Фазиль Искандер - Паром

Когда движения и ветра
Не обещает небосвод,
Беру линейку геометра:
Ребенок все-таки растет.

Когда на дно влекут ошибки,
Смешно сказать, хватаюсь вдруг
За полукруг твоей улыбки.
Как за спасательный свой круг.

Когда просвечивает шейка
Яичком, поднятым на свет,
Я ощущаю радость шейха,
В тени тянущего шербет.

Когда я говорю о счастье
Вне романтических легенд.
Ты, мой глазастик и ушастик,
Один, но мощный аргумент.

И даже рубашонки вырез
Сладчайшим обдает теплом,
Ты из нее, играя, вылез
Как бы мужающим плечом.

И я реку: — Душа телесна,
А тело, стало быть, небесно.
И может быть, ты в этом весь:
Не спахтанная жизнью смесь.

Мужай, мужай, ребенок милый.
Ты — направление. Я — сила.
Фонарик мой в ночном лесу.
Ты — свет. Но я тебя несу.

Бывает, от дома вдали
Вдруг слышишь — ребенок твой плачет.
Неужто его привезли?
Но как это? Что это значит?

Спросонья тряхнешь головой:
Гостиница, койка, усталость…
Очнешься, поймешь, что не твой.
Но длится щемящая жалость.

Что ж! В мире безумных страстей
Мы люди, покуда ранимый
Нам слышится голос детей,
От собственных — неотличимый.

Бывает, сын, с детьми играя.
Заметив издали меня,
Замрет и смотрит не мигая,
А за спиною беготня.

Нырнуть в игру или хотя бы
На миг рвануться и прильнуть?
Ах, с папою или без папы
Еще до вечера чуть-чуть!

О, этот взгляд, мне душу рвущий.
Как бы рассеянный слегка.
Неузнающий, узнающий.
Издалека, издалека!

Уютная зелень, усадьба
Стоит у подножия гор.
Абхазская гулкая свадьба
Выходит столами во двор.

Как беркуты, хохлятся старцы.
Целую их нежно в плечо.
Вы живы еще, ачандарцы.
Так, значит, мы живы еще!

Хоть сдвинулось что-то, конечно,
Чего удержать не смогли.
У коновязи небрежно
Стоят табунком «Жигули».

И кто-то базарит кого-то,
И в голосе истая страсть.
Разинута крышка капота.
Как некогда конская пасть.

А рядом топочутся танцы,
И ноги стегает подол,
И парни, как иностранцы,
В ладони: — Хоп! Хоп! Рок-н-ролл!

и девушка с глупой ухмылкой
Все тянет-потянет баян.
А этот танцует с бутылкой,
Должно быть, напился, болван.

Где гордая скромность чонгури.
Где статная стройность парней?
Так волны всемирной халтуры
Бушуют у наших корней.

Моторами мир исскрежещен,
И мы устаем без причин
От слишком размашистых женщин
И слишком крикливых мужчин.

Лишь сумрачно хохлятся старцы,
И шепчется мне горячо:
— Вы живы еще, ачандарцы.
Так, значит, мы живы еще!

Что делать? Эпохи примету.
Глотаю бензинный дурман.
Но только не музыку эту.
Не этот на пузе баян!

Возясь с дурацкой ножкою комода,
На рукопись я скинул банку меда.
Мед и сатира. Это ли не смелость?
Но не шутить, а плакать захотелось.
Расхрустываю клейкие листочки.
На пальцы муравьями липнут строчки.
Избыток меда — что дерьма достаток.
Как унизительны потоки этих паток!
(Недоскребешь, так вылижешь остаток.)
Что псы на свадьбе!
Нечисть и герои.
Достойные, быть может, новой Трои,
Заклинились, замазались, елозя!
И скрип, и чмок! Как бы в грязи полозья.
Все склеилось: девица и блудница.
Яичница, маца, пельмени, пицца…
А помнится… Что помнится?
Бывало, Компания на бочках пировала.
Ах, молодость! Особенно под утро
Дурак яснеет, отливая перламутром.
Цап индюка! И как баян в растяжку!
И в гогот закисающую бражку!
Я струны меж рогами козлотура
Приструнивал, хоть и дрожала шкура,
Вися между рогов на этой лире.
Без сетки предавался я сатире.
Сам козлотур заслушался сначала.
Он думал, музыка с небес стекала.
Радар рогов бездонный этот купол
С тупою методичностью ощупал.
Потом все ниже, ниже, ниже, ниже…
(Я хвастаюсь: влиянье сладкой жижи.)
Засек… Счесал… И ну под зад рогами!
Как комбикорм, доносы шли тюками!
Смеялся: — Выжил! Горная порода! —
Вдруг шмяк — и доконала банка меда.
Противомедья! Яду, Яго, яду!
Но можно и коньяк. Уймем досаду.
(Он тоже яд по нынешнему взгляду.)
В безветрие что драться с ветряками?
Костер возжечь неможно светляками.
Швыряю горсть орехов на страницу.
Мой труд в меду, сладея, превратится
В халву-хвалу, точнее, в козинаки.
Хрустящие, как новые гознаки.
О господи, зачем стихи и проза?
Я побежден. Да здравствует глюкоза!
Но иногда…

Явленье нового таланта
Благословляем наперед.
В нем радость юного атланта.
О, как он далеко пойдет!

О нем мы судим без усилий
По храброй доброте лица,
По звону струнных сухожилий,
Не понимая до конца.

Что уязвимы все таланты
Самой открытостью чела.
Страшнее лагерной баланды
Туманная реальность зла.

Тебя блондинка изувечит
Или издательская мышь.
И все-таки лети, мой кречет.
Хоть от судьбы не улетишь!

Где луг во всем великолепье
И василеют васильки,
Где росчерк ласточки на небе
Быстрее пушкинской строки?

Где ветер свежий и упругий,
Как первый с грядки огурец?
Струились волосы и руки.
Дождь заструился наконец.

Где облик девушки и цапли
И под сосной веселый страх.
Где холодеющие капли
На лбу, на шее, на зубах?

Где звон посуды на веранде
После прогулки и дождя.
Где легкий разговор о Данте
Или о странностях вождя?

Где круг друзей-единоверцев
И споры, споры — грудью в грудь?
Где с водкой чай, где шутка с перцем.
Но не обидная ничуть?

Где взрывы смеха на веранде
И жажда честной новизны,
Где вариант на варианте
Всемирных судеб и страны?

Где все, кого потом утрачу
(Еще юны, еще легки!),
Где друг, оставивший нам дачу
И укативший в Соловки?

Где этот дух, где этот запах.
Где этот смех, где этот вздох,
Где ты, как яблоко, в накрапах.
На переломе двух эпох?

Я кризиса предвижу признак
И говорю: — В конце концов
Земле грозит кровавый призрак
Переизбытка дураков.

Как некогда зерно и кофе,
Не топят дурака, не жгут.
Выращивают на здоровье
И для потомства берегут.

Нам демонстрируют экраны
Его бесценный дубликат,
И в слаборазвитые страны
Везут, как полуфабрикат.

Крупнокалиберной породы
Равняются — к плечу плечо,
А есть на мелкие расходы.
Из местных кадров дурачье.

Их много, что в Стамбуле турков.
Не сосчитать наверняка.
А сколько кормится придурков
В тени большого дурака!

Мы умного встречаем редко.
Не встретим — тоже не беда.
Мыслитель ищет, как наседка
Не слишком явного гнезда.

Зато дурак себя не прячет.
Его мы носим на руках.
Дурак всех умных одурачит,
И умный ходит в дураках.

Дурак — он разный. Он лиричен,
Он бьет себя публично в грудь.
Почти всегда патриотичен,
Но перехлестывает чуть.

Дурак отечественный, прочный.
Не поддается на испуг.
А есть еще дурак побочный.
Прямолинейный, как бамбук.

Хвать дурака! А ну, милейший.
Дурил? Дурил. Держи ответ.
Вдруг волны глупости новейшей
Накрыли, смыли — наших нет.

Бессильна магия заклятья.
Но красной тряпкой, как быков.
Великолепное занятье
Дразнить всемирных дураков!