Николай Кузаков - Красная волчица
Собрались птицы судить труса. Соколы предложили, чтобы ворон поднялся и разбился о скалы. Но орлы запротестовали: такую смерть могут принять только храбрые.
Тогда осудили труса на вечное житье в дупле. От позора стал седым ворон. От страха округлились глаза его и остались такими, а солнце ослепило их, потому-то он и не видит неба. Ночами, как вор, вылезает он из дупла и летает без шума, чтобы другие птицы не слышали, и питается всякой мелкой тварью.
Вот так и появились на свет совы. А раньше такой птицы вовсе не было. И небо теперь стало только для орлов, потому что они самые смелые.
Сема встал.
— Сема, расскажи еще что-нибудь.
— В другой раз, ребята. Мне надо к Василию. Я ему лекарство несу.
— Ты это про Максима рассказывал? — робко спросил Ганя.
— Это вы уж сами соображайте, что к чему.
Глава VIIУже вторая неделя была на исходе, а Василий все еще не приходил в себя. В первые дни он бредил, вскакивал и искал Максима. Но потом притих, лежал неподвижно, на исхудавшем бледном лице чужими казались смолистые брови.
Горе, свалившееся на плечи Марии Семеновны, отняло у нее последние силы. Она сутками просиживала на кровати в ногах у сына и сухими глазами смотрела на Василия. Татьяна Даниловна силой уводила ее в постель.
Постарел и Захар Данилович: сгустилась седина в бороде, отяжелела походка, брался то за одно, то за другое дело, но все валилось из рук. Тогда он шел к сыну, но и у его постели было не легче. Страшно смотреть, как Василия покидают силы, а он ничем не может помочь.
Каждый день приходила Ятока. Все с надеждой смотрели на нее. Даже Захар Данилович не спешил уходить. И сегодня она вошла своей легкой походкой и замерла у кровати. Вот ее тонкие брови дрогнули, смуглое лицо будто оттаяло: Ятока на бескровных щеках Василия уловила румянец и повернулась к Марии Семеновне.
— Ятоке помогла Ами. Василий скоро оздоровеет. Долго жить будет, — шаманка улыбнулась.
Мария Семеновна схватилась за сердце.
— Спасибо, Ятока. Внукам закажу, чтобы за тебя бога молили. — Она усадила Ятоку рядом с собой и взяла ее руку. — Пусть никогда твое сердце не знает печали.
— Спасибо, тетка Марья, Василий живой будет, радость со мной будет. Ятока шибко любит его. День и ночь думает. Говори ему, пусть берет меня.
— Если люба, пусть женится. Только бы живой был. Сама ваших ребятишек нянчить буду.
Захар Данилович недовольно крякнул и вышел, с силой хлопнув дверью. Мария Семеновна махнула ему вслед рукой, точно говоря: «Ладно уж тебе».
Ятока ушла, а в доме Вороновых осталась надежда, что Василий скоро выздоровеет. Только Малыш по-прежнему лежал у кровати на кумалане, положив голову на лапы, и с угрюмой настороженностью смотрел на каждого, кто подходил к больному.
На другой день, когда все сели за стол, на кухню с громким лаем прибежал Малыш.
Что случилось? Кинулись к Василию. Он лежал с открытыми глазами и с недоумением смотрел вокруг. Мария Семеновна склонилась над ним.
— Пить, — еле слышно попросил Василий.
Мария Семеновна дрожащими руками поднесла к губам сына кружку с брусничным настоем. Василий жадно напился, откинулся на подушку и закрыл глаза.
— Очнулся, — еще не верила случившемуся чуду мать, и ее исстрадавшееся лицо тронула улыбка.
— Молодец. Осилил, — прошептал Захар Данилович и, громко сморкаясь, вышел из дома.
Малыш передними лапами навалился на кровать и от счастья не знал, что делать: то лизнет руку Василию, то оглянется на Марию Семеновну и тихо заскулит. Она ласково потрепала его по загривку.
— В другой раз не покидай Васю, лучше смотри за ним.
Малыш взвизгнул и с громким лаем выбежал на улицу, увидел у сарая Захара Даниловича, прыгнул ему на грудь, ткнулся в бороду, а потом закрутился возле его ног.
— А я-то думал, осиротели мы с тобой, — говорил Захар Данилович, набивая табаком трубку, — Запустили все. Поплывем ботать[17], свежей шарбой[18] покормить парня надо. Да и селезня спромышляем, жирные они теперь.
Захар Данилович взял ружье, сети и спустился к лодке. Малыш сопровождал его. А над горами висело яркое солнце, пестрели луга, набежавшее облачко бросило крылатую тень на реку, а минуту спустя снова все засверкало.
Захар Данилович оттолкнулся веслом от берега, резвая волна застучала о борт лодки. Малыш переступил с лапы на лапу, понюхал воду и сел,
— Беги к Василию. За Марьей присматривай, она уже еле на ногах держится.
Захар Данилович уплыл. Малыш посидел еще немного на берегу и помчался к дому. Дорогой повстречал Сему, прыгнул ему на грудь.
— Что это ты развеселился? — спросил Сема. — Будет тебе лизаться. Рад, что очухался Василий. Некогда мне с тобой. Глухаря надо добывать. Теперь ему, паря, надо питаться добром, чтобы к осени силенок набрать.
Малыш серым шаром вкатился в дом. На стуле у постели Василия сидела Татьяна Даниловна, ее руки устало лежали на коленях. Василий открыл глаза. Что с ним? Больно шею и грудь. Вспомнил. Он гнал сохатого и споткнулся, а тут напали на него птицы и давай клевать. Василий пошевелился. Лицо исказилось от боли.
— Больно, Вася?
— Тетя Таня, птицы где?
— Какие птицы?
— Которые клевали меня.
— Это ты, наверное, сон видел.
Василий старался разобраться, что с ним происходит, но перед глазами мельтешили какие-то птицы.
— Что со мной?
— Забыл все. Про медведя вспомни.
Василий долго смотрел на Татьяну Даниловну с недоумением. Но вот в глазах у него появился живой блеск, он приподнялся на локтях и потерял сознание.
Очнулся теперь Василий только к вечеру.
— Где Максим? Я его…
— Дома сидит живой и здоровый.
Василий облегченно вздохнул.
— Мама где?
— Спит. Две недели не спала. Хуже тебя стала. Ветром качает.
Вошел Захар Данилович.
— Ну, паря, напужал ты нас, — ставя на табурет чашку с ухой, заговорил он. — Шарбы тебе принес. Теперь есть ладом надо, а то кожа да кости остались.
Василий с помощью Татьяны Даниловны поел и устало откинулся на подушки.
— Будто за зайцем неделю гонялся.
— Семен пять глухарят подстрелил. Утром супу наварим.
— Подвел я тебя, отец, — Василий виновато посмотрел на Захара Даниловича. — Скоро рев сохатых, а я вот в постели. Останемся без мяса на зиму.
— Полно тебё печалиться. Было бы здоровье, а пропитание добудем. — Захар Данилович помолчал. — Как же ты оплошал со зверем-то?
— Ружье осечку дало, и растерялся. Максима сильно не вините.
— Что его теперь винить. Седой ходит.
В комнату несмело вошла Надя.
Захар Данилович вышел.
— Я же говорила, что ты не умрешь.
— Хотел, да не приняли на том свете. Говорят, вначале у Надюшки на свадьбе погуляй, а уж потом к нам можешь пожаловать.
— А мы со Степаном поженились, — щеки Нади зарделись.
— Поздравляю. А он тебе, поди, остановиться не дает, все бегом заставляет делать, — Василий с нежностью посмотрел на Надю.
— Нет, он только с виду такой, а так ласковый, добрый.
— Я рад за тебя.
— Вася, а ты Максима простишь?
— Конечно. Тете Глаше спасибо, что по ружью ударила, а то бы ни за что парня сгубил.
— Хороший ты, Вася, — Надя нагнулась и поцеловала его в лоб.
— Ты это что? Степан узнает, он тебе прижмет хвост.
— А я ему сама скажу.
— Привет передай.
— Ладно. Ты скорей поправляйся.
Надя ушла. Василий закрыл глаза и уснул. Проснулся среди ночи. На столе горела коптилка, на кровати сидела мать.
— Я вот жду тебя, — увидев, что сын проснулся, заговорила Мария Семеновна. — О голосе твоем соскучилась.
Василий взял ее руку.
— Измучил я тебя.
— Пустое. Хоть болезнь поборол. Как же бы я без тебя осталась?
— Теперь-то уж меня не столкнешь с земли. Зубами за нее держаться буду.
В лодке двое: за веслами Генка, на носу сидит принаряженная Капитолина и тихо напевает. На ней новое шелковое платье в цветочках, в темных волосах красная, лилия. Генка в белой рубашке, на плечи небрежно наброшен пиджак, фуражка сдвинута на затылок.
Вечер хорош, и ни о чем думать не хочется. По реке катится мелкая зыбь, волны бьются о борт лодки, кружатся чайки.
— Васька очухался. — Генка испытующе посмотрел на Капитолину.
Капитолина оборвала песню.
— Он сильный. В горы меня звал. От отца убежать.
— Ну и жили бы, как дикари. В шкурах ходили.
— С милым и под елкой у костра рай.
— Этот милый оберет вас так, с сумой по свету пойдете.
Капитолина с недоверием посмотрела на Генку.
— Как так?
— Да вот так. Пушнину-то запретили принимать. А откуда теперь доходы? На табаке да спичках много ли наживешь? Гроши. Власти запретили частникам отпускать и ткани. Как теперь ни крути, а бери котомку и иди в горы добывать себе пропитание.
