Павел Далецкий - На сопках маньчжурии
Ищейку привели, люди вскочили на коней, командир конвоя взял поводок в руку.
Рекс повел, кавалькада помчалась.
6
Пристали к пустынному берегу и затопили баркас. Шли через тайгу, звериной тропой. Удобство звериной тропы в том, что зверь ходит всегда по кратчайшему расстоянию, его тропы ведут от реки к реке, от солонцов к солонцам, от дубового леса к дубовому. И если направление тропы удобно для тебя, смело иди по ней.
— Леонтий Юстинович уважает зверя, — говорит Катя.
— Здесь, в тайге, главный — Корж. Все ему подчиняются, даже Седанка, сам таежник.
Седанка и Корж часто совещаются между собой, говорят по-русски и по-китайски. Бездонно осеннее небо, чистота воздуха такова, что с перевала, кажется, видишь на тысячу верст.
Горы! Крутые, высокие горы, покрытые дремучей тайгой. Направление хребта — с юго-запада на северо-восток.
— Чжан Гуан-цайлин, — называет Седанка.
Когда звериная тропа спускается к ручью, видно множество следов: барсуки, медведи, дикие кошки, лисицы, олени — все приходят пить чистую холодную воду. Следы барса! Корж говорит, что барс подчас нападает и на человека, Взберется на дерево, заляжет на толстой ветке и вдруг сорвется на плечи. Последним в отряде поэтому должен идти опытный охотник, — пусть идет Седанка.
Серая скала поднимается над рекой, на скале стоит кабарга. Все смотрят на кабаргу. В чистом воздухе она видна отчетливо, до последнего волоска.
Местных зверей Грифцов знает плохо, — вернее, не знает совсем. А в ботанике силен. Восхищается растительностью долин. Мелколистный клен! Сейчас, осенью, нежнейшим алым цветом загораются его листы. Листы ореха делаются прозрачными и золотыми. Осень здесь особенная, жара уходит, тучи и дожди тоже, остается крепящая теплота.
Тропа спустилась в долину. А долина, неожиданно для путников, засеяна кукурузой и чумизой.
Сидели на опушке под огромными черемухами и смотрели на золотое поле, залитое золотым солнечным светом. И хорошо, очень хорошо делалось на душе.
Седанка важно вступил в деревню. Маленькая деревня — десяток фанз.
— Хорошие русские люди пришли, — сообщил он старшине. — Я их проводник. Сегодня мы отдохнем, завтра уйдем. Деньги есть. За все будет заплачено.
У старшины — редкая седенькая бородка, худое лицо, тихий голос; почтенный старик.
Гости идут по деревне: фанзы земляные под земляными крышами, на крышах растет трава, за земляными оградами дворов — вторые дворики, где живут черные свиньи. Дети голые. В самом деле, зачем под таким небом детям одежда?
Гостей принимает сам старшина. Женщины разостлали на канах чистые циновки — садитесь, сейчас будет угощение.
— Что едят русские? — спрашивает хозяин у Седанки.
Здесь никогда не видели русских, только слышали о них. Вон какие они. Конечно, самый старший Корж, это сразу видно по его бороде и возрасту. Ему самое почетное место.
На Катю не обращают внимания, ее точно нет. Неудобно обращать внимание на женщину, ведь она чья-то жена, должно быть — самого старшего. Старшему неинтересно путешествовать без жены. С такими ногами она, конечно, может пройти весь свет. Но хорошо ли женщине иметь такие ноги?
— Очень хорошо, — успокаивает Седанка, — ведь и у вас в деревне женщины имеют здоровые ноги.
— У нас бедные женщины, им надо работать.
Разговор переходит на звериную тропу, которая привела путников в деревню. Отлично протоптана, — кабаны ходят, что ли, каждый день?
— Каждый день, уважаемый начальник, каждый день! — сокрушается старшина. — Ничего не помогает, едят кукурузу.
Лицо старшины выражает удивление и покорность.
День проходит в еде, в отдыхе на циновке, в отдыхе на опушке под кленами и черемухами.
Грифцов лежит на спине и смотрит в глубину неба. Все-таки бежал! А Годун — молодец, всю группу вывел в Россию!
В сумерки русские расположились в фанзе старшины. Когда стемнело, деревня наполнилась шумом, треском, звоном.
Катя выскочила из фанзы, Грифцов и Горшенин тревожно поднялись с матрасиков.
Мимо фанзы бежали китайцы всех возрастов, били в железные листы, медные тазы, колотили в деревянные колотушки, кричали истошными голосами.
— Пойдемте-ка, — пригласил Корж.
Крестьяне выстроились за своими полями лицом к тайге, к той тропе, по которой пришли русские.
И оттуда, отчетливо видная в сумерках, вырвалась лавина кабанов. Животные неслись прямо на бубны, колотушки, медные тазы, на кричащих людей, прорывались между ними, сбивали с ног…
В поле откидывались травяные крышки лазов, поднимались руки с теми же колотушками и медными листами… Звон, треск, шум.
Но кабаны не обращали внимания на хозяев поля. Хозяевами поля сейчас были они. Они ломали стебли кукурузы, втаптывали их в землю и сжирали початки; смачное чавканье стояло над полем.
Крестьяне беспомощно пятились к фанзам. И когда ушли все, вышел Корж.
Он выцеливал самых больших свиней и секачей. Выстрел за выстрелом грохотал по долине. Сначала кабаны не понимали, в чем дело. Новый шум?… Нет, не только шум — кровь, смерть. Что такое кровь и смерть, знает каждое животное. Непонятно, откуда здесь кровь и смерть, но вот она… страх охватил стадо. Упала старая свинья, одна из вожачек стада, и стадо вдруг дрогнуло, метнулось… Как вихрь неслись кабаны назад в сопки по своей тропе.
Население деревни сошлось к фанзе старшины. Все хотели видеть русского с большой бородой.
Действительно, это великий человек! И действительно, русские — это такие люди, которые приносят счастье.
— Ты привел к нам счастье, — говорил старшина Седанке. — Так и скажи русским… Но не придут ли кабаны снова?
— Кабаны больше не придут. У кабанов хорошая память.
Спустилась ночь, но деревня не спит. Все хотят праздновать великий день освобождения от ига кабанов. Достают водку, варят кабанину. Мясо свиней почтенное, уважаемое мясо, лучшее лакомство!
У старшины в фанзе — самый большой пир и праздник.
Коржу подостлали гору циновок. Пусть помягче будет такому великому человеку.
И чтобы не обидеть хозяев, Корж возвышается над всеми.
7
К Харбину подъезжали на арбе.
В Харбине Грифцов и Горшенин сядут на поезд и уедут в Россию. Может быть, и Кате уехать вместе с ними? Оставить Владивосток, дядю, первые связи? Надо посоветоваться с Грифцовым: где она будет нужнее?
Издалека на равнине виднелись белые и серые постройки и над ними купола двух православных церквей.
Старый Харбин — скопище глинобитных фанз и домиков вокруг ханшинного завода. Новый Харбин — русский город. Русские дома, русские вывески, электричество, русские люди на каждом шагу.
Сидели в трактирчике; просторно и даже чисто. Трактирщик — русский, половые — бойки — бегают в белых куртках. Горшенин купил несколько номеров «Харбинского вестника».
Крупными, жирными буквами: «Бегство из каторжного лагеря политического преступника Грифцова».
Портрет его. Подробно рассказаны все обстоятельства бегства. Описаны Катина наружность, борода, широкие плечи и высокий рост Коржа. Дальше на двух столбцах — подвиги капитана Любкина и ищейки Рекса.
Рекс через станицу, через чащу, где были привязаны кони, привел Любкина к Амуру. Отсюда, из Каменной бухты, преступники переправились в Маньчжурию. Следовательно, искать их нужно в Маньчжурии, и, конечно, в Харбине. Харбинская полиция, пограничная стража и все граждане призывались ловить преступников. О Любкине корреспондент сообщал, что он полон энергии и уверенности, что преступники не уйдут от его рук.
— Таково положение! — сказал Грифцов. — Следовательно, наш въезд в Харбин на арбе был не чем иным, как легкомысленной демонстрацией. Темперамент Любкина мы оценивали как более скромный.
После обеда Горшенин отправился в железнодорожную слободу к Михал Михалычу — там явка.
Железнодорожный поселок был как все русские железнодорожные поселки: светло-коричневые добротные дома-общежития, особнячки для начальства, заборы, палисадники, клумбочки с золотыми шарами и астрами.
Под ногами гулкие мостки.
Свернул в открытую дверь общежития, прошел по коридору, комната номер девять.
Приятная женщина, повязанная синим платочком, огорчила:
— Михал Михалыч будет только поздно вечером.
— Где он? В отъезде? Здесь?
— В мастерских.
Расспросил, как пройти к мастерским, и вышел. И тут же заметил подозрительного: стоит с тросточкой на противоположной стороне улицы!
Горшенин повернул направо, и подозрительный повернул направо. Слабость Горшенина в том, что он незнаком с местностью. Грифцов правильно учит: попав на новое место, прежде всего изучи его. Но ежели для этого изучения нет времени, тогда полагаться нужно на быстроту ног. Незаметно Горшенин увеличивает шаг. Он длинноногий, ему нетрудно.
