Борис Некрасов - Просто металл
Этому чрезвычайному происшествию предшествовал ряд событий, быть может, не столь трагических, но тоже необычайных. Все началось с того, что Семен Павлович Карташев, под руководством которого монтировался шестой прибор, усмотрел в частых его простоях ущемление своего рабочего престижа. Правда, никто его ни в чем не упрекал, но сам, он посчитал, что, так или иначе, а тень падает на него. Что из того, что остальные смонтированные им приборы работали отлично? Шестой монтировался последним, и люди могли подумать, что он со своими монтажниками напортачил там; чего-то в спешке. Старик так и сказал начальнику участка:
— Стар я, Федорыч, чтоб на меня народ косил. Посылай меня к тем девчонкам на помощь, как полагается. Ничего с ихней бригадой от того не случится: по возрасту я уже вполне за бабу могу сойти.
Подчиняясь спасительному закону человеческой памяти, старик уже не вспоминал бесславных дней своей работы на разведучастке. Не вспоминали об этом и другие: Семен Павлович вполне того заслуживал.
Проценко, составлявший сводку о выполнении плана, поднял голову: — Думаешь, девчонки сами виноваты?
Карташев пожал плечами.
— Ничего я не думаю. Посмотреть хочу, что к чему там… Ну, и под рукой буду, в случае чего — подлатать что-нибудь или гвоздь вбить…
Над стариком посмеивались. Генка Воронцов сочувственно рассуждал:
— На работе, я понимаю, ты вроде и не отличаешься от бригады, потому что девчонки тоже в штанах и сапогах ходят. Лысину косынкой прикрыть только, и порядок. А вот как ты по праздникам из положения выходить будешь? Бальное платье или какой-нибудь сарафан, на худой конец, у тебя есть?
— Нету, дитятко, нету, — сокрушенно соглашался Семен Павлович. — И еще языка непутевого бабьего у меня нету. Как у тебя, к примеру.
Работал старик на приборе молча, сосредоточенно, добровольно взвалив на себя заботу о текущем ремонте и профилактике всех узлов прибора. Прежде чем пустить его, он тщательно осматривал чуть ли не каждую гайку, каждый кронштейн крепления. И в течение нескольких дней шестой прибор в девичью смену не имел ни одной минуты внепланового простоя. Карташев доложил начальнику участка:
— Прибор смонтирован, как полагается. И механизмы все — я механика трижды звал — как часы работают.
Гладких, бывший здесь же, спросил:
— Так в чем же дело? Злой умысел? Чей?
— Не знаю. Надо еще посмотреть.
— Это верно, надо, — согласился Проценко. — А не надоело тебе в этом женском батальоне служить?
— Батальон как батальон. Не хуже иных прочих, — возразил старик. — И чтобы надоесть — нет. Устал вот только малость. Года не те, чтобы без передыху крутиться. Вот я и прошу, как полагается, денька три отгула за переработку.
— Вот тебе раз! — удивился Гладких: чего-чего, а после памятного разговора с Карташевым о его возрасте он никак не ожидал услышать от него жалобы на усталость. — Только-только дела налаживаться стали, сам говоришь — посмотреть еще надо. И вдруг — отдыхать. Не понял я.
— А чего тут понимать? Говорю — устал. Года не те. А какой из меня толк, если я у дела сонный ходить буду?
Проценко недоверчиво покачал головой.
— Темнишь ты чего-то, Семен Павлович. Но дело твое. Уговаривать не буду. Но не больше трех дней.
— Вот и спасибочко, — не вдаваясь в дальнейшие объяснения, поблагодарил Карташев. — За мной не пропадет.
— Знаем-знаем.
Семен Павлович вышел из конторы и неторопко зашагал к общежитию. На полпути, там, где тропинка огибает старый отвал, он почти лицом к лицу столкнулся с Лешкой и сердито сплюнул.
— Чего плюешь? — остановился тот. — Или мордой моей брезгуешь?
Карташев отмахнулся:
— Морда у тебя и в самом деле не большим художником рисована. Да не о тебе речь. Зло берет. Работаешь-работаешь, а как два-три дня отдохнуть, так и возможностей нет. Доказывай, что тебе не двадцать годков!
— Не дали?
— Дали. Но торговаться, как на толчке, пришлось.
— С сегодняшнего?
— С сегодняшнего. На три дня.
— Ну, гуляй-гуляй, — оживился Лешка. — С тебя приходится.
— Ага. С меня получишь, как же! — хмыкнул старик. — Пора, парень, на свои переходить, на трудовые.
— А то ты меня поишь! — обиделся Лешка. — Ладно, давай отдыхай иди.
— Вот спасибочко — отпустил. Иди и ты потихоньку. Работяга!
Они разошлись. Карташев ворчал на ходу:
— Труженик нашелся. Сочувственный. Моему отгулу, как своему обрадовался.
Не привыкший к безделью, старик весь день копошился в общежитии: починил сломанный стул, укрепил чуть державшийся на согнутом гвозде репродуктор, приладил в сушилке еще одну вешалку, А когда кончилась смена и с полигонов стали подходить ребята, предложил вдруг Вите Прохорову пойти на озерко «потревожить рыбку».
— Какая там рыбка? — возмутился Цыган. — По мне подушка плачет.
— Выспишься еще. Пойдем, — настаивал Карташев. — Ушицей побалуемся.
Дружок Лешкин, Серков, уловив краем уха слово «ушица», подкатил к ним мелким бесом:
— И я с вами!
Карташев смерил его взглядом.
— Не подойдет, — вынес он приговор. — Нам рыбаки, а не едоки нужны.
Николай обиделся:
— Места хоронишь? Боишься, всю рыбу выловлю?
Старик покачал головой:
— Не боюсь, потому как не выловить тебе всей рыбы. Рыбалка, она, брат, терпения требует. И аккуратности. А тебе где их взять? Вот перепугать всю рыбу, как полагается, это ты можешь, точно.
Вид у Николая был действительно живописный. Засаленная телогрейка с торчащими из многочисленных дыр клочьями почерневшей ваты, штаны с металлическим блеском, украшенные нашлепками заплат, заскорузлая, торчащая коробом кепка и лицо в темных разводах грязи делали бы его похожим на беспризорника с плаката двадцатых годов, если бы не рыжая щетина на подбородке.
Из угла умывалки, где происходил разговор, отозвался Генка Воронцов:
— Наплюй, Коля. Что это — за культурный отдых — рыбалка? Лучше уж почитать что-нибудь для повышения общего уровня. «Мойдодыр», например. Удивительно поучительная для твоего возраста книга.
Серков обиженно надулся.
Когда же Карташев и Прохоров ни с чем вернулись с рыбалки, Генка вволю поиздевался над Виктором, который жил в одной с ним комнате.
— Что же ты не покажешь, Витя, — изощрялся Воронцов, — какая рыбина у тебя с крючка сорвалась? Это не по правилам! В клубе на неделю вперед сеансы отменили. Говорят, что хватит теперь с нас ваших рыболовных рассказов, а ты молчишь. Сознательно культмассовую работу срываешь?
Прохоров отмалчивался, раздевался, а Генка не унимался.
— Чудаки вы со стариком все-таки. В озерке — чем не уха? Рыбы навалом, бульону, сколько хочешь. Зелень всякая плавает. Перцу бы да соли подсыпали немного да и черпали бы себе ведерком. Холодноватая, правда, зато свежая.
Но Виктор, добравшись, наконец, до подушки, сразу же заснул, так и не удостоив Воронцова ответом. Острословие Генкино утратило в связи с этим всякий интерес; и в общежитии воцарилась тишина.
Только через день выяснилось, о каком улове помышлял Карташев, приглашая Виктора Прохорова на рыбалку. Ночная смена на шестом приборе закончилась. Рабочие толпились у колоды, где священнодействовала съемщица. Светлой струйкой стекал с чашечки весов в специальную банку-контейнер золотой песок, тяжело переваливались в нее «таракашки» — маленькие, обкатанные водой и временем самородки. Девушка-стрелок приисковой охраны, что сопровождала съемщицу, строго выговаривала горнякам:
— Опять у вас ограждение не в порядке. Руку вон просунь в колоду — и черпай золото пригоршью.
Генка смеялся:
— А что с ней делать, с пригоршней этой? Если бы это: семечки были, — другое дело. Или, скажем, готовые клипсы, чтоб тебе подарить.
Лешка Важнов подхихикнул:
— Точно. Теперь за эти семечки очень просто и вышку получить можно.
Девушка веселого настроения горняков не поддержала.
— Находятся, однако, ворюги, — все так же строго заметила она. — Не приведете в порядок ограждение — рапорт буду писать.
— О чем разговор? Будет сделано, — успокоил ее Лешка. — Сей же минут.
— И как следует! — предостерегла девушка. — Я проверю.
Ей, видимо, очень нравилась эта роль строгой и требовательной начальницы.
— Сказал — лично сделаю. Могила!
Съемщица опечатала банку с золотом, и они с сопровождающей прямиком через полигон пошли к следующему прибору.
— Топайте и вы, давайте, — предложил Лешка товарищам по смене. — Трап я и без вас обмету. И сетку прилажу заодно.
Он проводил ребят долгим настороженным взглядом, дождался, когда последний из них скрылся за ближайшим отвалом, и стал действовать. Он ринулся к облюбованному заранее валуну, ткнул его под транспортерную ленту и ловко ударом лома заклинил ее. Бросив беглый взгляд на дело рук своих, убедился, что снаружи ничего не заметно, но в этот момент раздавшийся сзади шелест гальки заставил его испуганно оглянуться. На зыбком склоне галечного отвала стоял Виктор Прохоров.
