Владимир Карпов - Взять живым!
– Ну ясно, скромность героя украшает, – поощрительно улыбнулся Гарбуз. – А все-таки расскажи ты нам, лейтенант, где жил, учился, когда в полк прибыл.
Каждый раз, рассказывая свою биографию, Ромашкин испытывал неловкость при упоминании о судимости по политической статье. Как отнесутся к этому командиры? Не хотелось терять их доброе отношение. Ромашкин удивился похожести ситуации: в лагере, отвечая на вопросы воров в компании Серого, он не хотел признаваться, за что судим. А как быть здесь? В анкете и автобиографии, которые лежали в личном деле, Василий указал срок, по какой статье судился и что был в штрафной роте. Сейчас очень не хотелось об этом вспоминать, но и утаить нельзя, командиры все равно это узнают, когда будут знакомиться с его личным делом.
Василий рассказал об Оренбурге, о том, что учился в Ташкентском военном училище, что стал чемпионом по боксу. Приближаясь к злополучному периоду, сам того не желая, сбавил тон, стал отводить глаза в сторону.
Комиссар заметил перемену.
– Что-то ты скисаешь, наш дорогой герой? Натворил что-нибудь в училище? Отчислили? Ты же к нам с курсов младших командиров прибыл.
«Значит, еще не читал моих бумаг, – определил Ромашкин, – не знает о судимости».
– Не только натворил, но и под трибунал попал.
Василий коротко изложил, что с ним произошло.
– Да, хватил ты лиха! – сочувственно сказал Караваев.
А майор Гарбуз поддержал:
– Ну, Ромашкин, все это в прошлом, досадное недоразумение. Злобы и обиды в тебе нет. Родину защищал честно. Это главное! А то, что встретились тебе непорядочные люди и чуть не испортили всю жизнь, плюнь на них. Но помни, что такие службисты есть, и никогда больше не болтай. Тебя надо было хорошо пропесочить на комсомольском собрании, и на том дело кончилось бы.
Василий опять поразился: точно такие же мысли были у него, когда сидел в одиночке. Гарбуз между тем продолжал:
– Теперь все это позади. У тебя новая жизнь, боевые друзья, родной полк. Будем служить вместе и бить фашистов до победы.
То, что говорил комиссар, совпадало с переживаниями Василия.
– Полк для меня теперь все! Я первый раз к вам прибыл с курсов младших лейтенантов, когда полк в Москве формировался. На параде 7 ноября прошел с полком по Красной площади. Но вскоре был ранен. Теперь второй заход. Когда из госпиталя выписался, просил кадровиков, чтобы меня в свой полк направили.
– Значит, ты еще и ветеран полка! – воскликнул Гарбуз. – Вот, Кирилл Алексеевич, как мы свои кадры плохо знаем: лейтенант в полку со дня формирования, боевой командир, а для нас это новость!
– Слушай, Ромашкин, да ты просто клад! – воскликнул Гарбуз. – Мы тут с командиром подобрали тебе должность хорошую. Судили только по ночному бою, а оказывается, ты вообще находка для такой должности. – И, взглянув на Караваева, умолк выжидательно: командиру полка полагалось самому высказать Ромашкину официальное предложение.
– Есть в полку взвод пешей разведки, – начал Караваев. – Командует им лейтенант Казаков. Давно командует, засиделся, пора его на роту выдвигать. Но подходящей замены не было. Туда нужен человек особенный – энергичный, находчивый, ловкий. У вас есть все эти качества.
– И даже больше! – убежденно сказал Гарбуз.
– Кроме того, – продолжал спокойно Караваев, – боксерские ваши достижения… Каждый спортсмен – борец, самбист, гимнаст, боксер – это же потенциальный разведчик. Однако учтите, товарищ Ромашкин, сила разведчика не только в кулаках. Ему еще и голова нужна, причем постоянно.
Предложение было неожиданным. Василий усомнился:
– Справлюсь ли я?
– Уже справился, – громогласно заверил Гарбуз. – Трех «языков» сразу взял. Что еще нужно?
Василию показалось, что майор чуть-чуть поморщился. Гарбуз тоже приметил это.
– Извини, Кирилл Алексеевич, я, кажется, перебил тебя?
– Уж очень ты, Андрей Данилович, на алтайских своих просторах громко говорить привык.
– Есть такой грех, – согласился Гарбуз.
– А опасения у лейтенанта правильные. Служба в разведке потребует учебы. Ну, ничего, поможем. Казаков опыт передаст. Раза два на задания сводит. Разберетесь вместе, что к чему. – Караваев посмотрел на часы, потом вопросительно взглянул на комиссара. – Пора бы уж ему прибыть…
– Да, задерживается, – откликнулся Гарбуз.
Василий подумал, что задерживается Казаков. Но тут раздался конский топот, скрипнули полозья, и командир с комиссаром, не надевая шинелей, только схватив шапки, метнулись к двери. Однако запоздали – в блиндаж вместе с клубами пара входил, пригибаясь, генерал. Караваев вскинул руку, четко стал докладывать ему:
– Товарищ генерал, девятьсот двадцать шестой стрелковый полк находится в обороне на прежнем рубеже, за истекшие сутки никаких происшествий не случилось, кроме доложенного вам ночью.
– Здравствуйте, товарищи! – еще более мощным, чем у Гарбуза, голосом сказал генерал.
Он был в высокой каракулевой папахе, в серой, хорошо сшитой шинели, очень длинной – кавалерийской.
«Меня бы за такую отругали, – подумал Василий, – нашему брату покороче положена».
– Ну, где ваш ночной герой? – спросил генерал, неторопливо расстегивая шинель.
– Вот он, – кивнул Караваев в сторону Ромашкина.
Генерал, не оглядываясь, сбросил шинель на руки Гулиеву, который уже стоял сзади. Осмотрел Ромашкина, не выпуская его руку из своей холодной и жесткой с мороза руки, произнес торжественно:
– Поздравляю, лейтенант, с наградой. Вручаю тебе от имени Верховного Совета медаль «За боевые заслуги».
Красивый, высокий старший лейтенант подал командиру дивизии красную коробочку.
– Дайте ножик или ножницы, – потребовал генерал.
Майор Караваев догадался, для чего это нужно, быстро подал остро заточенный карандаш.
– Тоже годится, – одобрил генерал и расстегнул пуговицу ужасной, будто изжеванной гимнастерки Ромашкина. Покрутив карандашом, сделал в гимнастерке дырку, вставил туда штифт медали, потом залез рукой Василию за пазуху, на ощупь завернул гаечку и, хлопнув его по плечу, сказал: – Носи, сынок, на здоровье. Заслужил!
Оглушенный всем происходящим, Василий не мог понять, что Гарбуз незаметно для других подсказывает ему. Наконец, опомнясь, с большим опозданием гаркнул:
– Служу Советскому Союзу!
Гарбуз вздохнул с облегчением, а генерал похвалил:
– Ну, вот и молодец!
Адъютант развернул на столе карту, командир дивизии подошел к ней, подозвал Караваева и Гарбуза.
Ромашкин остался один на середине блиндажа и не знал, что же ему делать. Первое, на что он решился, – надеть шинель, чтобы никто не видел его отвратительной гимнастерки, правда, на ней теперь сияла новенькая медаль, которую очень хотелось потрогать. Но у двери стоял Гулиев – неудобно было обнаруживать свою слабость перед солдатом. Шепотом спросил ординарца:
– Где моя шинель?
– Здесь, товарищ лейтенант, – ответил Гулиев, не двигаясь, однако, с места и пристально глядя на медаль. – Разрешите посмотреть, товарищ лейтенант?
– Любопытствуй, – милостиво разрешил Ромашкин.
Гулиев осторожно приподнял медаль двумя пальцами.
– Тяжелая. Серебряная, наверно?
– Конечно, – убежденно сказал Ромашкин, чувствуя, как успокаивается и обретает уверенность от этого разговора.
Он оделся, но некоторое время постоял еще на середине блиндажа, не решаясь обратиться к склонившимся над картой старшим начальникам. Самым рослым меж них казался почему-то генерал, хотя был он в действительности не выше Караваева и много ниже Гарбуза.
Когда командир полка наконец оглянулся, Ромашкин тихо спросил:
– Разрешите идти?
Караваев шагнул к нему и тоже негромко сказал:
– Идите к начальнику штаба. Он вызовет Казакова и даст необходимые указания. Он в курсе дела.
Василий вышел на морозный воздух и вздохнул полной грудью. Часовой, охранявший блиндаж, усмехнулся, кивая на Ромашкина:
– Во, дали баню лейтенанту! Смотри, – обратился он к генеральскому коноводу, – аж пар валит!
– Мой может, – подтвердил коновод. – Так поддаст, что и дым пойдет!
Ромашкин никак не отреагировал на это. Он стоял счастливый, наслаждаясь тишиной и прохладой. Окружавший его заснеженный мир весь искрился…
Начальник штаба майор Колокольцев встретил Василия приветливо. Только дел у него было слишком много – разговаривать с лейтенантом не мог. А знал он все и о назначении лейтенанта, и о награждении медалью, и о том, что должен свести Ромашкина с Казаковым.
– Садитесь и ждите. Казаков сейчас придет, – пообещал майор, принимаясь что-то писать, временами поглядывая на развернутую карту, где цветными карандашами было нанесено положение войск – наших и противника, флажками обозначены штабы.
Ромашкин осмотрелся. Блиндаж начальника штаба был поменьше, чем у командира полка, но, пожалуй, еще уютней и удобней для работы: стол шире, хорошо освещен двумя лампами, которые стояли на полочках, прибитых к стене справа и слева: от такого освещения на карте не появлялось теней. На отдельной полочке – цветные карандаши, командирские линейки, циркули, компас, курвиметр, стопки бумаги, стеариновые свечи.
