Василий Дюбин - Анка
Николай поплыл, но вскоре повернул обратно, вышел на берег и упал на песок.
— Эх! — рубанул рукой воздух Сашка. — Видать, у Коли бородатого догонялка слабая, — и он полез в воду.
— Ну, ну! — подзадорил его Пронька. — Посмотрим, как ты догонишь эту русалку.
— Догоню.
— И как ты без присушки покоришь ее сердце.
— Покорю, — упорствовал Сашка и поплыл.
Олеся, видимо, разгадала намерение Сашки, направлявшеюся к ней, и, покружив на середине реки, будто дразнила его, поплыла к противоположному берегу. А плавала она легко и быстро, извиваясь гибким телом, словно шустрая рыба. Сашка же шел медленно и тяжело, заваливаясь на правый бок, но взмахи его длинных рук были равномерными и напористыми. Когда он миновал середину реки, Олеся уже выплеснулась на противоположный берег и грелась на солнышке. Ей нравились смелость и упорство незнакомого парня, однако ее подмывало подшутить над ним, и она крикнула:
— Дотянем? Или «…огни в моей топке совсем не горят»… — нараспев было растянула Олеся, но Сашка бодро откликнулся:
— Дотянем! И огни во мне, правда, не горят, а пылают!
— Вот какой вы пламенный! — засмеялась Олеся.
— Какой есть…
— А, может, взять вас на буксир?
— До такого позора морская душа еще не доходила.
— О-о-о! Морская душа! А чего же это вы, морячок, ползете словно старая худая посудина и даете крен на бок? Или вас кто-то торпедировал справа по борту?
Сашка подплыл к берегу. Оставаясь в воде и качаясь на легких волнах, он ответил:
— И такое было, милая гражданочка.
Олеся перестала смеяться и внимательно взглянула на незнакомца. Васильковые глаза Сашки смотрели прямо и открыто.
«Симпатичный парень, — отметила про себя Олеся. — Даже интересный. И, наверное, добрый». — А вслух сказала:
— Что же это мы, почти познакомились, а имени друг друга не знаем. Меня зовут Олеся, а вас?
— Сашок. Так рыбаки меня окрестили. А правильно — Сашка.
— Александр?
— Можно и так. Меня зовут, как кому захочется.
Олеся от души рассмеялась.
— Веселый вы парень… А чего в воде киснете? Вылезайте. Так приятно на горячем песочке сидеть.
— Раз приглашаете, чего ж, вылезем.
— А вы ждали приглашения?
— Такое воспитание…
— Однако оно не помешало вам кинуться с того берега вдогонку незнакомой девушке, — уязвила Олеся.
— Так вы же крикнули — «Догоняй!»
— Не вам, а вон тому бородачу… — и погрозила пальцем: — А вы хитренький.
— Многим не располагаю, а немножко хитрости есть.
— Так чего же вы не вылазите?
— Лезу, милая гражданочка, лезу.
Сашка на брюхе выполз из воды, на одной ноге подскакал к Олесе и опустился возле нее на песок. Увидев, что на правой ноге у Сашки не было ступни, Олеся сразу посерьезнела. С ее лица слетела улыбка, она взглянула на Сашку и тихо спросила:
— Это… на войне?
— Там. И это там, — повернулся он боком, помеченным пятью шрамами.
— Как же это?..
— Просто. На войне все просто: и осколки впиваются, и пули насквозь пронизывают, и смерть приходит запросто. Видите ли, Олеся, я служил на торпедном катере. Мы гитлеровские военные транспорты ко дну пускали. Веселая была работенка! Ну, и меня угостили фрицы. Так что вы были правы, когда сказали, что меня торпедировали справа по борту, — на лице Сашки заиграла простодушная подкупающая улыбка.
— Да разве можно над такими вещами смеяться? — покачала головой Олеся.
— Но и не плакать же над тем, что неизбежно.
Они улеглись на песок, подставив спины под палящие лучи солнца, и продолжали разговор. Олеся чувствовала, как этот простой, откровенный и веселый парень все настойчивее завладевает ее мыслями, и она почему-то не противилась, будто давно ждала именно такой случайной, но приятной встречи с человеком, который пришелся бы ей по сердцу. Сашка рассказывал все-все о себе… И о своем безрадостном детстве, и о добросердечных азовских рыбаках, приютивших его у себя как родного сына, и о светлой колхозной жизни на Бронзовой Косе, и о том, как он с боевыми товарищами уничтожал на Черном море фашистскую сволочь, а теперь снова трудится под мирным небом. Олеся внимательно слушала его. Но когда он начал объяснять, зачем их, шестнадцать человек, рыбаки командировали в Южнобугск, Олеся встрепенулась, перебила его:
— Так вы должны знать мастера Сергеева.
— Семена Семеновича?
— Ну да.
— Он наш батя, — тепло и уважительно сказал Сашка.
— А мой сосед по квартире.
— Потешный он человек, — добродушно усмехнулся Сашка. — Каждый день по три часа толкует нам о том, с чего начинается, как продолжается и чем кончается постройка сейнера.
— Разве это плохо? — удивилась Олеся.
— Конечно, нет. Нам эти знания помехой не станут. Но ведь мы рыбаки и судостроителями быть не собираемся. Другое дело — знать двигатель сейнера. Или уметь работать на рации.
— Я тоже окончила зимой курсы. Буду радисткой на «Буревестнике». На днях выходим в море.
— Что за «Буревестник»?
— Поисково-вспомогательное судно. Вчера его спустили на воду.
— А-а-а, видел, видел!
— И вы знаете, кого мы будем обслуживать?.. Рыбаков Азовского моря.
— Да ну! — обрадовался Сашка. — Значит, будем встречаться.
— Обязательно.
Пронька свистом с того берега давал знать Сашке, что пора идти в столовую обедать. Сашка и Олеся обернулись. Николай тоже нетерпеливо махал Олесиной красной косынкой.
— Ваши друзья зовут вас.
— Вас тоже зовут.
— Вижу, — вздохнула Олеся. — Поплыли.
Они поднялись, сошли в реку. На воде держались рядом, плыли медленно, будто не хотели так скоро расстаться.
— А кто этот бородач? — спросил Сашка.
— Потом расскажу… в другой раз.
— Разве мы еще раз встретимся?
— Если вы пожелаете…
— Мне будет очень приятно, Олеся!
— Тогда приходите сегодня вечером к нам чай пить, — и она сказала адрес. — Я хочу преподнести Семену Семеновичу сюрприз.
— Непременно приду…
Вылезая из воды, Сашка заметил, как Пронька ощупывал его брюки, а товарищи лукаво улыбались.
— Ты что мнешь брюки? — возмутился Сашка.
— А ты скажи, морская душа, куда запрятал те колдовские пилюли? Не мог же ты своим дельфиньим рылом присушить к себе такую красу-девицу.
— А ты, морская лягушка, не шарь по чужим карманам.
Сашка стоял на одной ноге и покачивался. Пронька отдал ему брюки и взял его под локоть.
— Врешь, морских лягушек не бывает.
— Ты единственный экземпляр.
— Натягивай брюки, сердцеед. Ведь я просто хотел тебе помочь одеться. И теперь верю, убедился, что ты — неотразимый.
Сашка расплылся в улыбке:
— Пригласила на чашку чаю.
— Врешь! — не поверил Пронька.
— Клянусь якорем «Медузы».
— Смотри, бросишь якорь на том рейде, а потом и не подымешь его.
— Меня, Прокопий Михайлович, не так-то легко поставить на якорь… А впрочем, не возражаю. Девушка замечательная.
Сашка оделся, и все отправились в город. За ними на почтительном расстоянии следовали Николай и Олеся. Шли молча. Наконец первым заговорил Николай, скосив на Олесю злые глаза:
— Не нравится мне твое поведение.
— Что же ты находишь в нем предосудительного?
— Панибратство с кем попало… без разбора в людях… Кто он?
— Человек. И, видно, порядочный. Хочешь, познакомлю? И ты сам убедишься в его порядочности.
— Ты бы собрала всех колченогих проходимцев и представила бы мне всех разом. Зачем же в одиночку?
Олеся остановилась. Глаза ее были полны гнева, на лице проступили бледные пятна, губы дрожали.
— Ты… ты… — с трудом выдавила она из себя слова. — Ты не смеешь так о нем… Он тоже фронтовик… Моряк… Инвалид войны…
— Чего расстраиваешься, Леся? — мягко, примирительно сказал Николай, беря ее за руку. — Я тоже воевал. Имею ранения, контузии…
Олеся вырвала свою руку из его руки и окинула его холодным взглядом.
— Ты грубый… Злой… Ты становишься нестерпимым… Какая же между нами может быть дружба?.. — и быстро зашагала прочь.
Николай стоял растерянный и обескураженный. Опомнившись, он окликнул ее:
— Олеся!.. Олеся!..
Девушка даже не обернулась. Николай сорвался с места, догнал ее и, загораживая дорогу, заговорил страстно и убежденно:
— Ты права, Леся… Я виноват… Прости меня… И все это из-за проклятой контузии я иногда теряю самообладание… Ты одна в моей жизни и сестра и друг… Прости мою невольную грубость. Во имя светлой памяти своего брата…
Олеся остановилась, отвела глаза в сторону и сквозь слезы произнесла:
— Если бы ты не был фронтовым другом моего любимого брата… не простила бы…
Вечером Сашка пришел по указанному Олесей адресу в назначенное время. Собирались на чаепитие всегда в квартире Семена Семеновича. Олеся, накрыв на стол, через каждую минуту посматривала на золотые с такой же браслеткой, миниатюрные часики, подаренные ей Николаем.
