Юрий Смолич - Рассвет над морем
Полк под командованием Овчарука выступал на рассвете. Солнце еще не поднялось над степью, и в парке под деревьями лежали синие предрассветные тени. Из молодого сосняка, из кленовой рощицы, уже покрытой, словно зеленым пушком, молодыми почками, из зарослей ивняка и чернотала у пруда, из дубравы на южном конце поляны, где дубы стояли еще под желтой прошлогодней листвой, потянулись подразделения.
Полк был пехотный, однако не пешеходный. За кавалерийской сотней мягко шуршали по влажной весенней земле колеса пулеметных тачанок, за тачанками на бричках, повозках и гарбах[52] рысью двигались пехотные подразделения, позади битюги тащили полевые орудия.
Командир и комиссар ехали каждый на собственной двуколке. Овчарук вместе со своим связным-юнгой ехал на легкой, «поссессорской» тележке с плетеным соломенным сиденьем, в авангарде отряда «Полундра», впереди полка. Столяров с двумя вестовыми, старыми пехотинцами царской армии, ехал позади, в арьергарде, на тяжелой, кованной железом повозке почтового ведомства. До войны на этой повозке развозили почту по степным селам и хуторам.
При выходе из парка — там, где меж двумя старинными каменными «бабами» на самом краю оврага степной лес внезапно обрывается и дорога сразу выбегает на равнину, — столпились провожающие. Это был персонал Дендропарка: несколько объездчиков — теперь пеших, так как они отдали своих коней кавалерии полка, — два старика садовника, шесть девушек — их помощницы, кучер хозяина парка, расставшийся со своим кабриолетом, который он отдал под пулеметную тачанку, и сам Давыдов — владелец волшебного лесного хозяйства в южной голой степи.
Командир Овчарук лихо промчался мимо провожающих. Ленточки бескозырки трепетали за его спиной.
— Пролетарский привет внуку декабриста! — крикнул он старику Давыдову, скрываясь в облаке степной пыли.
— Ви-ира-а! — гаркнули вслед за ним со своих линеек флотские из особого отряда «Полундра».
Бойцы, минуя провожающих, махали фуражками, одни — приветствуя Давыдова, другие — прощаясь с девушками-садовницами.
Когда прошел весь полк и работники парка стали серыми от степной пыли, покрывшей их одежду и лица, из оврага показалась тяжелая «беда» комиссара Столярова.
Увидев провожающих, Столяров сразу остановил лошадей и, соскочив с повозки, подошел к Давыдову. Он отдал честь по-военному и произнес, словно рапортуя:
— Товарищ ботаник! Чудо природы и богатство народа — заповедный Дендропарк мы оставляем вам в целости и сохранности, чтобы процветала рабоче-крестьянская наука.
Он резко оторвал ладонь от фуражки, четко, как будто стоял навытяжку перед генералом, вышел из положения «смирно» и протянул руку старому ботанику.
— Спасибо вам, отец родной, за гостеприимство и доброе сердце. Теперь делайте свое дело, а мы будем делать свое. Считайте, что мы пошли довершать дело вашего славного предка. Большевистский привет! — Он минуту подумал, затем обнял старика и трижды с ним поцеловался. Потом Столяров подбежал к «беде», стал в ней во весь рост, подхватил вожжи и крикнул, обращаясь ко всем:
— До счастливой встречи, товарищи!
Степная дорога запылила за тяжелою «бедою» почтового ведомства.
3Снегиревку брали с налету — и это была первая боевая операция полка.
Собственно захватывать Снегиревку не входило в планы Столярова и Овчарука. Полк должен был нанести удар по Херсону. Поэтому распылять силы, оставляя гарнизон в Снегиревке, несмотря на то, что эта станция контролировала железную дорогу и на Николаев и на Херсон, — не было никакого смысла.
Франко-греческие оккупанты, захватившие Херсон и Николаев, понимали, какое значение имеет эта узловая станция, и после того, как из Снегиревки ушел штаб атамана Григорьева, держали здесь порядочный вооруженный отряд, состоявший из деникинских офицерских дружин, смешанных с немногочисленными греками. Командование было сосредоточено в руках французских офицеров, которые, безусловно, должны были оказать серьезное сопротивление. Поэтому Овчарук и Столяров приняли было решение: пересечь на марше железную дорогу где-нибудь между Снегиревкой и ближайшей на Николаевской железнодорожной линии станцией Новопетровкой и, оставив Снегиревку позади, продвигаться Бурхановским шляхом на Херсон. Для охраны левого фланга со стороны Снегиревки был выделен специальный подвижной заслон, который потом мог легко догнать полк на марше. В заслон вошло полсотни конников, с полдесятка тачанок и одна «гитара» с полундровцами. Командование заслоном принял на себя Овчарук.
Но когда заслон, растянувшись цепочкой — десять всадников, пулеметная тачанка, снова десять всадников и снова тачанка, — на втором километре от станции пересекал на переезде железнодорожную линию, с хутора, расположенного неподалеку, деникинцы внезапно открыли стрельбу.
Тачанки сразу же взяли хутор под перекрестный огонь. Из-за какой-то хаты на краю хутора им ответил пулемет. Тогда конники не выдержали и без команды с шашками наголо бросились на хутор.
Овчарук в этой операции ехал не на тележке, а верхом, — матросы обычно прекрасные наездники. Он пришпорил своего скакуна, но остановить разгоряченных кавалеристов было уже поздно. В руке Овчарука тоже блеснул клинок.
Конники мчались прямо по железнодорожному полотну. Не прошло и нескольких минут, как они достигли пристанционной зоны. Несколько деникинских офицеров, удиравших по перрону вокзала, были изрублены с ходу, и клинки партизан сверкнули на улицах пристанционного поселка.
Налет был внезапный — еще пять минут назад белые не ждали никакой опасности. Офицеры кинулись огородами кто куда, бросая оружие и огневые припасы. Рачительные конники Овчарука тотчас же принялись грузить все это на неведомо где раздобытые подводы.
Овчарук верхом влетел на перрон вокзала. Его ординарец уже открыл дверь в кабинет начальника станции. Начальник станции — бледный и дрожащий — стоял у стола, а за столом, крича что-то в телефонную трубку, сидел офицер. Ординарец выстрелом пригвоздил его к креслу.
Овчарук кубарем скатился с коня и, вбегая в комнату, крикнул:
— С кем он говорил?
— На проводе Херсон… — пролепетал начальник станции, еле живой от страха. — Комендатуру гарнизона… Он просил помощи… броневик…
В это время в станционное помещение ворвались полундровцы. Они пустили свою «гитару» карьером и догнали конников.
— Братишки! — крикнул кто-то из флотских. — На проводе Херсон! А ну, командир, скажи «здрасте» какой-нибудь Клемансе или Лорду Жоржу!
— Или покрой по-нашински президента Вильсона! — подхватил другой под дружный хохот.
Предложения были заманчивые, и Овчарук взял трубку, которая тихо похрюкивала на столе. Начальнику станции, все еще стоявшему навытяжку, он добродушно бросил:
— Вольно, папаша! Можно без церемоний. Мы люди свои.
С минуту Овчарук прислушивался. Издалека, за пятьдесят километров, из Херсона, кто-то вопил надсадным голосом:
— Алё, алё, алё! Снегиревка?! У аппарата!.. Алё! Алё!
Овчарук откашлялся и солидно ответил:
— Алло?
— Капитан? — послышалось из трубки. — Куда же вы пропали? Что там случилось? Как будто выстрел прогремел? Отвечайте же быстрее — что это за банда налетела на станцию?
Тогда Овчарук послал в трубку длинный, сложный и виртуозный «большой матросский закрут».
На секунду трубка перестала урчать. Полундровцы столпились вокруг командира, с нетерпением ожидая разговора. Затем из трубки долетел вопрос, заданный не совсем уверенным тоном:
— Кто у аппарата?
— Клим Овчарук, матрос второй статьи, командир отдельного полка Красной Армии, член партии большевиков с семнадцатого года!
Полундровцы так и присели с открытыми ртами, замахали друг на друга руками, чтоб ненароком кто-нибудь не прыснул и не помешал разговору. Они замахали даже на окно, за которым в это время раздавались выстрелы.
В трубке снова некоторое время не отвечали, потом заговорили более твердым тоном:
— Бросьте валять дурака! Кто там хулиганит? Где капитан? Какова обстановка на станции Снегиревка?
Овчарук ответил:
— На станции порядок! Станцию занял я силами отдельного полка Красной Армии. Твоего капитана только что ликвидировали. А за дурака я еще сверну тебе твою умную голову, чтоб ты мог сам себя целовать в пятки. И вообще я с тобой, белой сволочью, разговаривать не желаю! Если есть там около тебя какой-нибудь француз, давай его сюда, я ему выложу все, что надо…
В трубке долго молчали. Затем послышался другой голос. Кто-то говорил с сильным акцентом:
— Кто ести? Говори комендант Херсон… Я ожидай, отвечайте…
— А ты кто? — спросил Овчарук. — Француз или англичанка будешь?
