Николай Наумов - Полковник Горин
Раздумье Горина прервал предупредительно-осторожный голос Знобина, послышавшийся сзади.
— Думается, Люба, вы догадались, о чем я вас спросил?
— Догадалась, — помедлив, ответила Любовь Андреевна и тут же сама спросила: — А что предосудительного в том, что мы оказались вместе, поговорили какой-то час?
— Дело не в том, сколько вы говорили, а как говорили.
— Занятно, как же? — принужденно засмеялась Любовь Андреевна.
— Как? — произнес Павел Самойлович, не находя слов выразить то еле заметное, что уловил он во взаимоотношениях Аркадьева и Любы. Знал он ее давно и хорошо, не раз беседовал по просьбе женщин, сочувствовавших ее мужу, когда ее увлечения подходили к опасной грани, которую она, кажется, не переступала. Знобин чувствовал, что, чем раньше он остановит ее влечение к Аркадьеву, который выглядел несравнимо привлекательнее ее низенького мужа, тем легче будет предостеречь ее от неверного шага, который может обернуться бедой не только для нее.
— Как? — повторил Знобин. — С тем преувеличенным для семейных людей интересом, который вызывает у знакомых вам неодобрение.
— Не у знакомых, а у мещан! — взорвалась Любовь Андреевна.
Знобин помолчал, видимо, дал собеседнице успокоиться и заговорил ровным голосом, в котором, однако, слышалось приглушенное осуждение.
— Хорошо, Люба. Я готов признать свое предположение мещанским, извинюсь перед вами… только ответьте честно: какая у вас сегодня встреча по счету?
— Какое это имеет значение?
— Если я согласился перевести себя в разряд мещан, вероятно, большое.
— Что ж… вторая.
— Четвертая, Люба, — не сдержавшись, упрекнул ее Знобин.
— Какая осведомленность! — возмутилась Любовь Андреевна. — Можно подумать, вы устроили за нами слежку.
— Просто вы попались на глаза тем, кто не хочет, чтобы о вашем муже, о нас, офицерах, говорили плохо.
Горин мало что разобрал из этого разговора и придержал шаг, когда заметил, что Любовь Андреевна направилась к своему дому. Павел Самойлович нагнал его и, сдвинув назад фуражку, озадаченно усмехнулся!
— Ну и разговорчик сейчас произошел…
— С Любовью Андреевной?
— Слышал?
— Немного.
— Красива и остра, как черт.
— С кем это она любезничает?
— Представь, с Аркадьевым.
— Да?.. — удивился Горин.
— Да.
Мужчины подошли к дому. Горин предложил:
— Зайдем. Надо поговорить и о другом. Из штаба Амбаровекого к нам приезжает комиссия.
— Если надолго, забегу к себе, иначе жена не приляжет, а ей нездоровится.
Знобин вскоре вернулся, и они поднялись на второй этаж. Дверь открыл сын. Шмыгнул носом, тут же отвернулся.
— Смотри, Павел Самойлович, вторую неделю ходит в рядовых, а хмур, как штрафник.
— За что с ним так круто обошлись?
— Пусть ответит сам, если смелый.
Тимур, переступив с ноги на ногу, с укором посмотрел на отца: зачем рассказывать, срок уже кончается.
— Ребятами командовал не так.
— Как это не так? — Знобин ласково взъерошил волосы на ребячьей голове.
— Покрикивал на них.
— Ты? Никогда бы не подумал, — подняв брови, с шутливым удивлением проговорил Знобин. — Надеюсь, свой басок больше не будешь без надобности пускать в дело?
— Не буду.
Вошла Мила. Горин привычно подошел к ней и поцеловал в щеку.
— Сколько человек прокричало сегодня миру о своем появлении на свет? — спросил вместо приветствия Знобин, пожимая руку Миле.
— Восемь.
— Сколько из них будущих защитников рода и племени нашего?
— Пятеро, но хочется верить, им-то уже не придется переносить лихо войны.
— Надежда, Мила, человечнейшая. Только не сбудется она так скоро.
— На войне так много пришлось увидеть искалеченных и убитых… порой без радости принимаешь мальчиков на свет.
— И все же мы считаем необходимым изо дня в день напоминать им: в поте лица готовьтесь не щадить своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагом, — серьезно проговорил Знобин.
— Вы — военные. Павел Самойлович, поужинаете с нами?
— Да, — ответил за него Горин и повел Знобина в другую комнату. Включил свет, усадил за письменный стол, сам сел спиной к темному окну. Их разделяли лишь угол стола да книги. Горин убрал их, подвинул к Знобину пепельницу. Тот потянулся в карман за папиросами.
— Ты, я вижу, готовишься к настоящему заседанию.
— Повестка из трех вопросов.
— О-о!
— Комиссия, Павел Самойлович, к нам действительно приезжает. Но сначала поговорить хочется не о ней.
— С чего начнем?
— С твоего разговора с Любовью Андреевной. Я понял, он был не случайным.
Знобин сделал глубокую затяжку, сбил пепел с папиросы, помедлил и сломал ее в пепельнице.
— Не случайным, — озабоченно подтвердил Знобин. — В тот вечер, когда ты наставлял Аркадьева, Желтиков возвращался домой и увидел его с Любой у калитки ее домика. Вероятно, встретились случайно, он шел от реки. В другой раз его визит в домик заметил Ашот Лазаревич. Копался в садике. Наблюдательности нашего начальника артиллерии, думаю, можно верить. Третью встречу я видел сам. Впечатление у всех одно — встречи не безразличны ни для Аркадьева, ни особенно для Любы.
— Так быстро?
— Не совсем. Любовь Андреевна сказала, что Аркадьева она знает давно.
Сложность семейной ситуации заставила собеседников надолго задуматься. Павел Самойлович даже встал, открыл окно, втянул широкими ноздрями чуть сыроватый августовский воздух.
— Маловероятно… — протянул в раздумье Горин, — чтоб Аркадьев задумал увлечься Любовью Андреевной. Лариса Константиновна и эта…
— Ну, а флирт?
— Еще менее вероятен. Где им укрыться? Всего несколько встреч, и все стало известно.
— А что ты можешь сказать о семейных отношениях Аркадьевых?
Горин неопределенно развел большие пальцы сцепленных кистей рук.
— Кажется, ссорятся. Не пойму только, кто подает повод. Кажется, Лариса Константиновна.
— Да, она, должно быть, требовательна.
— Исполнение ее желаний зависит не только от него. Мало ли командиров полков сидят без движения по десять лет.
— Считаешь, ее требовательность ограничивается только этим?
— Не знаю. В юности она была иной.
— Думается, иной она и осталась.
— Возможно.
— Тогда причина ссор в Аркадьеве.
— Не будем спешить.
— Можно было бы и подождать, если бы его поведение, допускаю, пока непредосудительное, не затрагивало человека, нашего сослуживца, товарища, уехавшего в трудную командировку.
— Что предлагаешь?
— Надо поговорить с Аркадьевым. Пусть не дает поводов для кривотолков.
— Хорошо. Представится случай, я поговорю сам, — взял на себя эту миссию Горин, хорошо зная жесткую требовательность Знобина к людям, чем-то нарушившим семейные нормы.
Горин вышел из комнаты, чтобы посмотреть, накрыт ли стол, и, когда вернулся, сел с Павлом Самойловичем рядом.
— Сегодня у меня был генерал Герасимов. Предложил свернуть наше начинание. Правда, временно, пока не сдадим инспекцию.
— Что ему ответил?
— Не желательно.
— Не можем! — резко отозвался Знобин. — Люди увлеклись, готовы перелопатить горы, но найти алмазы, а они — свернуть… Ни в коем случае!
— Мы подчиненные…
— Пока приказа нет, будем отстаивать. Но, думаю, хорошо не разобравшись, Амбаровский со своим штабом не издаст приказ, а разберется — рука не поднимется.
— Будем надеяться. Вероятно, и сам Амбаровский к нам приедет.
— Хорошо. Люблю с ним говорить. Кстати, на ужине у Аркадьева мы с ним не закончили спор по твоей статье о военном искусстве.
— Как будем встречать?
— Спокойно.
— Но предупредить людей нужно. Чтоб было меньше поводов для упреков.
— Согласен.
— Командирам полков скажу я, вы с Сердичем по своим линиям. Занятия проводить как обычно, опытные не откладывать.
Мила пригласила к столу. После ужина они ушли гулять, чтобы закончить прерванный разговор.
Когда щелкнул дверной замок, Мила задумалась. Случай, когда они без нее, с глазу на глаз, обсуждали свои дела, был не первым. Однако сегодня какое-то происшествие, кажется, очень близко коснулось обоих. Расспрашивать Михаила она не имела привычки — что было можно, он рассказывал сам. Но спокойно ждать, оставаться безучастной к случившемуся тоже не могла. Ей хотелось как-то разделить беспокойство Михаила. И она решила: когда он вернется с прогулки и, как обычно, начнет просматривать журналы, присесть к нему, и он поймет, расскажет.
Вернувшись, Михаил Сергеевич сел в кресло, она подошла к нему сзади, осторожно дотронулась пальцами до мягких, у висков подбеленных волос, зачесанных с пробором. Михаил не отодвинул голову, и тогда она спросила:
