
Романов ждал, что начальник рудника сделает, скажет. Батурин молчал. Лишь на откаточном штреке, под лавой, сказал как бы походя, кратко:
— М-да-а-а… Инженер, стало быть…
Говорил так, словно между ними, как в лаве, по-прежнему лежал транспортер. Сказал и ушел.
Романов ждал на поверхности продолжения разговора. Батурин делал вид, что не встречался с Романовым в шахте. Разговор о механизации выемки угля с помощью обратного хода врубовой машины был не к спеху: Борзенко еще не собирался уезжать с острова, помалкивал и Романов. Ждал, наблюдая, — старался разобраться: почему этот человек, не позволяющий себе покорно склонять голову в деловых разговорах и перед управляющим трестом, не заговорит с ним, Романовым, о том, чего не договорил в шахте? Ведь механизация выемки угля — дело, и немаловажное… Батурин молчал, словно ничего не случилось. Лишь поглядывал. Хотя и видно, было: он не забыл ни пальца, стучавшего по лбу, ни слов, поставивших его в неловкое положение перед рабочими. Романов всегда был настороже, всегда был готов дать отпор и на поверхности, если начальник рудника навалится на него вдруг, как попробовал в шахте. А Батурин лишь угрюмо посматривал изредка на Романова. Его молчаливый взгляд теперь был чаще направлен в сторону Раи.
Нелегким делом на Груманте были в прежнее время роды, аборты. Идет женщина, молодуха в больницу, женская половина Груманта собирается возле: стоит, ждет — сострадает мукам, — надрывные крики из «малой операционной» разносятся по поселку. Попала одна из таких к Рае, женщины сошлись, стояли возле больницы, слушали. Было тихо. Из больницы вышла Рая, шла на ужин. Женщины остановили ее: «Когда?» Рая ответила: «Уже». Женщины не поверили. Операционная сестра Леночка высунулась в форточку не только головой, но и плечами, помахала руками: «Уже!»
Встречаясь с Раей на улице, в столовой, женщины первыми раскланивались с ней, уступали дорогу, в клубе приглашали сесть рядом. И Батурин стал смотреть на нее по-другому: так, словно разглядел на берегу незнакомой земли что-то занятное, — смотрел, думая… с воображением.
Вскочил между вагонетками в шахте навальщик Мишка Кедрин, которого все называли почему-то Алаверды, — хотел на колесах подняться по уклону к двухпутевому квершлагу[5]; вагонетки оборвались в начале подъема — Мишке раздробило ногу. Рая спустилась в шахту, в заторе вагонеток, груженных углем, оказала первую помощь пострадавшему… Ногу Алаверды следовало отнять и выбросить, — на этом настаивала практика хирургии. Рая сшила кровеносные сосуды, мышечные связки, нервы, дотачала раздробленную кость за счет куска, вырезанного из бедра, заключила ногу в гипс. Нога сохранилась.
Алаверды тянулся губами к руке хирурга, маленькой, с гибкими пальцами — нежными, сильными. Шахтеры снимали фуражки, ушанки, встречаясь с Раисой Ефимовной, улыбались приветливо.
И Батурин перестал смотреть на Раю, как на берег незнакомой земли, первым стал здороваться с ней, чего не делал, встречаясь, ни с одной женщиной, не говоря о мужчинах. Уступал дорогу новому главврачу…
Романову сделалось спокойно за Раю. Настороженность его укладывалась, хотя и просыпалась каждый раз, когда начальник рудника останавливал свой молчаливый взгляд на нем — новом своем заместителе. С волнением Романов ждал той минуты, когда дело коснется определения его судьбы: сможет он перебраться на эксплуатацию тотчас же, на что рассчитывал, меняя назначение в «Арктикугле» в Москве, нет ли? Борзенко Борзенкой, но если Батурин окажется несговорчивым… Начальнику рудника работать с Романовым на Груманте, а не управляющему трестом Борзенко. Ждал. И спешил к этой встрече, и побаивался ее: помнил стычку с Батуриным в шахте. Минута пришла.
