Владислав Николаев - Мальчишник
Свою командную роль наш Командир согласился принять с оговоркой — чтобы в походе поперед батьки никто не лез, а в критические моменты добровольно, целиком и полностью подчинялись его воле. Оговорку единодушно приняли. Принял ее и Главный, однако все время, что мы вместе, ищет любого повода, чтобы начальственно вмешаться в ход событий. Со своими указками он частенько опережает Командира — поперед батьки лезет. Слова его жестки, круты. Выпалив их, он всякий раз ставит точку куражливой фразой:
— А я такой!
На верфи, где Командир передоверил ему власть, Главный отводит душу, сладострастно наслаждается жизнью.
Сам я тоже хорош. Мое критическое замечание было вызвано не столько интересами дела, сколько суетным желанием показать, что и я не лыком шит — смыслю кое-что в плотах.
За время моей болезни техническая мысль в конструировании плотов ушагала далеко вперед. Я безбожно отстал. В золотую пору я строил плоты из одних еловых стволов, скреплял их загнанным в глухой захватистый паз трехгранно заточенным березовым стержнем или принесенными на себе металлическими скобами и гвоздями, связывал веревками и даже тальниковыми прутьями — и так бывало.
Теперь бревна устраняются из конструкции. Повсюду торжествует экономия. Повсюду тяжелые и дорогостоящие материалы заменяются легкими и дешевыми, упрощающими к тому же и работу. Ныне плоты делаются из малогрузных надувных средств, затаскиваемых в рюкзаках в вершины рек. Из уст Максимыча я узнал, что отчаянные головы сплавляются по самым лихим рекам даже на детских воздушных шариках, тех самых, что верещат «уйди, уйди!», когда приставишь к ним пищалку. Несколько шариков вкладываются один в другой, вправляются в заранее сшитый матерчатый чехол… Пара десятков таких баллонов держат жердяную площадку, на которую может сесть и вертолет.
Наш плот смонтирован на двух баллонах, склеенных из детской прорезиненной клеенки.
На свои деньги покупал клеенку в аптеке, расчерчивал ее по линейке и лекалу, раскраивал и клеил, конечно, он, Главный конструктор — целую зиму посвятил этой работе, одаряющей радостными предвкушениями и ожиданиями. Склеивал так, чтобы концы баллонов круто сошли на конус. В конуса намертво впаяны резиновые пробки с короткими пипетками, через которые накачивается воздух. Из хлопчатобумажной черной спецовочной ткани Главный стачал на швейной машине чехлы для баллонов, ровные и гладкие, без единой морщинки. Убежден: в пошивочной мастерской не исполнили бы с таким блеском нестандартный заказ.
Похожим на лягушку насосом-помпой накачали баллоны воздухом, и они явились нашим взорам во всем своем конструктивном и техническом совершенстве: четырехметровой длины, до полуметра в диаметре, соразмерные во всех частях, напоминающие одновременно и грозные торпеды и небесные гондолы, и легкие-прелегкие, как пушинки, — одним пальцем отрывались от земли, и казалось, подтолкни их посильнее вверх и, подхваченные воздушным потоком, они понесут нас домой через леса и горы, через реки и озерные разливы по небу.
В строчную линию через равные расстояния на чехлах пришиты петли, к которым привязываются неошкуренные березовые жерди, и уже за эти жерди баллоны исподнизу пристегиваются к деревянной раме.
Рама сотворена не менее искусно. В самом деле, без единого гвоздика. Вынесли из лесу две еловых сушины, очистили их от сучков, ошкурили, вырубили на каждой по три глухих паза в форме ласточкиного хвоста и загнали в них три сухих поперечины — и рама готова. Сверху настелили из тонких сухостойных жердочек палубу.
В продольных бревнах вырублено еще по паре вертикальных пазов, в которые вставлены крепкие березовые рогатки — уключины для гребей. Вытесаны и сами греби.
И вот плот на воде. Для испытания его ходовых качеств и грузоподъемности все, как один, забрались на палубу и радуемся тому, что баллоны под нами заглубились не более чем на вершок и между водой и палубой воздушная подушка в целых три пясти. Через любые перекаты пронесет нас вместе с рюкзаками, не застрянет и не обсохнет на мели.
Еще больше радуемся и удивляемся ходовым качествам плота: поддается гребям, точно лодка. В считанные минуты сгоняли с одного берега на другой и обратно. Значит, и на тихой воде можно будет его пришпорить как следует. В сущности, это и были две лодки, соединенные рамой в катамаран.
Забегая вперед, скажу, что и в деле он показал себя хоть куда: легко протаскивался через хрящеватые перекаты и снимался с подводных корг, а когда налегали на греби, убыстрял свой бег настолько, что вокруг заостренных гондол завивались струистые усы. Облаченные в матерчатые чехлы баллоны с блеском выдержали испытания на прочность — ни одного прокола, пореза или иного повреждения. В Усть-Войкаре мы смыли с них собранные по дну реки ил и тину, просушили на солнышке и, не снимая чехлов, свернули в две небольшие скатки, весившие по восемь килограммов каждая. Не замечательно ли — шестнадцать килограммов несли на себе не менее тонны? И еще понесут, еще послужат верой и правдой. Что с ними сделается, спрятанными на зиму где-нибудь в стенном шкафу или на антресолях?
Когда плот был пришвартован к родному берегу, все бросились поздравлять Главного с окончанием строительства, успешным завершением испытаний. Обнимали, целовали, жали руку. Выпятив живот и вознеся украшенную шляпой голову, он горделиво ответствовал:
— А я такой!
Пожал ему руку и я, и мне он сказал внушительно:
— Я такой!
Черт возьми, я и сам такой! Захваченный делом, терпеть не могу, когда другие не захвачены и суются под руку с дурацкими советами и замечаниями; напротив, люблю, когда другие крутятся в работе еще скорее меня, а поперечного и безучастного, бывало, до седьмого пота загоняю туда-сюда, чтобы научить его единодушию в общем деле.
Но все же об этом человеке надо еще подумать.
10Прежде чем погрузиться на плот и двинуться в обратный путь, мы порешили подняться на одну из вершин Главного Уральского хребта. Сумрачной трещиноватой стеной замыкал он под небесами горизонт в десяти верстах от лагеря. По вечерам каменная громада укрывала от наших взоров торжественные северные закаты. Лишь малой закраиной растекалась заря расплавленным тагильским металлом над выветренными вершинами да еще будто в изложницах клокотала багровокипящим огненным варевом в разломах и седловинах.
Зачем подниматься на вершину? — может, спросит кто-то. — А незачем! — отвечу.
Но не есть ли лучшая из целей — подвигать себя на трудности и лишения, не имея в виду никакой корысти. Часто в таких случаях бываешь нечаянно сторицей вознагражден, открывая в себе на вымотавшей силы вершине новые возможности и драгоценные клады, о коих даже не подозревал.
Человек беспредельно богат и неисчерпаем. Сколько ни живи, до последнего часа хватит что открывать в себе, ибо многие наши дары упрятаны так глубоко, как не сокрыты алмазы.
Прежде ищите ценности в себе, тем больше потом найдете их вокруг.
Потратив утро на купание, завтрак и сборы, из лагеря мы вышли в одиннадцатом часу. Отправились налегке, прихватив в рюкзаки лишь двухдневный запас продуктов да спальные мешки. Остальное снаряжение запрятали под густой шатровой елью, упиравшейся в землю не только толстой шершавой ногой, но и кривыми нижними лапами. Плот разобрали по частям и тоже перенесли в лес.
День к этому часу разошелся уже вовсю. Млели от зноя деревья, истекали сквозь кожу янтарной слезкой, источали эфирный хвойный настой.
В низинках смачно хрустели под ногами пустотелые безлистные елочки хвоща.
На лесных еланях проламывались сквозь дебри кряжистых лопушистых пиканов, увенчанных тугими белыми кочанами соцветий. В детстве с молодых дудок пикапа мы снимали волосистый покров и не без пользы и удовольствия набивали ими пустое брюхо. Из старых дудок делали сопелки и брызгалки. Помнишь, Максимыч, как, набрав дождевой воды, гонялись друг за другом с зелеными брызгалками, соревнуясь — кто кого первым промочит до нитки?
Пикан зовут еще медвежьей дудкой, потому что не одни ребятишки любят полакомиться его сочной мясистой плотью — любят и таежные мишки. Я невольно оглядывался по сторонам, не испытывая никакого желания встретить лесного хозяина. Одного мы уже видели накануне. Всего-то в ста метрах от стоянки невозмутимо перешел он по мелководью речку, точно определенно знал: взят под охрану и теперь его не тронь. Интересно, сам-то он как настроен: так же дружелюбно-опасливо или по-другому?
Наверное, шагающий впереди Максимыч тоже думает о медведях, потому что вдруг на весь лес заиграл своим сладкозвучным голосом:
На медведя я, друзья,
на медведя я, друзья,
выйду без испуга,
если с другом буду я,
если с другом буду я,
а медведь без друга.
Переплетенная густая трава-некось путалась, шуршала, скрипела в ногах, рвалась, ломалась, окропляла лицо и руки зелеными брызгами, пахнущими истомно и пряно покосной свежей кошениной. Когда на следующий день в такой же знойный час по проложенной накануне тропе мы возвращались обратно, потоптанная и сломанная трава, высушенная солнцем и ветром, еще слаще и духовитее пахла уже русским многоцветным сеном.
