Борис Рахманин - Ворчливая моя совесть
— Мы ведь все трое холостяки сейчас, — сказал Бронников из кухни. Он так громыхал там посудой, что можно было ждать отменного банкета. — Вы холостяки всамделишные, а я временный, а холостяки — они чем питаются? Кипятком! Сейча-а-ас, — обнадеживал он, — уже скоро…
Растянувшись на тахте, закрыв глаза, Бондарь, казалось, задремал.
— Уже закипает, — сказал Бронников из кухни, многообещающе грохоча чем-то и звякая. — Мда-а… — Он позабыл, видно, что уже известил о своем временном холостом состоянии, и снова: — А то ведь я один сейчас. В Тюмени моя. Так что не обессудьте.
Фомичев был готов на все. Хлеба бы кусок — и на том спасибо.
— Николай Иванович, — спросил он громко — только бы сказать что-то, — а коралл у вас здесь такой же, как в кабинете. Откуда они? Из южных морей?
— А может, и под нашими ногами коралловые фации есть? — откликнулся Бронников. — Здесь ведь тоже когда-то море-океан было. Трудно представить, а?
— Воды тут и сейчас хватает, — пробормотал Фомичев. Что бы еще сказать?
— Юра, а что там у вас на буровой новенького? — заполнил паузу Бондарь. Глаза он при этом не открыл.
— Бурим, — опустил голову Фомичев. — Бурим, бурим… Как заводные. А толку не видно. — «Для этого, что ли, вызывали? Узнать?»
Бондарь сел.
— Ну, ну? Подробней, пожалуйста.
— Когда тысячу прошли — чихала скважина. Теперь — нет. А нам знаете как фонтан нужен? После всего…
— Метры вам нужны, метры, — громко произнес на кухне Бронников, — у вас план в метрах выражен. И технологическая карта есть, согласно которой… — Неся в одной руке исходящий паровозным паром чайник, а в другой красный кирпич, он вошел в гостиную, поставил кирпич на стол, чайник на кирпич, вернулся на кухню и тут же появился снова, с сахарницей, буханкой белого хлеба и чуть ли не полуметровым, сверкающим кристаллами соли пластом сала на деревянном подносе. Действительно банкет…
— Вот и Лазарев наш так считает, — произнес тем не менее Фомичев, — считает, что метры нам нужны.
— Знаем, — разливая по стаканам кипяток, кивнул Бронников. — Ешьте, Фомичев!
— Спасибо…
— Вам, Фомичев, за что деньги платят? За фонтаны?
— За метры, — буркнул Фомичев, потянувшись к ножу и к хлебу. Сквозь розовато-коричневую, обожженную железом формы корочку просвечивала молочная, подсиненная белизна. А сало, сало!.. Взяться за сало он, однако, не решился. Бронников сам полоснул несколько раз по сверкающей солью мякоти.
— Навались!
«Сладкий чай и бутерброды с салом, — сделал вывод Фомичев, — вкусная и калорийная еда!»
— Слушай, Фомичев, — не отставая от проголодавшихся гостей, гнул Бронников, — а как у тебя с учебой? Движется?
«Учеба… — не отвечая, хмыкнул про себя Фомичев, — на учебу переводит. А тема фонтана не по нем…»
— Учеба? — переспросил он. — А что учеба?.. Я, Николай Иванович, про фонтан договорить хочу… Про метры… Одними метрами тоже не проживешь. Нам смысл своей работы видеть хочется. А вы…
— Смысл? Безграмотно рассуждаете, Фомичев. Вам бантик, я вижу, нужен, а не смысл. Побрякушка нужна, обманка… Постойте, постойте, так как же у вас все-таки с учебой? Впрочем, вы ведь на историческом…
Фомичев нервно поглощал бутерброд с салом.
— Исторический мой тут ни при чем! Что же касается смысла… Мне кажется, правильно я сказал. Между прочим… — он взглянул вдруг на бутерброд и, опомнившись, отложил его далеко в сторону, отодвинул от себя стакан. Поднялся, быстро вышел в прихожую, натянул куртку и стал обувать башмаки. Хотя следовало бы наоборот. — Между прочим, — выкрикнул он, завязывая шнурки, — еще неизвестно!.. Еще неизвестно… — а что именно еще неизвестно, никак придумать не мог. Ничего такого в голову, как назло, не приходило.
В прихожую вышел Бронников.
— Погоди, — сказал он, нахмурясь. На лбу его парила чайка. — Мы же о командировке твоей не поговорили. Я тебя для чего сюда вызвал?.. В командировку тебя послать хочу.
Этого Фомичев, признаться, не ожидал. Странное предложение. Очень странное. Но что-то в нем было. Гм…
— Слетаешь в Салехард, — не глядя ему в глаза, сказал Бронников, — оттуда в Тобольск, в Тюмень — и назад. В Салехарде договор с Панхом продлишь, в Тобольске — вручишь отцу Серпокрыла письма. Их недавно вернули из прокуратуры. В Тюмени — подсуетишься насчет картошки. Кроме того, у меня к тебе есть одна личная…
— Насчет картошки? — удивленно перебил его Фомичев. — Какая еще картошка?
…Фомичев и обратно, в общежитие, шел левой стороной улицы. В одном из дворов он увидел знакомый конторский «уазик» с брезентовым верхом. Где-то здесь, значит, в одном из этих домов спит водитель. Игорек. Готовится к новому, полному хлопот дню. А он уже наступил, этот день.
11-бОни постелили себе в разных комнатах, готовы были уже провалиться в бездну усталого, ограниченного будильником сна.
— Это я хорошо придумал, — зевая, произнес Бронников, — с командировкой…
Молчание.
— Дим, — засмеялся Бронников, — ты чего? Уснул?..
— Послушай, я совсем забыл… — подал вдруг голос Бондарь. — Ознакомился я все же с мнением ребят наших… Ну, насчет все этой же Сто семнадцатой…
— С мнением специалистов? — не удержался от некоторой иронии Бронников.
Бондарь вздохнул.
— Разное у них на этот счет мнение. У некоторых — диаметральное… — Он снова помолчал. — Что же касается командировки этого паренька — то я против. Без консультаций с Рафаилом и Кочетковым…
— А хоть бы и проконсультировался — дело сделано, — раздраженно бросил Бронников. — Это было необходимо! Спи!
— Послушай, Николай Иванович… Я все думаю… Не слишком ли мы… неразлучны?.. Кое-кто может предположить, что в случае чего… Что подсуживать друг другу будем…
«Хитер друг, — усмехнулся Бронников, не сразу ответив, — предупреждает…»
— Неразлучны? — переспросил он. — А по-моему, мы и должны быть неразлучны! Что в этом странного? Я — Чапай, ты — Фурманов. Разве не так?
Теперь уже Бондарь держал паузу.
— Нет, не так, Николай Иванович. Ты — прошу прощения — отнюдь не Чапаев, а… Бронников ты. А я — Бондарь.
Помолчали.
— Какие-то функциональные фамилии нам от предков достались. Черт знает что! Цеховая принадлежность обозначена — и только. Мои — броней занимались, твои — бочками.
— Дело не в фамилиях. Пушкин… Тоже примета профессии, а…
Помолчали.
— Давай с тобой, Бондарь, знаменитыми станем. А? На весь свет! Как Пушкин!
— Ох и много же нужно найти для этого нефти и газа!
«М-да, Бондарь у нас такой, — усмехался в своей комнате Бронников, — коль надо — и лучшему другу на хвост наступит. Вне всяких привязанностей, вопреки личному благополучию и покою. Обидно, конечно, — подавлял вздох Бронников, — столько лет вместе, мог бы и безоглядно в меня верить. А что, если сказать: будь со мной, Бондарь, только со мной, прав я или не прав, — со мной. Я Чапай, а ты Фурманов!» — «Я не Фурманов, — ответил бы Бондарь, — а ты, извини, не Чапаев». Именно так он сказал несколько минут назад и снова так ответил бы. «Чапаев», а не «Чапай». Без малейшего амикошонства по отношению к легендарному полководцу. Что ж это получается? — думал Бронников. — Хочешь иметь друга — не испытывай его? Ну нет!..» Он припомнил других своих друзей… Гм… Он ведь и Лепехина некогда в друзьях числил. Задумался о Гловачеке. Как он вырос, Венделин… Созрел. Припомнились Бронникову и времена, когда он, Венделин и Лепехин жили в одной комнате студенческого общежития, вместе на танцы ходили. Бронников и Лепехин танцевали, а Венделин только глядел. Посмеивался. И добротным чешским башмаком притопывал. Ехали однажды втроем в автобусе, а какой-то девушке стало вдруг плохо. Сердце… Лепехин остался в автобусе, а он с Венделином взяли ее под белы руки, вывели на воздух. Водитель автобуса не отъезжал, ждал их.
— Ребята! — кричал из окна Эдик. — Поехали! Опаздываем!
— Да, да, — поддержала его девушка, — поезжайте, мне лучше. Спасибо!
А они не ушли. Автобус умчался. Тут же подкатило такси — дело возле главного почтамта было, — выскочил лохматый молодой человек с холщовым мешком в одной руке, с револьвером — в другой. Грозно на них глянув, вбежал в дверь. Инкассатор… Привез деньги из банка.
— Он принял нас за гангстеров! — вскричала девушка. — Вы заметили?! Он чуть нас не застрелил! — Глаза у нее блестели.
Познакомились. Ее звали Алена. И пошло… Поехало… Влюбился Бронников. Одалживал у Венделина его заграничный пиджак, брал у Лепехина взаймы рубль.
— Эдик, до стипендии…
Лепехин посмеивался:
— Чаем ее поишь, что ли? На рубль как раз два чайника подадут. Эх, ты! Кутила!..
Незадолго перед защитой диплома решился вмешаться и Венделин.
— Хотя мы все трое одного возраста, но в данном случае… Алена, конечно, девушка неплохая, но в данном случае…
