Борис Миллер - Под радугой (сборник)
Когда крышу разобрали — потолок остался цел, зерно почти не было повреждено, — возле развалившейся печной трубы нашли обгоревшее, залитое водой тело женщины. Неподалеку от тела валялась тлеющая крыса…
1935
Арка
Каряя кобыла, на которой ехал Шамиль, вздрагивала, когда к ней прижимался Аркин жеребчик. Она все время терлась возле него. У нее была длинная белая полоса вдоль спины и влажные розовые ноздри. Она страстно любила этого жеребца — крупного, черного как смоль. Оба всадника всегда ездили рядом.
В кавалерийской части Шамиль один был родом из высокогорных аулов Осетии.
Шамиль по-своему, тайно, но братски нежно любил Арку — маленького, бледнолицего, с большими усталыми глазами и давно не бритой длинной косматой бородой. Арка побаивался Шамиля и из-за этой боязни даже не любил его.
Осетин Шамиль был молчалив и суров, как горы его родины, которой Арка в жизни своей не видал, но о которой наслышался страшных историй.
Поэтому Арка боялся осетина и недолюбливал его. Но словно назло он постоянно чувствовал на себе его взгляд из-под сердитых черных бровей.
Вскоре после того, как Арку мобилизовали в красные части, он, не в силах вынести тоску по своему портновскому ремеслу, по прежней жизни, ночью ушел к себе в местечко, к жене. На полпути его поймали и привели на караульный пост. Он как сейчас помнит накуренную крестьянскую хату, на столе чадила лампа. Кругом, тесно сгрудившись, сидели люди, перетянутые пулеметными лентами, с винтовками у колена. Перед ними лежала помятая карта, а над, казалось, самыми их головами, в махорочном дыму, плавала желтая, как воск, святая Мария с младенцем на руках.
— Дезертир! — доложил красноармеец, втолкнув его в хату.
Поднялся комиссар, высокий украинец с черной повязкой на одном глазу, посмотрел на него здоровым глазом и коротко приказал:
— Расстрелять!
Арка упал к ногам комиссара, лежал у рваных сапог, из которых торчали пальцы, и плакал…
— Мне сказали, что жена родила… Я только на один день… Посмотреть на ребенка…
В эту минуту над крышей дома засвистели пули, вбежал запыхавшийся красноармеец без фуражки и крикнул:
— Напали на первый эшелон!
Все сорвались с мест, в окнах короткими молниями засверкали выстрелы.
Арка вцепился в руку комиссара:
— Дай мне винтовку! Винтовку!
Комиссар сорвал с пояса револьвер и сказал:
— Но помни, если попадешься в другой раз…
В этом бою Арку тяжело ранили. И после этого он не переставал тосковать по дому, но боялся признаться в этом. Он упорно подавлял в себе это чувство и вымещал гнев на врагах в частых битвах.
Уходя в армию, он оставил в местечке молодую жену. Это было спустя неделю после свадьбы. Она была младшая дочь портного, у которого Арка учился ремеслу. Он любил ее с детства, когда таскал помойные ведра у ее матери-портнихи, и когда стал парнем и сам сидел уже за машиной, не перестал ее любить. И она, кроме него, никого не знала.
Портной стал стар. Предчувствуя конец, он отдал Арке свою младшую дочь, а в приданое — три машины и всех своих заказчиков из окрестных хуторов.
Арка стал единственным портным в округе и мужем своей любимой Мирл — самой красивой из местечковых девушек. Произошло это в тот тяжелый год, когда на Украине свирепствовали белые банды и ее бросало как в лихорадке от одной власти к другой. Начали формироваться первые части Красной Армии, тогда Арку и мобилизовали.
За это время он побывал на многих фронтах, сильно изменился, но все еще тянули его к себе Мирл и портновская машина. И больше всего — Мирл и ребенок, которого он так и не видел…
В тихую лунную ночь крупная кавалерийская часть подошла к маленькому пограничному местечку. Она должна была выбить отсюда петлюровскую банду, которая свирепствовала здесь вот уже несколько дней. По глубокому ночному небу плыли большие белые облака, то скрывая, то открывая луну. Арка и Шамиль скакали впереди. На Шамиле была широкая мохнатая бурка, которая делала его похожим на гигантскую летучую мышь. Полосы лунного света освещали бойцов. Обочины дороги кутались в тень. Вдали, насторожившись, темнели рощи и перелески. Лошади громко дышали и позвякивали уздечками.
Из-за горы показался хутор, окруженный лесом. От этого хутора было еще восемь верст до местечка. Это был тот самый хутор, где два года тому назад Арку приговорили к расстрелу и где он искупил вину в своем первом бою.
Найдет ли он свою Мирл, думал Арка, не придет ли он чересчур поздно?
Он хотел представить себе, как выглядит его ребенок. На кого он похож — на него или на жену?
Двоих послали в разведку — на хутор и в местечко. Это были Шамиль и Арка.
Ночь была на исходе. Над землей повисло серебристое покрывало тумана. Вдали виднелся лес. Арка подстегнул жеребца и пустил его галопом. Шамиль нагнал Арку, крикнул:
— Осторожнее, сумасшедшая голова!
— У меня там жена, — тихо ответил Арка, показав куда-то за лес. — И ребенок…
Глаза Арки, в которых Шамиль часто видел выражение грусти, теперь светились радостью, да и весь он выглядел сейчас крупнее и крепче на своем черном жеребце.
Арка вдруг расстегнул ворот рубахи и достал медальон. Он показал его Шамилю. Тот наклонился и увидел прекрасное женское лицо с глубокими черными глазами.
— Твоя? — спросил Шамиль и с удивлением посмотрел на Арку, будто видел его впервые. — Как ее зовут?
— Мирл…
— Как? — переспросил Шамиль.
— Мириам…
— У моей сестры были точно такие же глаза, — тихо проговорил Шамиль, вздохнул и умолк.
Они поехали дальше.
Взошло солнце. Туман рассеялся. Всю окрестность залило светом. Стал виден лес вдалеке. Арка вдруг схватился за висевшую на поясе единственную гранату.
Шамиль остановил его.
— Она тебе пригодится позже! — крикнул он. — Что ты хочешь делать?
Арка оставил гранату и схватил Шамиля за руку.
— Шамиль! Если бы ты пришел туда, в эту… Как ее зовут? В Осетию. И увидел бы — твое солнце восходит меж гор. А в горах где-то ждет тебя жена… Разве ты не схватил бы последнюю гранату, не швырнул бы ее так, чтоб услышали горы и чтоб знала твоя жена… Ведь сердце может разорваться! Не правда ли, Шамиль?
Арка смотрел на своего товарища широко раскрытыми глазами. Тот надвинул папаху на самые брови. Он молчал. Серая невспаханная земля пылила под копытами лошадей. На горизонте пронзил небесную высь сверкающий купол церкви. Лес развернулся перед ними. Сменялись клены, березы и дубы, мелькали голубые просветы в кронах.
Возле леса на холме меж двух глубоких оврагов раскинулся хутор. В овраге змеился ручеек, в котором плескались гуси. На крыше одного дома стоял долговязый аист. Шамиль накинул на плечи Арке свою бурку и поскакал к местечку. Арка привязал коня к дереву и боковой тропой направился к хутору. Он условился с Шамилем, что если на хуторе он никого не застанет, то воткнет в крышу одного из домов длинную жердь.
В этот дом Шамиль должен будет заехать, когда вернется из местечка, а отсюда они оба поедут навстречу своей части.
Арка вошел в брошенный сад, огороженный полуобвалившимся плетнем. Арка пополз вдоль плетня. Он занозил себе колени и почувствовал сильную боль. Сад тянулся бесконечно. Вдруг, проползая между двух ореховых кустов, он услыхал чьи-то голоса и приник к земле. Голоса приближались. Прошли две стройные девушки в вышитых рубахах, с коромыслами на плечах.
— Кто тебе сказал? — спросила одна.
— Мой Гриц…
— Ах, вот когда будет веселье! — рассмеялась первая и спросила: — А что он тебе вчера подарил?
— Сережки, настоящие, серебряные! А Иван тебе что?
— Колечко из чистого золота. Иван говорил, что он его снял с одной жидовки…
Смех девушек раздавался у самых кустов. Вторая сказала!
— Я сегодня скажу Грицу — пускай отдаст мне все, что за эти дни награбил! А не то пусть с другими гуляет…
Арку охватил ужас. Что стало с Мирл и с ребенком? — сверлило у него в голове. Кто знает, живы ли они? Снова послышались голоса. Он опять притаился. Позади хрустнули сухие ветки. Прошли две старые крестьянки в подоткнутых юбках, согнувшись под тяжестью ведер.
— Параска, я побожиться готова, что видала здесь солдата… Будто пробежал где-то, спрятался…
— И я видела, — ответила вторая. — В черной бурке, с бомбой…
— Неужто петлюровцы?
— Не похоже…
Крестьянки отошли подальше.
— Ох, Параска, были бы мы молодые… — послышалось уже издали.
— Молодые все у них вытягивают, что те заберут в городе…
— А чего тут петлюровцам делать среди дня? Евреев теперь нет…
— Есть евреи…
— Кто?
— Никому не говори… Их тоже жалко… У Степанихи…
Арка поднялся и огляделся. Крестьянки скрылись. Больше никого не было. Он вылез из своего укрытия и помчался по хутору. Он хорошо знал, где живет Степаниха. Не одно платье сшил он ее дочерям.
