Юрий Скоп - ТУ-104 и другие
— Смешная ты, Майка. И добрая. Ты сама не замечаешь, что уже делаешь это самое что-нибудь. Дядю Костю писать научила? Раз. Кирилла работать заставила? Два. Пассажиры на тебя не нахвалятся? Три. Мало тебе этого?
— Мало, Ритонька.
За окнами метель.
— Рита, — говорит Майка, — ты мне обещала рассказать про себя, про Филиппова, Артема... Расскажи, а? Я тебя послушаю и сама чему-нибудь научусь. Расскажи, Ритонька?
И я начинаю рассказывать Майке все-все, ничего не скрывая. Она слушает, широко раскрыв глаза, не двигаясь, а я хочу выговориться до конца, потому что накопилось столько всего.
— ...Ну, а Филиппов что же... Таких дур, как я, только так и учат... Был юг, море, обхождение со мной непривычное. Шикарный номер, цветы. Слова про любовь, ну и, конечно, обещания разные... А после мразь всякая... Хотя, может быть, и не он виноват... Ну, про него хватит. Теперь об Артеме...
Я кончаю, когда за окнами начинает буреть. Майкины глаза мокро поблескивают.
— Да, да, — говорит она, — нехорошо как-то все получается. Живем вместе, а друг о друге, выходит, ничего не знаем.
Несколько секунд Майка молчит, потом продолжает:
— Ты только не сердись на меня, Ритонька, но мне после твоего рассказа Артем что-то не понравился. По-моему, он не такой уж... хороший... Почему он тебя не пришел провожать? А с мачехой как разговаривал?.. Не знаю...
— Я тоже ничего не знаю, Майка. И никто ничего не знает.
— Мне, знаешь, Рита, что сейчас вспомнилось? Ты только не смейся. Как отец рассказывал. Учил меня ходить... Вынесет на улицу, поставит, подтолкнет легонько и говорит: «Ну-ка, дочка, до того столбика». Я до него доковыляю, а отец вроде обиженно: «Да не до этого... Вон до того...» Я это к чему, Рита: мы сейчас тоже от столба к столбу, только не ковыляем, а несемся. Иногда, выходит, и врезаемся в столбики...
— Философ ты, Майка! Мы же с тобой всю ночь проболтали. Как полетим дальше? С ног свалимся. Через три часа старт.
— Ничего. Не первый раз. Вот только меня опять тошнить станет.
Пурга улеглась. В ресторанные окна слепит белизной летное поле. Кирилл мгновенно приканчивает завтрак, пьет чай с лимоном, ковыряет спичкой в зубах и пристает к нам:
— Вы чего это, будто с похмелья? Не выспались? Сплетничать поменьше надо... Сидите, дуетесь, как суслики во время пионерской облавы. Забыли первую заповедь советских стюардов? Напоминаю: лучше переесть, чем недоспать... Доброе утро, мисс, — переключается он на молоденькую симпатичную официантку. — Как ваше самочувствие? Мы с вами, кажется, где-то встречались? Забыли? Жаль... Тогда еще чайку с лимончиком создайте мне, пожалуйста.
Майка исподлобья косится то на Кирилла, то на официантку.
— Хватит ему чаевничать, девушка. А ты перестань паясничать.
Кирилл приглаживает свой ершик, кривит губы.
— Вот так всегда, Рита. Ну да ничего. В семейной жизни, говорят, трудновато первые девятнадцать лет. Стенд ап?
До вылета еще час с лишним. Мы бродим по вокзалу. Я приглядываюсь к Кириллу. Ему идет летная форма: синяя шинель, лихо сдвинутая фуражка. Теперь он не похож на опереточного танцора.
В залах ожиданий очень много пассажиров. Возле касс давка. Очереди то сжимаются, то разжимаются, выплевывая измочаленных счастливцев с билетами. Все правильно — весна. Начинается великий транзит.
Возле одной из касс особенный шум. Какой-то парень в ворсистом модном пальто таранит очередь, размахивая телеграммой. У него красное от напряжения лицо, он пробивается к окошечку и кричит:
— Мне нужно срочно! У меня умерла мать!
Кирилл останавливается, некоторое время приглядывается к очереди, потом втискивается в людской водоворот, дотягивается своей длинной рукой до парня.
— Уважаемый, можно тебя?
Парень недовольно оборачивается. На верхней губе его поблескивают капельки пота.
— Иди сюда! — кричит ему Кирилл. — Да иди же!
Парень с трудом выбирается на свободное место.
— Пошли, — говорит ему Кирилл.
— Куда ты? — беспокоится Майка.
Кирилл подмигивает.
— Я быстро, Майка. Тебе в Москву, старик? Пошли.
Мы идем за ними. Кирилл уверенно поднимается на второй этаж и так же уверенно стучит в дверь, на которой написано: «Начальник отдела перевозок».
— Пошли, пошли, — тянет он за рукав растерявшегося парня.
Проходит минут пять. Дверь открывается. Из нее выскакивает парень. Улыбается. За ним появляется Кирилл.
— Спасибо, дружище! — говорит парень и мчится вниз по лестнице.
Кирилл подходит к нам.
— Все в порядке. Человек человеку кто? Друг, товарищ и брат. Парню билет готов. Идем дальше. Ну, сами поймите, у человека мать умерла, — говорит он уже серьезно, — как не помочь.
— Конечно, Кирилл, только в следующий раз ты говори, что собираешься делать, — облегченно вздыхает Майка.
И все-таки после взлета Кирилл успевает начудить снова. Майка приготовила мне поднос с конфетами, я собиралась идти в салон, как вдруг Кирилл схватил поднос и исчез за шторой. Майка ойкнула. Мы припали к шторке, Кирилл, как заправский официант, лихо держа поднос на вытянутых пальцах, вежливо угощает пассажиров. На многих лицах улыбки. Майка опускается на откидной стульчик.
— Ну, что мне с ним делать, Ритонька? Я скоро, наверно, с ума сойду.
Незаметно, в хлопотах, в возне с посудой, в беготне по салонам, проходит время. Мы едва-едва успеваем накормить пассажиров, как под самолетом показывается Москва.
— Москва, Москва, — мурлыкает Кирилл, перебирая грузовые накладные, — давненько не бывал в ней. Александр Сергеевич совсем меня заждался.
— Какой еще Александр Сергеевич? — морщится Майка.
— Пушкин, — совершенно серьезно отвечает Кирилл. — Кто куда, а я в хвост. Чемоданчики сдавать надобно. Их у меня без малого более сотни.
Мы спускаемся по трапу с Кириллом первые. В Москве оттепель, тускло блестят незамерзшие лужи. Пахнет талым.
— До свидания! Всего доброго! Счастливо! — раскланивается с пассажирами Кирилл. — Ты, главное, держись, — обращается он к парню, которому доставал в Омске билет. Парень кивает. Он выходит последним. Кирилл идет некоторое время с ним, что-то говоря ему.
Я вижу, как от перрона к нашему самолету бежит какая-то девушка с букетом в руках. Издали она машет рукой:
— Алеша! Я здесь!
Девушка подлетает к парню, возле которого стоит Кирилл.
— Алешка!
Они целуются. Я подхожу ближе. Ошарашенный Кирилл недоумевающе смотрит на меня.
— Алешка, — слышу я, — ну что, помогла тебе моя телеграмма? Ты уж извини, но больше ничего не могла придумать, — щебечет девушка.
А Кирилл вдруг отрывает от нее парня, разворачивает его за плечи лицом к себе и наотмашь бьет по лицу.
— Подлюга! Мать свою хоронишь!
— Кирилл! — кричу я.
Парень, зажав лицо ладонью, вдруг быстро бежит к аэровокзалу. За ним девушка. На бетонке остается рассыпавшийся букет.
В город Майка ехать отказалась, она плохо себя чувствует, и мы отпрашиваемся у командира вдвоем с Кириллом. Нас отпускают до двух часов дня. В 20.00 мы вылетаем назад. Майка долго объясняет Кириллу, что надо купить в Москве. Уже на пороге она снова останавливает нас.
— И апельсинов не забудь. Деньги подальше спрячь. А насчет этого, — Майка показывает пальцем на шею, — смотри... Дай-ка я тебе шарфик поправлю.
Кирилл, вытянув руки по швам, терпеливо ждет.
— Можно трогать?
— Можно, — болезненно морщится Майка. — Не опаздывайте только. Я на тебя надеюсь, Рита.
— Напрасно старушка ждет сына домой... — начинает Кирилл.
— Иди ты! — отмахивается, улыбаясь, Майка.
Странная вещь! В родном городе я могу часами ходить по магазинам и не уставать. В Москве, наоборот, после одного ЦУМа больше ничего не хочется. Не хочется ничего...
Мы с Кириллом встречаем пассажиров. Длинная змея медленно ползет к самолету от перрона. Майка в световом квадрате двери приплясывает на верхней площадке трапа.
Змея подтягивается к машине и останавливается. Начинается проверка билетов. А над аэродромом синяя мгла. В небе, высоко-высоко, проклюнулись первые звезды. Весенний ветер шершавит на бетоне незамерзающие лужицы, У меня сейчас какое-то приподнятое, светлое настроение, даже петь хочется.
— Ой! — вскрикиваю я. Чьи-то теплые ладони закрывают мне глаза. Я стараюсь освободить голову, но руки не отпускают ее, держат крепко. — Кирилл! Хватит дурачиться... Отпусти! — Ладони не разжимаются. — Да кто это? Что за шуточки... — Я начинаю сердиться. — Если...
— Что если? — слышу я знакомый-знакомый голос.
— Мишка?.. — Я оглядываюсь. — Мишка!
Ну, конечно, это он. Михаил целует меня. Мы забываем о пассажирах, не замечаем их заинтересованных улыбок.
— Откуда ты взялся, Миша?
Подходит Кирилл, и они, хлопая друг друга по спинам, обнимаются.
— Эт-т-о что за м-маскарад? — спрашивает Михаил, приглядываясь к Кириллу. Кирилл хохочет.
— Его величество командир корабля, — сквозь смех говорит он.
