Евгений Петров - Том 5. Рассказы, очерки, фельетоны
Через пятнадцать минут проходящие мимо этого места граждане наблюдают весьма странную картину.
На совершенно пустой площадке стоит человек в рубашке с расшитым воротом и сандалиях «Дядя Ваня». Размахивая ручонками, он горячо убеждает невидимых слушателей.
– Напрасно вы скептически улыбаетесь! Я повторяю снова, что для детей глисты являются болезнью весьма вре…
Граждане опасливо обходят доктора.
Они спешат к источникам веселья. Им хочется в лабиринт. Но лабиринт закрыт еще в прошлом году. Разносится зловещий слух, будто это сделали потому, что пьяные заползали в лабиринт поспать.
– Самое удобное место. В лабиринте уж никто не отыщет.
– Глупости говорите. Этот лабиринт был виден насквозь.
– Ну, и что ж, что насквозь? А пьяному не все ли равно, видно его или не видно. Важно, что лабиринт.
В этих и иных глубокомысленных разговорах жаждущие веселья бодро строятся в очередь у подножья «Чертовой комнаты». Ныне, на том основании, что чертей и чудес не существует, она переименована в «Таинственную комнату».
На этом же точно основании фокусники теперь выступают под культурно-просветительным флагом «разоблачителей чудес и суеверий».
Из «Таинственной комнаты» люди выходят молча и устремляются в гигантскую закусочную, под крышей которой летают и поют птицы. Только за сосисками с капустой посетители «Таинственной комнаты» приходят в себя, но долго еще в их глазах вращается закусочная, летают бутерброды с телятиной и отдельные детали Нескучного сада.
Нет, пожалуй, ни одного учреждения, которое так бы оправдывало свое название, как «Комната смеха».
К этой комнате подходит хмурый человек.
Он недоволен. Он женат, и у его жены нехороший характер. Он служит, и начальники его чрезмерно придирчивы. Он пришел в парк отдохнуть душой и телом. а тут почему-то обличают сектантов и с визгом играют в волейбол. Он, конечно, купит билет в эту «Комнату смеха», но заранее убежден, что ничего смешного там не увидит. И вообще он страдалец, а на земле нет справедливости.
Но едва этот человек вступает в комнату, где не надеется найти ничего смешного, как оттуда раздается его протяжный смех. Через пять минут он выходит оттуда обессиленный, пошатываясь, садится на скамейку и досмеивается еще полчаса, вспоминая, каким толстым и коротконогим чурбаном выглядел он только что в кривых зеркалах.
И если час назад пушбол казался ему игрой, в которой убивают за раз не меньше двухсот человек, то теперь он приходит к мысли, что это спортивное развлечение не так смертоносно и что стоит, пожалуй, самому побегать за огромным, закрывающим полнеба мячом.
В читальне разыгрываются сцены из «Тома Сойера». За правильный ответ на устную «викторину» выдается один желтый билетик. За два правильных ответа выдают два желтых билетика. Три ответа дают три билетика.
А четыре билетика дают сведущему человеку право вытянуть лотерейный билет. И в конце концов добродетель увенчивается выигрышем: гипсовым мопсом и книжкой о пчеловодстве.
Расходясь из парка, граждане натыкаются на человека, ораторствующего среди урн для окурков.
– Глисты имеются нескольких видов. Глисты, так называемые долговязые, лимитро…
Это доктор Стульян проводит пятую занятную беседу.
1929
Новый дворец
В довоенное время, если судить по газетным и журнальным объявлениям, самым распространенным бедствием была лысина.
С лысиной боролись. Против лысины восставали герои – изобретатели средств для ращения волос.
Средства эти рекламировались в извещениях самого трогательного свойства.
Я БЫЛ ЛЫСЫМ!
Моя мать была страдалицей. Мой отец был лысым от природы. Я сам уже в детстве потерял всякую растительность. Но в прошлом году, в горах Швейцарии, я встретился с профессором X., который снабдил меня баночкой чудодейственного бальзама «Киска-Волосатин». И с тех пор я отличаюсь завидной пышной шевелюрой.
Все это вранье подкреплялось штриховым портретом господина, чья мать была страдалицей, чей отец был лысым от природы и который сам был лысым до употребления бальзама «Киска-Волосатин».
И хотя лысина не побеждена, но граждане уже не так болезненно относятся к своему облысению. Может быть, это происходит оттого, что теперь труднее, чем в мирное время, попасть в Швейцарию, а может быть, и потому, что беда более важная, чем плешь, постигла человечество.
Если бы нашлось средство борьбы с новым бедствием, то о нем нужно было бы дать объявление такого свойства:
Я ХОДИЛ НА ЗАСЕДАНИЯ!
Моя мать была активной страдалицей. Мой отец начинал заседать в 6 часов утра. Он кончил тем, что сошел с ума и съел председательский колокольчик. Я сам из цветущего юноши превратился в развалину. Виной всему были бесконечные заседания, на которых мне приходилась бывать. И внезапно в горах Кавказа я встретился с молодым человеком, который снабдил меня чудоде…
Пора уже дать такое объявление, потому что чудодейственный бальзам найден. Найдено средство борьбы с самой могучей ветвью бюрократизма, – бесконечными, многочасовыми заседаниями.
Конечно, это не налог на никелированные колокольчики и не высылка портфеледержателей за пределы административных центров.
Наше средство является несравненно более могучим.
Для борьбы с заседаниями нужно построить огромный дворец заседаний. Во дворце должно быть множество зал, и в каждой зале длинный стол, и на каждом столе суконная скатерть, и на каждой скатерти – колокольчик с хрустальным звоном и кувшин с водой для освежения гортани докладчика и гортани содокладчика, и выступающих в прениях, и высказывающихся по вопросам порядка дня, и вносящих внеочередные предложения, и высказывающихся по мотивам голосования, и кричащих с места «правильно», и зачитывающих резолюции, и прочих, и прочих.
Новому дворцу можно присвоить красивое наименование:
«Слушали и Постановили».
В разговоре это получается весьма импозантно:
– Вы куда?
– Я – в филиал Центрального дома секции печати работников просвещения! А вы?
– Я – во Дворец «Слушали и Постановили»! Но главное, конечно, не в полнозвучности названия нового заседательского комбината, а в том, что он нанесет смертельный удар всем любителям многочасового потребления чаю и бутербродов с собачиной, всем приверженцам двухсуточных заседаний с докладами, содокладами, контрдокладами и докладищами по мотивам голосования.
Дворец «Слушали и Постановили» будет широко открыт для всех бюрократов. Все двери его будут открыты настежь:
– Приходите! Володейте нами! Заседайте!
Вообще заседания всякого рода разрешается устраивать только во Дворце «Слушали и Постановили».
Главарям любого учреждения предоставляется право заседать в любой из дворцовых зал на таких условиях:
а) первые 30 минут – совершенно бесплатно;
б) еще 2 минуты – с платой за счет учреждения по карательному тарифу из расчета 20 рублей за минуту;
в) неограниченное количество времени – с взысканием платы по 500 рублей в час из личных средств участников заседания. Плата может быть заменена тюремным заключением из расчета за каждые лишние полчаса – два месяца заключения.
И можно считать верным делом, что больше тридцати двух минут ни одно заседание продолжаться не будет.
Конечно, из нудного стана бюрократов послышится ужасный визг.
Они будут протестовать. Они начнут кричать о гибели страны. Они потребуют, чтобы разрешили проработать вопрос о Дворце «Слушали и Постановили» на заседаниях по старой норме времени.
Но этого позволять не надо!
Кто вообще установил, что заседания не ограничиваются временем?
Ограничены известным, заранее установленным временем, и рабочий день, и пароходный рейс, и сеанс в кино, и солнечная ванна.
В театре за один вечер спектакля Гамлет решает важнейшие вопросы, а восемнадцати надутым чиновникам из конторы «Торглоханка» нужно шесть часов, чтобы решить вопрос о закупке одного кило гвоздей для нужд своего лоханочного производства.
Если они уже иначе не могут, то пусть заседают за свой счет! По карательному тарифу! «Чудак» за постройку Дворца «Слушали и Постановили».
1929
Принцметалл*
Петровка всем своим видом хочет доказать, что революции не было. Что если она даже была, то ее больше не будет. Оттого эта улица так пыжится. Оттого так перемараны там пудрой дамские лица. Оттого эта улица пахнет, как будто ее облили духами из целой пожарной бочки. Оттого магазинные витрины доверху напичканы шелком всех карамельных цветов и шелком всех возможных на земле фасонов кальсон.
