Пантелеймон Романов - Сборник рассказов
— А что ж музыкой–то — не зарабатывает?
— Теперь зарабатывает тот, кто работает. А у них всю жизнь только финтифлюшки да тра–ля–ля.
— Отчего ж не позабавиться, — сказал истопник мягко, — господь с ними. Вреда ведь никакого от них…
— Играй себе, пожалуйста, против этого никто не говорит, да для всего надо время знать. А то вот теперь сурьезное время подошло, а они…
Истопник хотел что–то возразить, но дворник перебил его:
— Намедни еще горе: труба у них в железной печке развалилась. Опять прибежала. Подмазывай им трубу. Вот то–то, говорю, кабы муж работать умел, тогда бы лучше было, а то и себе плохо и людям вы в тягость. Так что ж ты думаешь, — разобиделась. Он, говорит, всю жизнь работает, его вся Европа знает. Затряслась вся, да и в слезы.
— А сама, сердешная, все на мясо смотрит, обедали мы, муж из деревни свинины привез. Я говорю: — что это вы смотрите? Она покраснела вся, завернулась и ушла.
— Уж очень их трогает, что прежде на них чуть не молились, а теперь дрова заставляют колоть, — заметил дворник. — Кто работает, тот и сейчас сыт и тепел. Возьми хоть прачку, какие деньги зарабатывает.
— Потому дело нужное.
— Вот то–то и оно–то…
— Вот у нас тоже в нашем доме актриса… — сказал истопник, улыбнувшись и покачав головой, — забыл, как ее… Тоже, говорят, в свое время на всю Европу была. Так бывало, господи… Иностранцы к ней приезжают, цветов одних сколько… В газетах печатали, как пошла, как села…
— Теперь, брат, цветы отменили…
— Под категорию не подходят?
— Вот, вот…
— Они осенью добивались в одну категорию с рабочими попасть. Чтобы хлеба больше выдавали.
— Работа трудная?..
— Это–то они знают… — сказал дворник, — нет, ты сначала пойди поработай, а то все в нахлебники норовят.
— Господи, да ведь есть–то хочется, — сказала старушка.
— Ежели теперь без работы всех кормить, так и дельные которые все с голоду подохнут.
— Вон, опять сюда идет, — сказала старушка, посмотрев в окно.
— Э, черт, полезут теперь. Не пускай, скажи, что дома нету.
Жена дворника, растерявшись, вышла в переднюю.
Из передней послышался женский голос, взволнованно говоривший: — ради бога, хоть немного, а то мужу нельзя колоть, у него сегодня вечером концерт. Замерзаем положительно.
— По музыкам бы не ездили, вот бы не замерзали, — проворчал дворник.
— Да ведь для вас же, дикари, звери, о боже мой, — крикнул из передней женский голос, и наружная дверь хлопнула.
Старушка, расстроенная до слез, вошла в комнату.
— Говорил, не пускай, — крикнул сердито дворник.
— Да она только в переднюю и вошла–то…
— И в переднюю пускать не надо. "Для вас же"… — сами навязываются, а потом попрекают.
— Вон, вон, сам вышел с топором. Все подошли к окну и стали смотреть.
Из подъезда вышел с топором седой господин с длинными волосами, в шляпе. В руках у него был топор и толстое берёзовое полено.
— Ну–ка, господи благослови, в первый раз за дело взяться, — сказал дворник.
Седой господин поставил полено около порога и, зачем–то посмотрев на свои руки, стал колоть. Дворничиха вздохнула и сказала:
— Ну, беда тому чистая, кто с малых лет к настоящему делу не приучен.
ПРОБКИ
В комнату, занимаемую водопроводным слесарем, постучали. Вошла полная дама в накинутой на плечи шубе и, очевидно, не зная, кто здесь хозяин, обратилась к сидевшим за столом монтеру и истопнику:
— Пожалуйста, будьте добры придти, у нас вода течет из крана. Там, вероятно, пустяки, только винтик какой–нибудь подвинтить.
— Вон хозяин.
Слесарь, рывшийся в стенном шкапчике, сначала ничего не ответил, потом недовольно сказал:
— Некогда сейчас.
— Пожалуйста, будьте добры… может быть, потом, когда освободитесь.
— Ладно, там посмотрим.
— Ну, так я буду ждать вас. А вы уж, пожалуйста, сегодня…
Когда полная дама ушла, монтер подмигнул ей вслед и сказал:
— Обращение какое: "Вы, пожалуйста". Вот и мы в господа попали.
— Нужда всему научит, — сказал хозяин.
— Зарабатываешь–то хорошо?
— Да зарабатываю ничего. Надоедают только очень. Сами ни черта не умеют и лезут со всякой ерундой. Работа все пустяковая.
— Ежели у человека голова с мозгом, — пустяковой работы не будет, — сказал электрический монтер. — У меня брат тут недалече живет, так у него винтиков не бывает, он тоже водопроводчик — как позовут чинить, — а придет, посмотрит и скажет: воду запереть придется, потому что надо в котельное отделение идти. Да и то, кто ее знает. Завтра попробуйте, пустите воду. На другой день прибегают с благодарностью.
— У, черти безголовые, прямо смотреть противно, — сказал угрюмо слесарь.
— Вот возьми ты хоть эти пробки электрические, кажется, малый ребенок разберется, как и что; взял, проволочку вставил, и готово дело. А у них, как электричество потухнет, так за мной. Когда придешь, так всей семьей соберутся, ровно как на чудо какое смотрят, когда пробки меняешь. Сам барин тебе свечкой светит. А никогда не спросят, как это делается.
— Совестятся, подумаешь, что хлеб у тебя отбивать хотят, — сказал, усмехнувшись, истопник.
— Нет, это уж так… Теперь вот до чего напуганы: иной раз возьмешь для смеху, вынешь пробки и ждешь, что будет. Прежде, бывало, горничную пришлют: "приказали исправить", а теперь сами прибегают: "пожалуйста, вы"… — не хуже этой барыньки.
— Верно, верно.
— Да иной раз, если некогда, еще скажешь, что, мол, так скоро нельзя, тут в котельное отделение надо идти, да винты на базаре покупать.
Истопник засмеялся.
— Какое ж тут котельное отделение с пробками–то?
— Все равно, им что ни скажи.
Даже слесарь усмехнулся и еще раз повторил — котельное отделение, ведь выдумает, ей–богу.
— Это верно, — сказал, усмехнувшись, истопник.
— Смирные уж очень стали. Куда что делось? Бывало, раз позвали, отправляйся немедленно, а сейчас скажешь: подождите, — и ждет в коридоре. Ну–ка, постой, сейчас попробуем…
Монтер вышел в коридор и через минуту вернулся.
— Закинул удочку, — сказал он, подмигнув.
— Ай вывинтил? — спросил истопник.
Электрический монтер только молча кивнул головой и, загородившись ладонями от света, стал смотреть в окно.
— Сейчас из 52 номера прибегут.
— Чудак…
Через минуту за дверью послышался шорох, потом грохот поваленной кадки.
— И в коридоре потушил, — сказал монтер.
Все засмеялись и стали смотреть на дверь и ждать. Вошла пожилая дама.
— Пожалуйста, будьте добры, у нас электричество погасло.
— Давно? — спросил, нахмурившись, монтер, как нахмуривается доктор при заявлении пациента о болезни.
— Нет, только сейчас… мы ничего и не делали с ним, даже не дотрагивались… оно само… совершенно само.
— Само ничего не бывает. А ручкой с пером в него не совали?
— Какой ручкой… Что вы… нет, нет…
— Все лампы погасли или часть?
— Все, все, нигде не горит.
— Это дело плохо. Придется… в котельное отделение идти, — сказал, подумав, монтер. — Завтра приходите.
Дама ушла, поблагодарив.
Истопник упал животом на кровать, а угрюмый слесарь сказал:
— Смех смехом, а теперь только этим и зарабатываешь…
КУЛАКИ
Мужики сидели на бревнах, ничего не делая и лениво разговаривая. Некоторые слонялись около задворок с таким видом, как будто томились от безделья и не знали, что придумать, чтобы занять себя.
Крыши многих изб были раскрыты и оставались неисправленными. В стороне на бугре виднелся начатый и брошенный на половине стройки кирпичный завод: стояли поставленные стропила, зарешеченные орешником, и лежала сваленная солома для покрышки, которую уже наполовину растащили.
К мужикам подошел приехавший из Москвы на побывку столяр и, оглянувшись по сторонам, сказал:
— Что ж это вы так живете–то?
— А что? — спросили мужики.
— Как "а что"!.. Ровно у вас тут мор прошел: крыши раскрыты, скотины у вас, посмотрел я в поле, мало, да и та заморенная. А сами сидите и ничего не делаете. Праздник, что ли, какой?
— Нет, праздника, кажись, никакого нет… — ответили мужики.
— По лохмотьям вижу, что никакого праздника нет, — сказал столяр, — вишь — облачились.
Мужики молча посмотрели на свои старые рваные кафтаны. А крайний, с широкой русой бородой, как у подрядчика, сказал:
— Поневоле облачишься: из волости, говорят, нынче ктой–то приехал.
— Из какой волости?
— Из нашей. Ты что, чисто с неба свалился? Откуда сейчас–то? — спросил другой худощавый мужик, посмотрев на солнце.
— Из Москвы.
— А, ну тогда другое дело.
— Да черт ее знает, до каких пор это будет, — сказал третий, черный мужик, покачав над коленями головой.
— Покамест полоса не пройдет.
— Ведь это черт ее что: сидишь без дела, пропади ты пропадом.
— Что ж у вас дела, что ли, нет, — сказал столяр, — вы хоть крыши–то сначала покройте.
