Николай Чаусов - Сибиряки
— Нюся, пойдешь со мной рубить жерди?
— И вы?.. — удивилась та. — А рубить можете?
— Как-нибудь. — Житов попробовал пальцем лезвие топора. — Острый, сам рубить будет. Так идем?
— Пошли!
Нюська сбросила с колен недочищенную картошку, сунула в руки подружек нож и покорно отправилась вместе с Житовым за жердями.
Житов торжествовал: Нюська, не стесняясь, всюду идет с ним, а он, не испугавшись угроз, не уступил любимой девушки. А разве не так? Разве не любовь тянет их все больше друг к другу, пусть еще робкая, застенчивая…
— Евгений Палыч, глядите, глядите, белочка! — вскричала Нюська. — Ой, какая хорошенькая!
Житов не сразу увидал среди тесного сплетения хвои крошечного зверька с большим пушистым хвостом и остромордой головкой. Страх и любопытство владели зверьком, и он то прятался за стволом кедра, то вновь появлялся, но уже в другом месте, и, взмахнув хвостом, исчез в чаще. Житов выбрал тонкое, как мачта, деревце, стал подрубать его снизу.
— Тоже мне, лесоруб! — смеялась Нюська. — Куда же оно у вас падать будет?
Действительно, он совсем выпустил это из виду. Подумав, принялся рубить в новом месте. Нюська уселась на пень и, болтая ногами, делала замечания.
— Вот так. А теперь с той стороны. Пошло-о!..
Медленно, будто нехотя, пышная крона сосенки тронулась с места и затем все быстрее, быстрее, описывая в голубом небе полукруг, сбивая хвою и снег со своих младших подружек, с треском и стоном рухнула навзничь.
— Ура-а!
Нюська кинулась очищать ветки, а Житов перешел к следующему. Иногда деревца падали не в том направлении, в каком хотелось Житову, и повисали высоко над землей, застряв в раскинутых лапах вековых сосен. Родители-великаны ловили своих смертельно раненных детей и крепко сжимали их в могучих объятиях.
Нюське полагалось стаскивать жерди в одно место, и чем дальше уходил Житов, тем тяжелей приходилось ей. Дотянув жердь до края лощины, Нюська усаживалась на ворох и переводила дух. Житов, увлеченный своим новым занятием, не сразу заметил ее усталость. Только когда Нюська, подняв очередную лесину, качнулась и чуть не растянулась на снегу, Житов бросился к ней на помощь.
— Нюся, что с тобой?
Нюська, тяжело дыша, молча подняла на него красивое, залитое румянцем лицо, виновато улыбнулась. Она даже не могла говорить.
— Но разве так можно, Нюся! — рассердился Житов. — Сама чуть жива и молчит, не окликнет. — Он ласково обнял ее и, с трудом оторвав от земли, усадил на засыпанный снегом ствол старого кедра. — Приказываю сидеть! — деланно строго сказал он.
— Есть сидеть! — выдохнула Нюська, благодарно глядя на Житова. Брови, ресницы ее, выбившуюся из-под шапки прядь густо выбелил иней. Как есть снегурочка! Житов вспомнил ясную лунную ночь, пожалуй, самую счастливую в его жизни, как доверчиво потянулись к его губам Нюськины полные, не знавшие помад, алые, что вишневый сок, губы. Как испугалась она ею же выпрошенного поцелуя… А если он сам?..
Сердце Житова забилось чаще, легкий ласкающий туман обволакивал мысли. Житов сел рядом с Нюськой, осторожно, словно боясь вспугнуть, поднял ее лицо к себе и поцеловал — долго-долго…
— Нюся, милая, люблю, слышишь?
Нюська тихо оттолкнула Житова, встала.
— Не надо, Евгений Палыч… Я ведь и так с вами гуляю, правда?
— Нюся!.. Ну хорошо… Ну назови меня проще: ты, Женя!.. Ведь мы одни… Ведь не на людях же…
— Не смею. Потом, может… Пойдемте, Евгений Палыч, елки рубить… Ведь я не ухожу от вас, правда? Глупая я еще… Вон ребята кричат, слышите?
И действительно, сквозь тайгу донеслась до них далекая перекличка, многократно повторенная глухим эхо. Житов выпустил Нюськину руку, оторвал от бревна торчавший топор.
— А знаете что, Евгений Палыч? — неожиданно оживилась Нюська.
— Что, Нюся?..
— Я сейчас до девчат сбегаю, чтобы жерди на берег стаскать, а вы рубите. — И, помедлив, добавила — Хороший вы. Может, и полюблю после… Вы не сердитесь, правда?.. А я скоро!
Нюська подхватила с земли пару жердей и почти бегом ринулась в чащу. Житов, все еще охваченный нежностью, счастливыми глазами смотрел туда, где в последний раз мелькнула ее борчатка.
И вздрогнул. Ему показалось, что кто-то совсем близко от него кашлянул… или рявкнул. Он оглянулся вокруг. Никого. Ни звука. И тотчас всплыли в памяти рассказы местных охотников о медведях, которые из любопытства частенько следят за людьми, прячась в тайге. И хотя охотники заверяли, что в таких случаях медведи не опасны, Житову стало не по себе. «Почудилось», — подумал он и, вскинув на плечо топор, шагнул в сторону… и чуть не вскрикнул от неожиданности: перед ним в каких-нибудь десяти метрах стоял Роман Губанов. Значит, он следил за ними и вот выждал, когда ушла Нюська. Только сейчас Житов заметил в его руках ружье, на которое прежде даже не обратил внимания. Уж не вздумал ли он и в самом деле поквитаться за Нюську?.. Что за шутки!
— Что вам от меня надо? — не выдержал молчаливого поединка Житов.
Сильное лицо парня свела недобрая усмешка.
— По душу твою пришел, голубь. Не схотел добром, встречай худом.
В мертвой безжалостной тишине гулко цокнул затвор. Зачернел, закачался округленный глаз берданки. Неприятный, щемящий ток пронизал тело… Стало до боли жаль себя, отца, мать, милую Нюсю…
— Что делаешь, гад!!
Крик этот взорвался в лесу, как выстрел. И в тот же миг кто-то изо всех сил толкнул сзади Губанова, выбил из его рук винтовку. Губанов боднул воздух и, путаясь в лыжах, потеряв равновесие, рухнул в сугроб. Это вовремя подоспел Косов. Житов, не веря в собственное спасенье, как околдованный, смотрел на поверженного врага, даже не заметив появившейся в стороне Нюськи. И вдруг сорвался с места, схватил берданку, закричал Косову:
— Отпускайте его! Ружье у меня, не бойтесь!
Но Косов и без того уже оставил Губанова и, отряхивая себя и отдуваясь, опасливо поглядывал на все еще барахтавшегося в снегу дюжего парня. Руки Житова, сжимавшие винтовку, дрожали. Клонясь всем корпусом, словно готовясь пырнуть Губанова, он не упускал каждого его движения, ждал, пока тот путался в лыжах, вставал, выгребал из рукавов и пазухи горсти снега. И отскочил: Губанов шагнул к Житову, протянул за ружьем руку.
— Назад! Застрелю!! — вне себя закричал Житов.
— А ну, отдай палку! — Губанов шагнул еще, поймал направленный в него ствол берданки.
Щелкнул курок, но выстрела не последовало.
— Не балуй, голубь! — Роман с силой рванул на себя ствол, и винтовка оказалась в его руках. — Незаряженная она. Так я, попугал малость. — И, пронизав Житова презрительно-насмешливым взглядом, привычно забросил за спину ружье, прошагал мимо.
Только теперь Житов увидал Нюську. Значит, и она была свидетелем этой постыдной сцены? Вот и Косов, что-то говоря Нюське, ухмыляется, скалит зубы. Уж не над ним ли они смеются оба?..
— Вот гад, что выкинул! — скорей весело, чем возмущенно, сказал, обратись к Житову, Косов. — Напугались, Евгений Палыч?
Житов молчал. Да и что ему было ответить? Пряча от Нюськи лицо, поднял топор, умышленно долго чистил его от снега. Косову бы на его месте! И Нюська хороша: даже не подошла, не утешила… Черствые, безжалостные какие-то!
— Хорошо, Листяк предупредил, — продолжал Косов. — Дружок его. Пошли, говорит, поглядим, как Ромка нашему техноруку салют будет делать… Это про вас, значит. Ну я из него, из Листяка-то, все вытряс. А тут Нюська вернулась… Ну, я и к вам.
— Спасибо, Миша, — еле выдавил из себя Житов. — Но я бы лучше предпочел смерть, чем такую насмешку…
— Ой, что вы! — вскрикнула Нюська. — Верно, дурак он, Ромка, но чтобы человека зазря убить — это он не позволит…
— Ладно болтать-то! — оборвал девушку Косов. — Где твои жерди? Девчат нет, все заняты, давай вместе потащим. Да и вам хватит рубить, Евгений Палыч, тащите и вы с нами. А с Губановым в райкоме комсомола поговорим; он на судоверфи работает, так мы его на райкоме…
5На берегу уже распоряжался дед Губанов. Старик будто помолодел: выпрямился, забегал, то весело покрикивая на нерадивцев, то сдерживая прыть слишком отчаянных. Да и комсомольцы не оставляли его в покое:
— Дед Матвей, а ну глянь, ладно ли?
— Губаныч, подь сюда! Примай связку!
— Дедушка!..
Жерди, ровные и длинные, что рыбачьи шесты, очищенные от веток, вязали одну к другой: комель — к комлю, так, чтобы хватило перекрыть всю полынью — от кромки до кромки. Затем их укладывали на льду, подтянув к самому перекату, и сплетали, спутывали лозой, кусками веревки. Семь-восемь таких лесин образовывали длинную жесткую полосу, или дорожку, которую оставалось только столкнуть в воду. Лена довольно широка, перекат протянулся поперек нее почти от одного берега до другого, и плетеных «дорожек», чтобы закрыть его весь, потребовалось немало. Работа затянулась. Давно пора было отдохнуть, пообедать, но короток зимний день, и надо успевать дотемна сделать все: нарубить, сплести, спустить на воду хитрые путы.
