Анатолий Жуков - Дом для внука
Правда, в отношениях с Баховеем Щербинин сразу занял принципиальную позицию, поддерживая Балагурова. Щербинин никогда не мог ловчить, друг ты или брат. Балагуров, впрочем, ожидал, что Щербинин уедет в другой район или, если этого не случится, он сам попросит перевода, но Щербинин уходить не собирался, а его самого увлекла борьба за начатую перестройку сельского хозяйства.
Хмелевский район, оказавшись в зоне затопления волжского водохранилища, потерял свои лучшие пойменные земли, занятые в основном лугами, кормовая база была подорвана, и большинство колхозов и совхозов свернули животноводство, которое было ведущей отраслью, Надо было перестраивать экономику.
Балагуров тщательно готовился к предстоящей конференции. Кроме вопроса о перестройке сельского хозяйства, надо было поговорить о новых методах коллективного руководства, о системе планирования, о материальной заинтересованности колхозника, об укреплении технической базы после реорганизации МТС. Время для этого наступило. Его время, Балагурова. Время экономических реформ, время перестроек и расширения здания социализма.
Примерно с этого и следует начать вступительную часть речи на конференции. Доклад Баховея не даст ничего нового и наполовину провалит себя, другую половину добьет Щербинин содокладом. Его поддержат выступающие из района, потому что Щербинин — авторитет. Когда с критикой будет покончено, потребуется конкретная положительная программа, и вот тут-то и выступит Балагуров со своими предложениями. Их надо высказать в краткой, минут на пятнадцать — двадцать речи. Его поддержат, конечно, многие, а Межов и Мытарин, которого к этому времени надо сделать председателем колхоза, поддержат обязательно и в первую очередь. Оба хоть и молодые, но уже известные в районе и перспективные люди. С Межовым он говорил о выступлении, а Мытарин обещал зайти, но что-то не торопится.
Балагуров снял трубку и попросил соединить его с правлением колхоза.
В правлении уже никого не было, кроме сторожа, а сторож сообщил, что Мытарин Степан Яковлевич «только что ушедши. Все чего-то щелкал на счетах, как булгахтер, писал…».
Балагуров решил подождать минут десять и прибрал бумаги на столе. Последнее время он совсем зарылся в бумагах, все документы райплана и ЦСУ перетряхнул.
Вскоре пришел Мытарин со школьной тетрадкой в руке, поздоровался от порога, поглядел на ковровую дорожку — он забыл вымыть сапоги.
— Проходи, проходи, — сказал Балагуров, поднимаясь ему навстречу.
— Наслежу по ковру-то.
— Высохнет, выбьется. На голове, что ли, теперь…
Мытарин был много выше Балагурова, а полнота при таком росте делала Мытарина прямо-таки богатырем. В росте он побивал даже Баховея и равнялся только с одним человеком в Хмелевке, со своим отцом. Но Яка был худ, жилист и справедливо носил устрашающую кличку Зверобой — ничего похожего со спокойным добродушным сыном, только глаза одинаковые, рачьи выпуклые глаза.
— Все растешь, что ли? — сказал Балагуров. — Совесть пора знать, до потолка вымахал.
— Семена такие попались, — сказал Мытарин и осторожно присел у стола на стул, заскрипевший под его тяжестью. — Вот пока принес свои соображения по колхозу. — И подал свернутую трубкой школьную тетрадь.
Балагуров надел очки и развернул тетрадку.
Аккуратно вычерченные таблицы, колонки цифр, четкие строки пояснительного текста. «Кое-что». Будто экономист завзятый.
Балагуров просмотрел общую часть. Мысли интересные, дельные. Мельница. Кирпичный завод. Пищекомбинат с новыми цехами: рыбоконсервным, колбасным, хлебобулочным. Свой комбикормовый завод. Мясокомбинат. Все эти новые предприятия будут работать на сырьевой базе района и его соседей и обеспечивать в первую очередь местные нужды. Строить можно кооперативным способом, колхозы согласятся.
— Рыболовством займется ваш колхоз? — спросил Балагуров, поправляя очки.
Смешной он был в очках, гололобый, сосредоточенный, довольный. Очень смешной и хороший.
— Мы, — сказал Мытарин. — Создадим две-три бригады, катеров купим, сетей…
— А строительство мельницы, завода, пищекомбината? Ведь, кроме рабочей силы, потребуются средства, немало средств…
У Мытарина и это было рассчитано, и он, придвинувшись ближе к столу, перечислил, колхозы-пайщики кооперативной строительной организации, стал убеждать. Балагуров не возражал, но у него возникло много вопросов, и они просидели больше часа, пока Балагуров не утвердился в дельности проектов будущего председателя. Он был явно доволен, и поглядывал на Мытарина весело, благодарно.
— Тебе министром быть, Степан Яковлевич, а не зоотехником. И возможно, станешь, а пока давай-ка готовься в председатели. Веткина будем снимать.
— Отделается очередным выговором, — сказал Мытарин.
— Не отделается. Готовишься к выступлению?
— Можно; — сказал Мытарин.
— Готовься с этими планами, пора хозяйничать самостоятельно. Как у тебя отношения с отцом? Что-то, я слышал, у вас не ладится — правда это?
— Правда, — сказал Мытарин. — Остался он в том времени. Будто законсервированный единоличник. Даже обидно.
— Обидно. Крепкий он был мужик, настоящий крестьянин. Видно, поторопились мы тогда с ним. Как смекаешь? — И хитро прищурил на Мытарима маленькие глазки: он любил прощупать поглубже.
— Я родился уже после, — сказал Мытарин.
— Поторопились не вообще, а вот с такими, как он. — Балагуров снял очки и положил их кверху лапками на тетрадь. — Между прочим, — Балагуров мотнул головой и улыбнулся, — и в Америке и у нас реконструкция сельского хозяйства проходила в одно и то же время, но у них это была в основном техническая реконструкция, у нас же в первую очередь социальная, а техническая уже потом.
— Техническую мы, кажется, до сих пор не завершили, — сказал Мытарин.
— Да, тут мы отстали, однако наверстать можно, я не об этом. Ведь зажиточные середняки имели навыки ведения хозяйства, практический опыт земледельца, и, наконец, они сами представляли собой квалифицированную рабочую силу. Я помню, твой отец и его братья были прекрасными работниками, а вот семья Шатуновых бездельничала и после революции, когда ее наделили землей. А?
— Я слушаю, — настороженно сказал Мытарин.
— Понимаешь, в чем дело? Я вот иногда думаю: а может, нам надо было оставить в колхозах зажиточных середняков? Пусть бы выкладывались в машинном товариществе или в ТОЗе и боролись за большой и дешевый продукт — государство только выиграло бы.
— Выиграло, — сказал Мытарин. — И вырастило бы кулака. На свою голову.
Балагуров удовлетворенно засмеялся, но не успокоился, прощупывал дальше:
— Ну, власть-то была Советская. Непосредственно в колхозы пришли двадцать пять тысяч рабочих осуществлять свою диктатуру, учить крестьян коллективизму. Правда, тут тоже не все гладко было, коллективизму-то они учили, а сельское хозяйство знали слабо, работать по-крестьянски не умели.
— Умение — дело наживное, — возразил Мытарин. — Суть не в этом.
— В чем же?
— Да в том, что если оставить частника, пусть даже в машинном товариществе, то останется экономическая база для капитализма, и кулак все равно вырастет.
— А мы ему не дадим расти, ограничим.
— Тогда нет смысла и оставлять. К тому же и управлять деревней будет трудно: образуется три сектора: частный, колхозный и государственный. Колхозный и государственный можно еще объединить, а частника — он неуправляем.
— Так, так. — Балагуров улыбался, — Значит, все у нас правильно, все гладко?
— Не все. Но если что неправильно и не гладко, то это зависит уже от нас, от нашей работы.
Мытарин поднялся.
— Сделаем все, что скажете. — Он протянул через стол угребистую руку.
Вышло немного сентиментально, оба почувствовали это, но не смутились, потому что Мытарин сказал от души. Он тряс пухлую руку Балагурова и глядел на него с любовью и верой.
Повезло! С этим человеком району повезло. Станет первым секретарем, и можно всколыхнуть хмелевцев, развернуться по-настоящему. Обязательно развернемся. Тут предприимчивость нужна, хозяйская хватка.
— Ну, теперь давай для меня загадку и пойдем домой, — сказал Балагуров весело.
Мытарин тоже заулыбался, спросил первое попавшееся:
— Почему у отца Василия борода черная, а голова белая?
— Так борода-то моложе. Он лет пять как отпустил ее, а голове сейчас уж, наверно, шестьдесят или близко к этому.
Они оба засмеялись и вышли из райкома вместе.
X
Ольга Ивановна сидела в кухне, привалившись спиной к теплой голландке, и в ожидании мужа, со старательностью ученицы, вязала дочери пуховый шарф. Совсем отвыкла от бабьей работы недавняя начальница, забыла, как вяжут и шьют, и вот теперь вспоминала, училась заново.
