Виталий Трубин - Теплое крыльцо
— Интересно… Зебра — белое животное с черными полосами или черное животное с белыми полосами? — спросила женщина в сарафане. На этот вопрос никто не ответил.
— Как эту зебру кличут? — спросила старушка.
— Моряк, — прочитала табличку женщина в сарафане.
Все засмеялись, а красивая большеглазая девушка грустно сказала:
— Бедняга. Поди, и моря-то ни разу не видел.
Облака, как отара овец, уходили в степную сторону. В небе, уже чистом, неслись навстречу друг другу белые самолеты, а за ними пенились инверсионные следы. Челядин поглядел, как боевые машины вежливо разошлись в небе…
Сначала на мгновение он ощутил тишину, потом расплескался многоголосый крик; и глазами, уставшими от солнца, Челядин увидел черную, косматую тень с оскаленной пастью.
Выйдя из клетки, через ограждение тяжело лез молодой бурый медведь. Женщины пронзительно долго кричали, но в первые секунды никто не бежал. Все завороженно глядели, как медведь, наконец, перевалился через заборчик и метнул в толпу воспаленный взгляд. Женщина в сарафане первая скрылась в воротах, потом мужчина в темном костюме с малышом на руках, а следом бросились все остальные. Знакомая Челядину билетерша кричала:
— Спокойнее! Спокойнее! Медведь не опасен!
Дети заплакали. С трудом, через бегущих, пробирались к медведю служители. Встав на дыбы, он махал лапой, крутил мордой, порыкивал. Вокруг него уже образовалось пустое, без людей, место, но медведь ловко сместился и отсек дорогу высокому, с косящим взглядом мужчине.
Медведь лег на живот и угрожающе зарычал. Мужчина прыгнул за невысокий, в пояс, забор и оказался у клетки, где смеялась гиена. Испуганно, еще сильнее кося, странно, толчками, дергая головой, он пристально, не двигаясь, следил за медведем. Потом крутнулся, но бежать было некуда, и опять его лихорадочный, пронзительно косящий взгляд встретился с глазами зверя.
Служители: тот, в кожаном фартуке, и другой, в черном комбинезоне, грузный директор в белой тенниске и остальные, мускулистые, напряженные, которых Челядин раньше не видел, брали медведя в кольцо.
— Загоните медведя в клетку! — командирским голосом крикнул директор. — Все в оцепление! Ты! — крикнул он Челядину. — Чего рот раззявил?
Медведь не оглянулся на знакомый голос, а осторожно двинулся к испуганно косящему человеку.
Служители держали в руках веревки. Директор в мокрой от пота тенниске обошел медведя и закрыл собой человека.
— Чего же ты, а? — сказал он медведю. — Из клетки вышел? Нарушаешь? — У директора был будничный, спокойный голос, и Челядину показалось — ничего не случилось и все просто.
— Ну устал… — говорил директор. — Понимаю. А я не устал? Жарко. Иди в клетку. Прошу тебя. Зачем людей напугал? Ай-яй-яй! Нехорошо, брат.
Медведь вскинулся на задние лапы, и сразу с четырех сторон его шею захлестнули арканы. В небо кинулся медвежий рык. Животные забились в клетках, истошно крикнули обезьяны, раскинул крылья орел.
Служители затягивали петли, медведь рвал арканы из рук, греб под себя траву.
— Осторожно! Не задушите! — кричали в один голос директор, женщина в спортивном черном трико и Челядин. — Опутайте веревками!
Задыхаясь, медведь тащил за собой людей, но перед ним уже не было ни мужчины с косящим взглядом, ни директора в белой тенниске. Только гиена бегала по клетке, подволакивая задние короткие лапы.
Медведь почувствовал жажду, ветер принес лесной воздух. Он услышал, как сурово кричат в клетках медведи, и это были прощальные голоса.
— Нехорошо получилось, — тихо сказал директор, когда служители сгрудились вокруг медведя.
Челядин поглядел, как они суетятся у бездыханного зверя и, опустив голову, медленно пошел к выходу.
— Куда? — крикнул директор.
Челядин шел, похожий на слепого. Пахло полынью и потом, надрывалась милицейская сирена. Солнце, казалось, не клонилось к закату. Облака разбросанно кружились в небе.
Ни слова не говоря, билетерша отворила ржавую в петлях дверь, и он пошел не к людям, которые ждали известия, а в сторону железнодорожных путей.
Пройдя по густой крапиве, брошенным старым шпалам и «башмакам» путейцев, он пошел вдоль железнодорожной колеи.
Скоро он вышел к улице Станционной. Навстречу спешил невысокий старичок в круглых очках, в мятом шевиотовом костюме и начищенных сапогах.
— Сынок, где здесь чайная будет? — спросил старичок.
Иван указал на столовую.
— Пиво там есть?
— Нет. Пиво в ресторане.
— Где же он?
— Так вот… — Иван показал на молчаливый пока ресторан.
Дед шел рядом и радостно говорил:
— Пива мне надо выпить. С 1966 года не пивал.
— А почему?
— Восемь операций перенес. А сегодня врач сказал: «Пей, Михайлович! Теперь можно!» Он ко мне-то приезжает, спрашивает, как здоровье. У него машина «Жигули» своя…
Тут Челядин как бы очнулся от глубокого сна и понял, куда идет.
Он вышел к старице реки и скоро был у крепких резных ворот. Нерешительно постояв у калитки, вспомнив, что бабушки нет дома, Иван легко и просто, как делал в детстве, перемахнул высокий забор. Его охватило чувство, что он во дворе давно не бывал, хотя три дня назад готовил здесь снасти к рыбалке, говорил с бабушкой, что идет наниматься сторожем, а она собиралась гостить в деревню.
В крепкой поленнице лежали дрова. В глубине двора стояли качели, которые давным-давно для него из старого турника смастерил дед. Иван сел на крыльцо и вспомнил, когда он, шестилетний, первый раз раскачался на них, вокруг качелей собрались домашние гуси, удивленно тянули и без того длинные шеи, словно хотели выведать — каково?
Звенькнула, с надсадным скрипом открылась калитка. Иван услышал знакомо шаркающие, родные шаги, поднялся с крыльца.
— Чего всклокоченный? — спросила, отдавая тяжелую сумку, бабушка.
— Ты с автобуса? — Иван решил ничего не рассказывать.
— Приехала. — С привычным кряхтением, опираясь рукой на завалинку, она взошла на крыльцо.
— Что так рано?
— Живы-здоровы, повидалась и обратно. — Бабушка нашла в кармане черной длинной юбки ключ и сказала:
— Пойдем.
— Душно в доме, — уклончиво ответил Иван.
— Что же? — Бабушка открыла замок. — Сегодня не робишь?
Иван виновато взглянул на нее, сел на крыльцо, отвернулся.
— Ты что такой? — вгляделась старушка. — На работу не взяли? — И, передумав уходить, она села под окном на завалинку.
— Да нет, — глядя за старицу, ответил Иван. — Не стал я работать. Ушел! — И обернувшись, повысил голос: — Да, сам ушел! Не выгоняли!
— Не сработался, — укоризненно покачала головой бабушка.
Иван, как в детстве, подвинулся ближе к ней, оперся на дверь спиной и стал рассказывать.
Бабушка слушала терпеливо, и по ее усталому после дороги лицу Иван не понимал — одобряет она или нет.
— Значит, ушел? — дождавшись конца, сказала бабушка. — А звери твои остались.
Иван недоуменно, исподлобья взглянул.
— Жалко медведя, — продолжала бабушка.
— Он бы никого не тронул.
— Почем знать.
— Если бы ты знала, какой это был медведь… Живая душа.
Помолчав, она ответила:
— Не твое это дело — сторожить.
— Денег хотел заработать..
— Да разве так зарабатывают? Молодой, здоровый. В грузчики бы шел.
— Я как увидел медведя! Они его арканами…
— Не выдержал ты. Первый раз ударился и — бежать.
— Так уж и первый.
— Может, и не первый. Но по всему, крепко ты, Ваня, ударился. Через забор махнуть — легче легкого. Так и человека в себе потеряешь. Для того, чтобы в зверинце служить, ты еще не окреп. Да и не твое это дело. В плотники иди, в каменщики.
— У меня есть немного времени. Я и решил подработать.
— Вот и учись новому делу. В ученики иди к хорошему мастеру. — Бабушка поднялась с завалинки. — Теперь время такое, Ваня. Много работать надо. Ты ведь можешь?
— Могу.
— Дед-то у тебя работник был, каких поискать. — Бабушка поглядела за старицу. — А ты, говорят, в деда.
Бабушка сердито скрылась в дверях, а Иван подумал: «Это правда. Дед был и плотник, и жестянщик, и электромонтер, и каменщик — все умел. За свою жизнь он побывал на разных работах, а потом, незадолго до смерти, любил сидеть здесь на крыльце, глядеть за старицу». Иван вспомнил: дед любил ласкать рукой деревья и листья, давал себя жалить пчелам, подолгу глядел, как выводят птенцов скворцы. Ему нравилось превращение облаков в леса и реки с безлюдными берегами. Дед узнавал места, которые когда-то любил, но забыл. Иван часто видел, как, сидя на крыльце в пимах и тяжелом пальто, дед встречает и провожает день.
Иван Челядин лег на теплое еще крыльцо и сразу нашел в небе звезды Большой Медведицы. Они светились по-зимнему — недоступно и ярко. Иван подумал, что до того, как служители накинули на медведя арканы, он мог выскочить наперед, закрыть медведя собой и крикнуть всем, чтобы они оставили медведя в покое! Никуда ему, бедняге, не деться, пусть немного походит, и вообще, видите — невмоготу ему, так отпустите зверя где-нибудь в глухомани, отпустите в Сибири, он в жизни никого не обидел, просто не поддавался, а есть звери, которым все равно где быть, а медведи, волки — им в клетке не жизнь, потому что вольные.
