Лев Правдин - Берендеево царство
— Ну, вы поговорите тут…
— Нет, — усмехнулась Соня, — незачем нас оставлять, Ларек. А ты, Петя, не обижайся, но тебе этого совсем не надо. Ведь я тебя никогда не любила и не полюблю, хоть ты вон какой красивый и сильный. Ты посиди, послушай. У нас ведь секретов нет, правда, Ларек?
— Вот как! — сказал Петька, стараясь понять, к чему она клонит.
Но Соня не обратила никакого внимания на его слова. Она снова стала прежней, бесстрашной и решительной, готовой на все отчаянной девчонкой.
— Я ведь тебя полюбила, Ларек. Вот видишь, как получилось. Да ты и сам все знал. Я только затем и в клуб-то по вечерам бегала, чтобы тебя видеть. Да что там говорить, я и в комсомол для того вступила и активность проявляла. Была бы война, я бы за тобой на фронт пошла. На смерть. Другие по убеждению на все идут, по идейности, а я только по любви. Хорошо это или плохо?
Петька поднялся и нетвердо, как пьяный, шагнул к Соне.
— Все играешь? — спросил он, трудно дыша. — Ты не верь ей, Ларек, она взбалмошная. Все бы ей играть. Смотри, чего выдумала. Любовь. Очень тебе это надо, Ларек. А?
— Петя, простая душа, ты уж помолчи. — Она подняла руку совсем как на собрании, когда требовала, чтобы ей не мешали говорить. — Слушай, Ларек, надо все сказать до конца. Ты ведь знал, что я тебя люблю. И не только потому, что догадывался, а потому что и сам любил. Я все это замечала и ми на что не решалась, И ты тоже ни на что не решался. Я даже боялась с тобой вдвоем остаться, потому что замечала, что ты тоже этого боишься. И я не знала, как мне быть. А ты, конечно, сначала думал о себе, о том, что у тебя ноги нет, а потом уж о любви. А я тебя даже за это твое увечье любила. Вот и получилось, что мы с тобой, оба такие смелые, на любовь не отважились.
Петька снова взорвался: «Скажи ей, Ларек!» И сразу умолк, отступил и тяжело опустился на свое место. Он посмотрел на Короткова, и до него дошло, что Соня ничего не выдумала, что все, что она говорит, такая острая правда, которая не оставляет никаких сомнений. Петька отчетливо видел, как Ларек растерян и как смяты и спутаны его мысли. Он молчал! Вот это больше всего поразило Петьку и даже напугало. Коротков не знал, что делать, как ответить. Никогда еще этого не случалось. Как бы подтверждая свою растерянность, Коротков задал совершенно лишний, на Петькин взгляд, вопрос:
— Ну для чего ты все это наговорила?
— Ох, Ларек! Что же тут объяснять?
Петька, явно осуждая Короткова, повторил:
— Для чего объяснять-то! — И громко, как глухому, до которого не доходит смысл сказанного, прокричал, наклонившись к Короткову: — Влюбилась она! В тебя! Вот что!..
Но Коротков все еще продолжал пребывать в каком-то недоумении.
— Нет. — Он поднял ладонь и опустил ее на колено. — Нет, ничего этого не надо.
— Не надо? — осторожно и угрожающе спросила Соня, но в черных ее глазах появилась тоска. — Ох, Ларек, а ты бы поверил. Мне хоть немного поверил бы…
— Тебе-то я верю, — горячо отозвался Коротков. — Я и себе не так верю, как тебе сейчас поверил. А зачем? Не имею я никакого права верить тебе.
Соня надменно вскинула голову.
— А я думаю, и ты пойми, что человек, если он любит, то и прав. Это ведь сильнее всего на свете. Я знаю, что ты боишься мне поверить, а говоришь о каких-то правах. А ты мне все равно дороже всего, что есть на свете. Я и теперь это все через тебя только и полюбила. Чем же я виновата, что любовь у меня такая безыдейная?
— Мелкобуржуазные игрушки, — смущенно пробормотал Коротков, подняв при этом крепко сжатый кулак, как бы собираясь сказать что-то сильное и решительное. Но ничего не сказал и в смятении совсем спрятал глаза под густыми бровями.
Не выдержав долгой, утомительной тишины, Петька выкрикнул:
— Так вы чего, ребята?
Скрипя протезом громче, чем обычно, Коротков поднялся:
— Ты в комсомол пришла, как на свиданку!
— Ларек! — отчаянно, как бы предупреждая об опасности, настороженно прошептала Соня, глядя, как он приближается к двери.
— Ладно, — не оглядываясь, отозвался Коротков, — кончишь болеть, тогда поговорим.
— А если я неизлечимая, так мне и помирать тобою не понятой и не прощенной?
Она засмеялась или заплакала, скорей всего засмеялась, но в этом Петька не успел разобраться; он увидел, как Ларек подошел к двери, толкнул ее и, вместо того чтобы уйти, отступил в явном недоумении.
16За порогом стоял машинист Величко. Не входя в комнату, он поклонился и обеими руками плавно повел перед собой и в сторону, как бы бережно перенося что-то невидимое. При этом он торжествующе улыбался. Петька понял, что это не что иное, как приказ покинуть дом. Все это так поразило Петьку, что он не сразу заметил своего кровного врага, абрека. Сейчас он был не в коричневой гимнастерке, а в каком-то длинном черном халате, перетянутом широким кожаным поясом. Он решительно вошел в комнату и встал по одну сторону дивана, как на страже. У него было тонкое смуглое лицо, черные узкие глаза, гусарские усики под горбатым носом, кучерявая бородка и очень много пышных, похожих на мохнатую шапку волос. Он стоял неподвижно, прижав к животу свои маленькие смуглые ладони, большеголовый и тонкий, как гвоздь. Петька так и подумал, что если его треснуть как следует по башке, то он со звоном вобьется в доску полка. Но тут же, вспомнив, как он, этот гвоздь, недавно сам его треснул, Петька зашелся темной ненавистью.
А в комнату входил еще один абрек, старше первого, пошире в плечах и потолще. У этого волос на голове было поменьше, но зато в бороде побольше. Он вошел, солидно шурша серой шелковой рясой, которая на ходу переливалась приятной для глаз глубокой зеленью. На широкой выпуклой груди, как на скале, лежал серебряный крест. Очень большой, румяный поп, прямо из журнала «Безбожник».
Ларек свистнул.
— Да здесь попы! Сонька, ты как же?..
Наступила тишина. Шелковый поп склонился над Соней:
— Тебя не утомили гости, София?
Петька не выдержал и заорал:
— Сонька, куда они тебя затягивают? Ларек, да скажи ты ей!
Соня уже не смеялась. Откинувшись к диванной спинке, она смотрела прямо перед собой, и в ее глазах была такая тоска, что Петька загорелся.
Он кинулся к Соне и поймал ее руки:
— Идем с нами, со мной, идем. Последний раз говорю. Наплюй ты на всех, на попов этих… — Он оглянулся на Короткова, нетерпеливо ожидавшего у порога, и договорил: — И на всех наплюй. Я один тебя люблю от начала и до конца. Всем от тебя чего-то надо, а мне ничего не надо. Я сам тебе все, что захочешь, отдам. Как ты сказала, так и я… Только через тебя жизнью дорожу…
Он ничего не видел и даже не заметил, как к нему подобрался сам Величко.
— Ну и кончай брехать, — сказал он, — давай уматывай из моего дома.
Ничего Петька не замечал. Он все еще не выпускал Сониных рук, все ждал какого-то ответа на свое бестолковое, отчаянное признание. Но Соня молчала, наклонив голову, и ее холодные ладони покорно лежали в Петькиных руках. Именно эта внезапная покорность воодушевляла Петьку. Он не обратил внимания на предостережение хозяина дома и не услыхал угрожающего сопения за спиной.
А машинист Величко расставил руки. Толстые желтоватые усы его угрожающе приподнялись. Он вдруг навалился на Петьку, схватил его руки около плеч и оторвал от Сони.
Не сразу сообразив, что произошло, Петька даже и не пытался освободиться. К нему легкой, танцующей походкой приближался абрек, недвусмысленно подвертывая рукава своего нелепого халата. А он все смотрел на Соню и ждал каких-то необыкновенных слов, которые убьют его или осчастливят.
— А ну, назад! — Коротков стоял на прежнем месте у двери, заведя правую руку назад под полу бушлата. — Давай назад!..
— Стрелять? — гортанно и резко вскрикнул абрек и, все так же пританцовывая, отступил в угол под защиту шелковой рясы.
— А я кому говорю: отпусти, шкура! — Ларек шагнул к Величко.
— Как же, дожидайся! — захрипел Величко, ломая Петькины руки.
Стремительно поднялась Соня. Высокая и очень строимая в длинном белом платье, она показалась Петьке необыкновенно красивой.
— Отпусти! — звонко выкрикнула она.
Услыхав ее голос, Петька счастливо улыбнулся, оттого что наконец-то он дождался какого-то приказа.
— Сейчас, — выдохнул он, и лицо его покраснело от напряжения и счастья. Он почувствовал, что стал во много раз сильнее только оттого, что Соня смотрит на него и что она хочет, чтобы его отпустили.
— Сейчас, — повторил он и, двинув плечами, сбросил со своей спины машиниста. Сделав это, он снова устремился к ней: еще что? Еще захоти, пожалуйста, пожелай!
Соня взяла его за руку и пошла к двери. Там она остановилась. Жаркие, злые румянцы пылали на ее щеках.
— Спасибо, Петя, за все, — сказала она, задыхаясь от гнева, и поцеловала его.
