Вера Солнцева - Заря над Уссури
Алена Смирнова бежала к Барановской улице — там стояли партизаны командира Лебедева.
— Стой, тетка! Ошалела? Не слышишь, что стреляют? Японцы выступили, бьют партизан, военных. Прячься! Куда ты бежишь под пули? Самураи ни старого, ни малого не щадят. Вернись, тетка! — кричал Алене, пригибаясь от свистевших пуль, молодой рабочий в длинной замасленной толстовке. — Беги в Красный Крест — там в подвале можно спрятаться.
Алена упрямо мотнула, головой. Какой там Красный Крест! Надо перемахнуть Большанку и вниз, а потом вверх, на Барановскую, — там партизаны, батя, Сергей Петрович. Они, наверно, дерутся там, а она, Алена, не с ними.
Надо же случиться такой неудаче — запоздала выйти из Темной речки. Ночевала там. Покоем наслаждалась в своем доме. Хотела еще затемно двинуться в путь, а проспала лишний час. Уже здесь, в городе, застигло ее выступление японцев — недалеко от цели. «Батюшки-светы! Досада-то какая… Отстала от друзей», — угнетенно думала Алена.
Она припустилась было бежать с новой силой, но рабочий в толстовке ухватил ее за руку и насильно втянул в здание Красного Креста.
— Голову потеряла, тетка? — спросил рабочий.
Она улыбнулась и ничего не ответила. Чего ей бояться? Бобылка. Одна как перст. Только батя поплачет…
По всем этажам пустынного Красного Креста толпился испуганный, недоумевающий народ.
— Говорили — учеба, а люди падают! — сказала женщина.
— Какая там учеба! Японцы, гады, выступили коварно… — сухо оборвал ее рабочий в толстовке.
— Вниз! Все вниз! — разнеслось по зданию. — В верхний этаж попал снаряд.
Верхние этажи опустели. В первом собралась толпа.
«Пойти наверх, посмотреть оттуда, что кругом делается», — подумала Алена и незаметно прошмыгнула на лестницу, поднялась на третий, безлюдный этаж.
Неприятно кольнула сердце пустота и заброшенность больших, просторных комнат. Потихоньку, на цыпочках, она подобралась к открытому окну и выглянула из него. Из окна хорошо виден стоящий на Военной горе кадетский корпус. Снаряды летели в него непрерывно. Ударит снаряд — и взметнется столбом красная пыль от разбитых кирпичных стен. По стеклу звякнула пуля, будто искала Алену. В пустой комнате громко посыпались осколки разбитого стекла.
Алене стало страшно, и она быстренько шмыгнула обратно — вниз, к людям, Здесь было шумно. Несколько человек в штатском, подтянутые, бритые, отсиживались в Красном Кресте и ругали красных: первые выступили с провокационным нападением на японцев. Запыхавшись, на ходу перезаряжая винтовки, вбегали в здание рабочие, матросы, солдаты, крепким бойцовским словом корили мужчин, отсиживающихся от беды за стенами Красного Креста, и опять убегали дальше.
Вдруг кто-то истерически выкрикнул: верхний этаж уже разрушен, начался обстрел всего здания. Поднялась неимоверная паника. Никому и в голову не пришла мысль, что не было слышно ни одного удара. Алену подхватила испуганная, объятая паникой толпа и вынесла во двор. Пробегая по двору, она приостановилась: что-то, крепко стукнувшись о землю, упало перед ней.
Матрос, бежавший рядом, наклонился, поднял что-то с земли. Они вместе вбежали в домик, стоявший по соседству. Матрос показал небольшую японскую гранату.
— Счастлива ты, видать! Это граната. Она не разорвалась только случайно, а то мамаша твоя наплакалась бы. А может, и муж? — сказал он и хорошо улыбнулся.
Матрос быстро и умело разрядил гранату и, подав Алене блестящую металлическую частицу, сказал:
— Возьми, милка, себе на память. Если бы она разорвалась, ни тебя, ни меня, ни других, что с нами бок о бок бежали, пожалуй, уже не было бы на белом свете…
События тревожного утра текли стремительно, Алена не успевала одуматься. Не могла она и сейчас полностью понять и оценить происшедшее — как случайно спасла ее добрая судьба.
С тихим любопытством, без страха смотрела она на гранату. Ее мучила одна мысль: как там? Что с отцом, с партизанами, с Сергеем Петровичем? Она не могла больше ждать; неотвязная тревога жгла, преследовала ее.
Военные покинули домик, вышли на Хабаровскую улицу. Выждав несколько минут, Алена ринулась следом за ними, но не окликнула бегущих: еще вернут назад. «Поднимусь в гору, перебегу Большанку, спущусь под гору, к Плюснинке, а там и Артиллерийская гора и Барановская. Ох и далеко еще!» — подсчитывала она мысленно.
На пути попался амбар, отгороженный от мира забором из волнистой жести. Усталая и запыхавшаяся Алена решила посидеть под забором, передохнуть. Но тут же вскочила: пули непрерывно падали на волнистую жесть, и она гудела и содрогалась, как от сильных ударов молотом.
— Бьют в кадетский корпус, ох и бьют! Там партизанский штаб, вот они и направляют туда центральный огонь… — услышала Алена голос пожилого, похожего на учителя человека, бегущего за ней следом. — Ты, молодка, почему по улице бегаешь? Прятаться надо, убьют! — прикрикнул он на Алену и, припустив рысцой, раздраженно добавил: — Нашла время бегать!
— А сами вы почему бегаете? — беззлобно огрызнулась на него Алена.
— Я? — удивленно оглянулся на нее человек, и золотая оправа его очков блеснула на солнце. — Я бегу спасать гимназию. Видите, красная гимназия горит? — указал он на горевшее невдалеке здание.
Они подбежали к гимназии, зажженной прямым попаданием снаряда, — она пылала ровным костром, и в свете яркого, солнечного дня пожар казался даже мирным: было тихо, безветренно, и желто-красное пламя с равномерно нарастающим гудением поднималось ввысь.
Алена и учитель молча постояли около горящего дома: спасти его было уже невозможно, да никто и не пытался это делать — люди прятались по подвалам.
Потом Смирнова спохватилась и помчалась дальше. Поднявшись на Большую улицу, она посмотрела по сторонам — пустая, ровная улица.
Японцев близко не было видно, но направо, вдали, мелькнул бронированный японский автомобиль, рассыпавший через черные прорези в броне брызги пулеметных пуль. Алена единым духом перемахнула на ту сторону Большой и неожиданно свалилась плашмя: споткнулась, запуталась в срезанной телеграфной проволоке, валявшейся на земле. Она мигом поднялась, рассмеялась — и разом пропал страх. Вспыхнула скрытая, неведомая еще ей самой смелость, желание риска. Бросилась вниз по Хабаровской. Стрельба все нарастала; кругом жужжали, свистели пули, ударяясь, звеня по крышам.
Смирнова стала подниматься вверх, к Барановской улице и остановилась невдалеке от пожарной каланчи. Дальше надо бежать по широкой, открытой площади, и ей опять стало страшно — там стояли японские казармы.
— Ты куда, молодка, топаешь! — остановил ее чей-то голос. В канаве с винтовкой в руках лежал человек и стрелял. — Ложись! Стукнут — не успеешь и «маму» сказать, пропадешь ни за понюшку табаку… Укокают в секунду.
— Мне к своим надо. Наши там… — чуть не плача, ответила она. — Я аж с Чердымовки бегу…
— С Чердымовки? Ого! Весь город проскакала. Пережди, авось стихнет. Может, наши на них нажмут. У тебя здесь родные или как?
— Нет, я темнореченская. Здесь наши, партизаны…
— Партизаны? Так их тут, наверно, уже нет. Нашему отряду приказали давно отсюда уходить: тут японец укрепился. Несколько человек оставили — задержать макак, чтобы наши могли прорваться и уйти. Силы неравные, обманули нас самураи проклятые, — горько сказал партизан. — У них все готово, нацелено, а мы выжидали, в конфликт боялись войти. Полегло народу…
— Куда же теперь? — спросила его Смирнова.
— Утекаем отсюда, молодка. Посмотри-ка — бегут цепью, скоро тут будут. Айда, айда! Пошли!..
Укрываясь в подворотнях, они побежали вниз по Корсаковской улице — к мосту через Плюснинку. На улице лежали люди, застигнутые вероломным нападением.
— Что творят, что творят, паразиты! — горестно сказал партизан, посмотрев на труп старика. — Бьет, сволота коварная, всех подряд… Ну, подожди, гады!..
Они забрались под мост.
— Если удастся здесь день благополучно пересидеть — наше, молодка, счастье. Ты — домой, а я двинусь к Амуру, подамся на ту сторону. Не может быть, чтобы всех перебили. Кто остался — злее будет! Вдругорядь не обманут — черта с два им поверим…
«Где же батя, Сергей Петрович, Бессмертный? Неужто сложили головы? — думала Алена, тоскуя, и осторожно выглядывала из-под моста — всматривалась в изредка пробегавших людей: — Не мои ли?..»
Сергей Петрович подметил что-то двойственное в действиях японцев; внешне они были любезны, говорили о нейтралитете, о дружеском отношении к русским; они не собираются вмешиваться в их внутренние дела. Но в то же время под предлогом маневров, японские войска к чему-то упорно готовились.
Третьего апреля японское командование напечатало и расклеило объявление — из Хабаровска по распоряжению японского правительства эвакуируются японские войска.
