Владимир Корнаков - В гольцах светает
— Женщины стали мало приносить мужчин, — откликнулся Тэндэ.
— Это так. Однако есть мужчины, не имеющие жены, а женщины, не имеющие мужа. Это совсем плохо. — Аюр бросил проницательный взгляд на хозяина.
— Это тоже приносит горе нашему роду, — согласился тот.
Мужчины помолчали.
— С какими мыслями в голове и сердце пришел ты ко мне?
— В моей голове нет места плохим мыслям, но на сердце есть большая печаль. Моя юрта пуста. В ней нет той, что приносит радость сердцу и счастье жилищу...
— Твои слова правильны. Но я не знаю, какую женщину ты выбрал?
— Мое сердце и разум выбрали Адальгу, первую дочь Тэндэ, — тихо ответил Аюр и после небольшого раздумья добавил: — У меня нет ничего, кроме рук и ног, а в сердце есть место только для одной...
Мужчины снова замолчали. Тэндэ обдумывал ответ, которого ждал Аюр, глотая дым крепкого табака.
— Когда душа мужа моей первой дочери отправилась в низовья реки Энгдекит, это случилось в десятое солнце после свадьбы, она вернулась ко мне, — неторопливо заговорил он. — Я думал, что в моей юрте всегда будет молодая женщина, ухаживающая за отцом. Моя жена стала никуда не годной, как трухлявое дерево... — Тэндэ расправил плечи и гордо посмотрел на Аюра. — Однако мои руки и ноги еще крепки, не знают усталости. Поэтому я тоже хочу видеть у своего очага молодую женщину.
— Да, это так, — подтвердил Аюр, хорошо понимая, что хочет сказать Тэндэ.
— У моей первой дочери скоро будет ребенок, но говорить об этом — дело женщин. Она станет женой Аюра, но и в мою юрту должна прийти молодая женщина из его семьи[9].
— Это будет так! — Аюр проворно достал из-за пазухи шкурку дорогого соболя, протянул хозяину. Тэндэ неторопливо поднялся, вышел на улицу и вернулся с такой же шкуркой. Мужчины поцеловались, как родные.
Из груди старухи вырвался короткий тяжкий вздох. Это было единственным свидетельством того, что она слышала все, о чем разговаривали мужчины. Может, она вспомнила свою молодость или ясно поняла, что теперь она трухлявый кусок дерева, никому не нужный и никуда не годный? Но это длилось мгновение. Старая женщина снова была безучастна ко всему окружающему. Мужчины решили ее судьбу — так и будет.
3
Сэвэн...
Это призывное слово со скоростью стрелы облетело стойбище.
К большому камню на берегу ручья, где стояло жилище Тэндэ, собрались люди. Сюда пришел каждый, кто был в состоянии двигаться. Даже старая жена Тэндэ, Сулэ, вылезла из своей юрты. Грузная, с обвислыми щеками и растрепанными седыми волосами, опираясь на суковатую палку, она щурила глаза от яркого солнца.
На небольшой лесной полянке, на раскинутых шкурах сидело десятка три мужчин и женщин. Они расположились полукругом возле котлов, прикрытых лоскутами бересты. Вкусный запах тушеного мяса щекотал ноздри, заставляя глотать слюну. Но люди не прикасались к еде. Они нетерпеливо посматривали на падь, которая лежала сразу же за большим камнем и клином уходила вниз, на закат.
— Олени идут!
Люди повскакали со своих мест, приветливо размахивая шапками. Караван быстро пересекал поляну. Впереди ехал Куркакан, за ним следовали Семен и Назар, ведя за собой десятка четыре оленей.
Все с молчаливым нетерпением ждали их приближения. Ждали, когда шаман ступит на землю и скажет напутственное слово. Но на этот раз Куркакан заговорил раньше, не покидая седла:
— Близится время большого пути птицы. Великий Дылача[10] много старается, чтобы подготовить место корма и отдыха на ее пути, который проходит над землей, хранящей следы ног оленя и ног охотников трех великих родов[11] и охраняемой духами предков.
Куркакан прижал руки к груди. Люди в глубоком молчании склонили головы. Голос Куркакана вознесся, окреп:
— Птица найдет пристанище на этой земле и унесет на своих крыльях хвалу о ней. Пусть старается Великий Дылача, очищающий землю для рождения, освобождающий реки и озера для большой охоты...
— Пусть старается Великий Дылача! — прошелестел сдержанно-ликующий ропот, и снова установилась тишина.
Куркакан резко поднял голову, так что испуганно вздрогнули кисточки на шапке, прикрывающие лицо, выпрямился:
— Настал день, когда люди всех трех родов должны переменить место жилья. Их ждут берега рек и озер, многие дни радости и удачи.
Полянка оживилась, пришла в движение. Куркакана бережно взяли под руки, помогли сойти с седла.
Мужчины, оживленно переговариваясь, толпились возле животных. Несколько человек отыскивали своих оленей, которые содержались в стаде шуленги для общественных нужд, остальные дивились щедрости старшины рода.
— Дяво много видел солнце, но ни разу не видел, чтобы столько оленей посылал хозяин, — говорил высокий сутулый старик, тряся сивой бороденкой. — Добрым стало сердце хозяина. Почему?
— У хозяина-Гасана доброе сердце, — с гордостью подтвердил Назар.
— Твой язык достоин лизать унты хозяина, — негромко заметил Аюр, проходя мимо. Назар вздрогнул. Его испуганные глаза искали Куркакана, но натыкались на сердитые взгляды охотников, которые топтались возле своих оленей, сдержанно галдели.
— Олени потеряли тело, как будто сделали не четыре перехода, а в пять раз больше, — сердито говорил Тэндэ, ощупывая опавший круп белого быка. — Заездил их груз хозяина...
— Это, пожалуй, так, — поддакивали менее смелые, поглядывая в сторону Куркакана. Смотрел туда и Аюр, но иные мысли тревожили его сердце. Он чуял начало борьбы и готовился к ней...
Над поляной раздался удар бубна, призывающий к вниманию. Все повернули головы в сторону шамана, который стоял возле камня с бубном в руках.
Но усмирить сердце не так просто, если оно негодует! Что-то сердитое шепчет Тэндэ, беззубо шамкает старый Дяво над ухом пугливого Назара, жестко ходят брови Аюра...
Снова гулко вздохнул бубен и рассыпал мелодичную скорбную дробь, оповещая минуту, когда все мысли живых должны быть обращены к душам умерших. Тем же тихим вздохом отозвался голос шамана:
— Не остался ли кто в тайге?
— Луксан, — выдохнули несколько человек.
— Луксан — почетный тунгус Чильчигирского рода, — добавил Аюр громче. Он хотел, чтобы его услышал Дуванча, но тот не сводил с Куркакана печального взора и был весь в его власти. Зато глаза шамана на мгновение коснулись лица Аюра и снова погасли под веками. Он ударил в бубен и воздел руки к небу. Так он проделал трижды.
— Не ушла ли чья душа в дни снега и ветров в низовья реки Энгдекит? — снова последовал вопрос.
— Душа Урендак, жены Луксана, — сейчас же ответил Аюр. Теперь их взгляды сцепились. Глаза шамана засуетились, словно солнце вдруг стало невыносимо ярким.
Он резкими жестами повторил обряд.
Закончив прощание с душами умерших, Куркакан торопливо прошел на свое место, которое было приготовлено специально для него из мягких кабарожьих шкур.
Пришел черед праздничного угощения. Люди рассаживались вокруг котла тесным полукольцом.
— Кто из носящих две косы больше всех видел солнце? — громко спросил Куркакан, точно стараясь заглушить нарастающий страх в своем сердце.
— Сулэ, жена Тэндэ, — дружно ответили мужские голоса.
Люди обернулись к старухе.
— Сколько лет и зим твоей жене? — обратился Куркакан к Тэндэ.
— Сколько лет и зим моей жене? — следуя обычаю, в свою очередь спросил Тэндэ у старого Дяво.
Тот потеребил жидкую бороду и, подумав, ответил:
— Шестьдесят лет и зим, пожалуй.
— Шестьдесят лет и зим, пожалуй, — повторил Тэндэ.
Куркакан подал знак, и тотчас две женщины поставили перед Сулэ дымящийся паром котел. Ей предоставлялось право открыть сэвэн — праздник в честь охотника, добывшего медведя. Старуха взяла горсть мяса и высыпала себе в рот. Затем подала горсть шаману, третью горсть протянула Тэндэ — хозяину угощения.
— Сильный охотник Тэндэ! Кто может сравниться с ним в силе и ловкости?! — торжественно подхватили мужские и женские голоса.
Из-за большого камня внезапно показалась лобастая медвежья голова. Затем зверь неторопливо поднялся на задние лапы и уставился на людей. Люди изобразили ужас на своих лицах. Мужчины, подталкивая друг друга, указывали на медведя. Женщины подзадоривали их едкими насмешками.
Поднялся Дуванча. Он твердым шагом подошел к камню и, схватив специально приготовленную полутораметровую палку, направился к зверю. Он ходил полукругом, постепенно ускоряя шаг и приближаясь к медведю. Вот он пустился бегом, так что проворный зверь едва успевал поворачиваться. На какое-то мгновение бок медведя оказался незащищенным, и дротик охотника молниеносно коснулся его груди.
— Сильный охотник — сын Луксана! — приветствовали победителя дружные голоса. Самые старые люди стойбища взяли Дуванчу за руки и посадили рядом с Тэндэ.
