Василе Василаке - Алба, отчинка моя…
И все задумались! «Да, да, действительно, а что могло быть у него с кумом Василе? Как же мы до сих пор об этом не вспомнили?.. Без всякой на то причины один человек калечит, уродует другого… Или, скажем, стоишь ты на вечерней молитве, проходит мимо прохожий и вдруг тебя поленом по голове. Что вы на это скажете?»
Впрочем, Василе Кофэел и Георге Кручану были соседями, стало быть, мало ли что могло произойти между ними. Кроме того, как раз в том году на диво уродилась черешня, и впору было собирать урожай, но собирать было нечего, потому как деревья в колхозном саду стояли обобранные, и спрашивать не с кого, так спросили с Кручану, он как раз числился председателем ревизионной комиссии. Ну, а бадя Василе состоял сторожем колхозного сада с тех пор, как организовали колхоз. Он и теперь состоит, хоть Кручану и одноруким его сделал. И если тебе охота побаловаться черешней, яблоком, грушей, иди смело и проси у бади Василе, никогда не откажет, а еще изречет: «Я не обеднею, а ты не станешь богаче. Всякий плод на свете растет, чтобы услаждать человека». Сельчане от мала и до велика знали о бесконечной доброте бади Василе.
В тот вечер заявился к нему Кручану, уже тепленький и с графином вина: «Надо нам потолковать, бадя Василе, но давай сперва выпьем…» Наливает ему полную кружку.
А тот: «Будь здоров, Георгицэ, сейчас тебе черешен для деток нарву. Как раз немножко еще майских осталось…»
Тут Кручану как заорет: «Иди ты к черту со своими черешнями! А что ты скажешь, если я тебе сейчас набью морду?!»
«Ничего, Георгицэ… спасибо скажу…» — отвечает Василе.
Ну и выплеснул ему Георге в глаза вино, да еще звезданул кружкой меж глаз за это «спасибо». Упал Василе, а тот сапогами его месит, словно глину.
На счастье, жена Кручану оказалась поблизости… А как иначе скажешь? Пряталась она меж ульев на пасеке недалеко от ворот Волоокой, поджидая своего благоверного. Услышала она крик Кофэела и голос Георге, поняла, что совершается смертоубийство, и кинулась как безумная — будь что будет: «Что ж ты делаешь?.. Убей лучше меня!» И муж начал ее убивать и, наверно, убил бы, потому как был не в своем уме, но тут ей повезло! Проходили мимо мужчины с рыбалки, они и связали Кручану, а бадю Василе, едва живого, в больницу понесли на его же дождевике.
— Сущий дьявол… — первое, что сказал Кофэел сразу же, как только в сознание пришел. — Первый раз видел своими глазами, как в соседа демон вселился.
И потом Василе часто повторял эти слова, так что они запомнились людям. А человек он был мягкий, ему ничего не надо было, иначе бы он ни за что не простил Георге Кручану, когда тот через несколько дней в этой же самой больнице целовал ему руки, валялся в ногах, со слезами упрашивая:
«Прости, Василе, я сумасшедший! Прости. Что-то со мною происходит страшное: сердце гложет, и нету причины».
Нет, другой бы на месте Василе ни за что не простил соседа, который тебя на всю жизнь искалечил (правда, если быть точным, Кручану ему помял левую руку, а с правой произошло позже, и совсем по другому делу, но в селе об этом как-то не помнили). Но Василе простил Кручану, потому что по доброте душевной был особенный человек, — только тот ушел из больницы, он и говорит соседу: «И ему легче, и мне легче».
А теперь, если спросишь об этой давней истории у бади Василе, он тебе не торопясь, с удовольствием расскажет:
— Злое дело, товарищи, самого тебя делает злым, а доброе — добрым. Другого мне не дано: или так, или этак… В молодости я был солдатом. Был в цирке однажды и видел живого тигра. Хозяин заходил к нему в клетку и даже немного играл с ним, но… глаз с него не спускал! К чему это я говорю? А к тому, что и ко мне в сад чуть ли не каждую ночь наши местные тигры приходят. Но я — тертый калач, знаю, кто и как спит, и чем дышит во сне… Я ловлю браконьера и говорю: «Беги! Я тебя не видел, не слышал и вообще знать не хочу… И поверь, мне за тебя стыдно, человек, — говорю я ему. — Разве у тебя нет языка или совсем потерял совесть, почему не попросишь? Только об одном прошу тебя: больше со мной не здоровайся!..» Что же делает зверь? Становится ягненком: «Прости меня, бадя Василе, говорит, вот тебе мой мешок, и делай со мной что хочешь!..» Вот что значит, с добром подойти к человеку. А покойный Кручану приходил ко мне только со злом. «У тебя, говорит, бадя, крадут». А я ему отвечаю: «А ты, дорогой Георге, только о ворах думаешь?! А я о людях…» Тут он начинал обычно стращать: «Я против тебя закон применю». — «Хорошо, говорю, применяй, спасибо тебе на этом!» И как же он ко мне закон применил?.. Дал мне пощечину. А я ему: «Будь здоров, дорогой, благодарю… нет, не из моей руки вышел этот закон…» Ну и тут в него демон вселился, и он бил меня, а если бы убил, его расстреляли по его же закону… Ирина вмешалась и больше того раздразнила в нем демона, начал он ее поучать, свою ненаглядную половину, и едва не пришиб… Вот как оно получается, когда злом на зло наступишь. Нет, надобно зло добром пресекать… Теперь слышу, затеяли новое зло, пустили сплетню по селу, будто я с этой Ириной Кручану… то есть имел с ней тайную связь и будто она по моему наущению мужа засадила в тюрьму! Эх, видать, совсем помутился разум людской и они теперь злом отвечают на мое же добро!.. Будто бы в селе уже ни одного праведника не осталось — одни воры да развратники?..
Но, честно говоря, все меньше теперь находилось охотников расспрашивать да лясы точить со сторожем Кофэелом. Сидел он в своем саду по ночам все больше один, днями же отсыпался. Конечно, он на этот сговор пожаловал бы, чтобы на дармовщинку выпить и закусить. Но вот, однако же, ближние родичи его не позвали, потому что он надоел всем смертельно своими бесконечными проповедями о собственной доброте и неблагородности окружающих.
— Ох и глупы бабы в наше время, не приведи бог!.. — проговорила со вздохом мать невесты и будущая теща, намекая на Ирину Кручану, которая сперва засадила мужа в тюрьму, а потом просила его выпустить. Обе они с Волоокой, и жена, и любовница, бегали по начальству и умоляли простить, отпустить Георгия. — Что же это за семья такая, когда за любую обиду, за пустячную выволочку — чего только не случается в доме — жена сразу в суд! Что это за семья?..
И мать жениха, будущая свекровь, головой закивала:
— Правду ты сказала, кума! Ирина сама во всем виновата, потому что семья не держится на судах, дорогие мои! И тюрьмой ее не удержишь… А если ссорятся люди и обижаются друг на друга, почаще бы им вспоминать, как они любили и целовались, не так ли? И незачем по судам бегать… — А про себя думала: «Какая все же умница теща будет у моего Тудора! И дочь свою воспитала, высшее образование дала и вот воспитательницей на работу пристроила… А какие у самой твердые понятия о семье! Ей-богу, с такой женщиной и поговорить одно удовольствие! Будет у меня в жизни радость на старости лет, по-родственному станем с ней встречаться, помогать детям советом или чем…» А вслух между тем продолжала — Мой муженек тоже бывал тяжеловат на руку, упокой, господи, его душу. Десятый год одна маюсь, а слезы не высыхают… Как бы он теперь радовался с нами за этим столом!.. Ведь он, бывало, прибьет, тут же и приголубит, да еще словцо теплое скажет: «Жизнь, Касандра, это загадка! И если сам разгадать не сумеешь — ведь твоя она, с ней просыпаешься, с ней засыпаешь, — то никто тебе ее не станет разгадывать…» — И поднимая стакан — За молодых! Успеха и счастья! Чтобы жили в понимании и по справедливости. И чтобы деток своих вывели в люди… А вот у Кручану трое осталось…
И тут еще тесть нашел нужным добавить:
— За тебя, дорогой жених! Молчишь, слушаешь? Это очень похвально. Ведь я тебе что скажу: в доме всякое бывает, и хорошее, и плохое, а что делает человек? Сегодня он уступит, завтра уступит его половина… Семья — это дело тонкое. Это когда двое сговариваются, строят забор без столбов и без жердей…
А жених думал:
«Человек я или кто? Неужто трус?.. Взять бы сейчас да выложить, что невеста — на четвертом месяце, старший сват не придет, потому что лично я никого не просил быть у меня отцом посаженым и вообще никакой свадьбы делать не собираюсь…»
Занятным получался этот свадебный сговор. Он как-то начался: с одной стороны, о делах родственных, а с, другой — об этом Кручану. А самому жениху все это напоминало занятие по арифметике, на котором он вчера был у невесты в детском саду. «Ребятки, давайте сложим восемь и девять. Семь пишем, один в уме…» Тут занятие кончилось — юный математик Федя уписался. И получилось согласно написанному: 8 + 9 = 7… Точно так же и на нынешнем сговоре: самое главное — в уме оставалось.
3
И жених брал стакан, протянутый ему тестем, и целовал руку того, кто желал ему счастья. Сидел за столом послушный и тихий, будь его отец жив, не сидеть бы ему среди старших, но отца сильно ранили при взятии Варшавы, и потом пятнадцать лет угасал, сын прежде времени в силу вошел, и попробуй скажи теперь, что ему здесь не место! Были и у него свои представления о Кручану, и он решил поделиться:
