Алексей Корнеев - Высокая макуша
— Не заработал твой папка.
— Это почему же? — также в шутку удивился Илья. — Как забочусь, клен зелен, как лес сберегаю — и ягодку не заслужил? — И рассмеялся, схватив Василия поперек, уложил в один момент. — Ну как, спортсмен хоккейный?
Но Василий свалил-таки его с себя, стараясь придавить его к земле. Егор понял шутку взрослых, запрыгал, подбадривая отца:
— Папка, папка, вырывайся!
Илья отер покрасневшее лицо, коричневую от загара шею и шумно выдохнул:
— Ух, как прижаривает, клен зелен! И работа на ум не идет.
— А что, много ее у тебя?
— Спрашивай у больного здоровья. Не знаешь иной раз, за что хвататься.
От шуток перешли к деловому разговору. Наглядевшись утром на работу лесорубов, Василий припомнил разговор с Николаем Матвеевичем и спросил:
— Посмотрел я, сколько сучьев после валки остается — прямо горы!
— После валки… Посмотрел бы ты, сколько вообще отходов пропадает.
— Так кто же виноват-то? — встрепенулся Василий. — Открыли бы завод перерабатывающий, получали бы спирт древесный и все такое.
Илья поворошил слежавшиеся под картузом волосы, усмехнулся.
— Э-э, клен зелен, думаешь, не дебатировали мы такую проблему? Так дебатировали, что оскомину набили. Завод, говоришь, открыть… Да ведь есть он у нас, клен зелен, давно уже действует!
— Ну, а в чем же дело? Почему же пропадают дрова, хворост и все такое?
— А потому, что надо что-то дооборудовать, нужны какие-то добавочные механизмы, лишние хлопоты. Конечно, древесный спирт изготовлять — тут дело сложное, особый завод нужен, особая технология. Тут, клен зелен, и сырья для него от наших лесов маловато, межобластной, может, надо строить. А плитка, например, да прочие поделки — эти особых забот не требуют. Да как у нас выходит? Один из последнего старается, другому лишь бы день прошел. Если бы все заботились да берегли народное добро — ого, клен зелен, не то бы у нас было! Не только дерево — сучки и пни не пропадали бы.
Илья взглянул на часы и спохватился, поднимаясь:
— Ша, ребятки, некогда мне, клен зелен. Прокатил бы вас по лесу, да спешу, ждет меня лесоустроитель.
И с тем уехал, оставив двоих на попечение друг друга…
Было жарко, парить стало пуще прежнего, и Егор разомлел, улегся на траве под березой. Через минуту он уже спал безмятежно, свернувшись калачиком и сладко посапывая, приоткрыв малиново-алый рот. И Василий начал засыпать, не в силах побороть вязкую, словно разогретая смола, дремоту…
Долго бы, наверное, он проспал, если бы не разбудил первый громок. Приподнявшись, Василий встряхнул тяжелой от сонной духоты головой и легонько потолкал Егора: пора, мол, искать убежище от грозы. Не успели размяться после сна, как послышались за овражным чапыжником, в стороне Высокой макуши хриплые голоса и звуки музыки. Глянув в ту сторону, завидели тянувшийся кверху дым.
— Дядя Вася, кто-то костер разжигает, — беспокойно заметил Егор. — Пойдемте скорей!
Они перебежали поляну и остановились как вкопанные. Под старым дубом, который сберегали все, как глаз во лбу, возле самой ограды… разгорался костер. Вокруг него расположились полураздетые великовозрастные молодцы, чуть поодаль лежали пузатые рюкзаки, а на столбике ограды висела, надрываясь, черная коробка транзистора. Пришельцы, обступив костер и неестественно кривляясь друг перед другом, подвывали транзисторному хрипу:
Я не верю судьбе,
Я не верю судьбе…
Что-то дикое и жуткое было в этой хрипоте и завыванье голосов, сдобренных гоготом и вскриками. Казалось, морские пираты далеких времен высадились с разбитого судна и, очутившись на суше, вот в этом лесу, справляют свое разбойное пиршество.
— Туристы, наверно, — догадался Егор. — Смотрите, дядя Вася, ограду ломают… дуб еще сожгут… Давайте их разгоним!
— Постой здесь, я один, — приказал Василий мальчишке и метнулся к дубу, продираясь сквозь густой чапыжник.
Разгулявшаяся ватага, не обращая на него внимания, знай продолжала свое. Рядом валялись опорожненные бутылки, на разостланных по траве газетах — консервные банки, остатки хлеба с колбасой. Но больше всего бросилось ему в глаза не это, — из горящего костра торчали поломанные жерди ограды и аншлаг, минуту назад предупреждавший о неприкосновенности дуба. Чернявый длинноволосый парень подбивал их ближе к огню и, глядя на Василия выпуклыми глазами, смыргая копчиковым носом, подыгрывал по-своему ватаге — гогочущей, ухающей, воющей:
А нам все равно,
что дверь, что окно…
Блаженно-приторное выражение его мелкого личика, обрамленного бакенбардами с Иисусовой бородкой, так и взорвало изнутри Василия. Не видя ничего, кроме этого «христосика» в облезлых, стянутых на коленях джинсах, в попугайски крикливой распашонке, из которой выглядывала латунная крестулька на красном шнурке, не удержался:
— Вид у тебя, молодой человек, божий, а хамить-то зачем?
— Пардон, пардон, как вы сказали? — вздернулся чернявый.
— Хамить, говорю, не надо. Святое дерево, ровесник Куликовской битвы, а вы руку на него подняли!
— Ах, святое дерево… — притворно ухмыльнулся «христосик». — А мы, пардон-с, и не заметили.
— И это не заметили? — выдернул Василий из костра жердину с прибитым к ней обгорелым куском аншлага.
Но тут приподнял голову другой, лежавший на траве неподалеку, — с усами, как у старого моржа, и не по возрасту растолстевший.
— Э-э, что вам, дядя? — спросил он сонным голосом, оттопырив пухлые губы.
— Во-первых, не намного-то я старше, чтобы дядей называть…
— …Во-вторых, оне-с повелевают нам погасить огонек-с, — перебил, хихикнув, чернявый.
— Вы что — лесник? — снова прошлепал губами «морж».
— Такой же, как вы, только совесть имею, — отпарировал Василий.
— А может, дядя выпить захотел? — подсказал третий, с волосами до плеч, уложенными по моде шекспировской эпохи.
— Н-ну, если выпить, так, пожалуйста, мы народ гостеприимный. — И с этими словами «морж» лениво обернулся к сидевшей у его изголовья девице, подстриженной под лысуху, только что вынырнувшую из воды, и раскрашенной так, словно собиралась играть клоунаду: — Э-эм-ма… налей, пожалуйста, сердитому незнакомцу… может, он подобреет.
Привычным жестом курильщика девица откинула руку с дымящейся папиросой, придерживая ее в двух пальцах, шевельнула было массивными, как гаубицы, ногами в кургузых шортах и капризно протянула:
— Эр-рик, налей ты сам… я уста-ала…
«Не дай бог, кому в жены достанется», — мимолетно подумал Василий. Ее наигранные манеры будто масла подлили в огонь, набухла рука, сжимая дымящуюся жердину.
— Молодые люди, я не шучу с вами. Погасите костер и давайте отсюда по-хорошему.
— В противном случае — милиция? — дремотно зевнул «морж».
— Я и сам потушу.
И тогда другие, лежавшие в тени на траве, скорчились, хватаясь за животы:
— Ох-ха-ха-ха!
— Страшный какой, дяденька!
— Вот напугал!
— Го-го-го!
Этот издевательский гогот толкнул Василия с последней грани терпимости, и дальнейшее произошло в какие-то секунды. Он помнил только, как полетели из-под дубины головешки от костра, как ухнул, обдав всех паром и дымом, опрокинутый в жар чайник и как надвинулась потом, обступая его, ватага.
— Дядя Вася! — раздался за кустами приглушенно-испуганный голос.
Это вырвалось у Егора, когда тот, онемелый, с расширенными глазами, увидел в руках «дикарей» сверкнувшие ножи. Закрыв глаза от ужаса, он хотел крикнуть во весь голос, на весь лес, но язык будто ссохся во рту, и его никто не расслышал, потому что одновременно грянул близко раскатистый гром. Сорвавшись с места, он понесся так, будто гналась за ним толпа пиратов. Над лесом разрывалось небо, деревья, как подкошенные, казалось, валились ему на голову, а он бежал во все свои детские ноги, испуганно вжимая голову в плечи. Так и выскочил на дорогу в полубеспамятстве, выскочил и остолбенел, не зная, куда дальше бежать, кому кричать. Ни ребят-патрулей, ни отца или кого-то рядом. «К дяде Коле, к дяде Коле скорей!» — ударила в голову догадка. Скорее, скорее туда, на лесосеку, там люди, там дядя Коля…
— Дядя Коля-а! — закричал он, задыхаясь от быстрого бега и порывистого ветра. — Дядя Коля-а!
Уже и лошадь с повозкой завиднелись в конце лесосеки, а в горле у него сперло от сухости, крик не получался.
— Дядя Коля-а! — машет он руками на бегу, падая и снова вскакивая. — Дядя Коля-а-а!
Споткнувшись обо что-то, не видное в траве, Егор кувыркнулся со всего маху чуть не под ноги лошади…
Из-за деревьев со стороны лесосеки показался Николай Матвеевич. Подойдя к повозке, он увидел пластом лежавшего мальчишку, потряс за плечо:
