Сергей Снегов - Взрыв
Молодой рабочий оказался не таким спокойным, как старик. Под внимательным взглядом Маши он стал нервничать. Слово «простой» всегда звучит осуждающе, даже если простаивать приходится по необходимости. Он вскочил.
— Семеныч, я начну потихоньку прилаживать, — сказал он.
— Прилаживай, — отозвался старик. — Прилаживай пока, Серега.
Рабочий скрылся в темноте и вынырнул из нее, таща два тонких провода. Он держал их еще в руках, концы их, освещенные светом его лампочки, ярко блестели. Маша сделала запись в дневнике: «После продолжительного простоя отпальщик вдруг заторопился…» и подняла голову, чтоб посмотреть, что же он делает и как точнее назвать его операцию. И то, что произошло в этот момент, отпечаталось в памяти Маши с такой страшной отчетливостью, словно она всматривалась в эту картину долгие годы. Мощное голубоватое пламя широким факелом охватило отпальщика. Крик, вырвавшийся из его страшно распахнутого рта, был так пронзителен, что он на мгновение заглушил грохот начавшего расширяться и греметь пламени. А затем — тоже на какие-то доли секунды — все звуки были покрыты шумом метнувшегося по квершлагу пламени, он показался Маше шелестом ветра в ветвях, достигшим силы громового удара. Пламя ослепительно заполнило верхнюю часть квершлага, ударило Машу нижней своей частью — пластом раскаленного воздуха — и умчалось в сторону свежей струи. Где-то посередине квершлага произошел взрыв — голубое сияние достигло ужасающей яркости, и возвратившаяся обратно взрывная волна мощно обрушилась на стены.
Маша упала на стену, обожженная и разбитая упругим ударом пламени, и видела, лежа на спине и не имея сил подняться, как устоявший на ногах отпальщик сдирал с себя пылающую одежду. Взрывная волна подхватила его и бросила на стену квершлага. Маша видела в еще не погасшем сиянии, как внезапно сплющилось в блин прижатое волной к крепи тело отпальщика, как оно так же внезапно распухло и возвратилось в прежнее положение и — уже безжизненное — рухнуло вниз. Огромный, мощный грохот, непереносимый и мучительный, как гигантский поток воды, обрушившийся с высоты, ударил по всему телу Маши, наполнял и разрывал уши. А когда грохот иссяк и стали постепенно вновь слышны обычные мелкие звуки, кругом было непроглядно темно и душно, как в истопленной печи.
Маша попробовала встать и не могла — она не чувствовала ног. Ей показалось, что ноги ее оторваны. Она с усилием протянула руку, с усилием приподняла туловище — ноги были на месте. Но это были словно чужие ноги, она трогала их и не ощущала. Внезапно обессилев, теряя сознание, она уронила голову на камень пола. Она не знала, сколько времени так пролежала. С первыми проблесками сознания явилась мысль, что рука ее лежит в крови. Преодолевая слабость, она убрала руку, а еще через некоторое время сообразила, что это не кровь, а щелочь, вылившаяся из разбитого аккумулятора. Только сейчас она представила себе ясно чудовищную силу удара, бросившего ее на землю и разбившего стальную банку аккумулятора. Маша вскрикнула, позвала слабым голосом на помощь, прислушалась — никто ей не ответил, даже эхо не прозвучало в этом мрачном подземелье. Она поняла, что и мастер и отпальщик мертвы, где-то рядом, в кромешной темноте, простерты их безжизненные тела. Но она была жива, она снова схватилась за свои ноги, на этот раз ощутила прикосновение — жизнь возвращалась в них. Она пыталась встать и упала, ноги не держали ее, каждое движение рождало резкую боль внутри тела. Она стонала, глотала слезы, пыталась приподняться, уцепившись в темноте за ленту транспортера, потом опять свалилась и лежала, обессилевшая, хватая ртом воздух. И тут она вскоре почувствовала, что внизу мало воздуха, — она отдыхала лежа, к ней возвращались силы, а дышать становилось все труднее.
Ужас овладел ею, она поняла, что погибает, она вспомнила, что взрыв метана израсходовал имевшийся в воздухе кислород, вместо него теперь появилась углекислота, может быть даже самое страшное — окись углерода, зловещий угарный газ, один из сильнейших ядов. Она успокаивала себя — нет, удушье должно было наступить сразу же после взрыва, а оно не наступило, она дышала, хотя и с усилием, кислород есть — взрыв выбросил из короткого квершлага все образовавшиеся ядовитые газы, в созданное разрежение ринулась свежая струя, пополняя исчезающий кислород. Однако дышать становилось все труднее, воздух словно исчезал, он становился мертвым и ненасыщающим. Она вспомнила о самоспасателе — он выручит ее, она отгородится его фильтрами от сгущающихся в квершлаге газов. В страшном смятении она искала самоспасатель у себя на поясе, шарила руками по земле. Пальцы ее нащупали остатки разбитой коробки. Тогда она громко и пронзительно закричала, на этот раз эхо возвратило ей крик — в стенах что-то загрохотало, завизжало. Маша уронила голову, ей показалось, что она проваливается в мутную болотную воду, она билась на земле, пытаясь встать. Она знала, что удушья не избежать, и задыхалась раньше, чем удушье наступило.
Ей удалось перевернуться со спины на живот. Страх и жажда жизни толкали ее вперед, тащили ее, словно чужая могучая рука. Маша вдруг забыла о боли и бессилии. Она не сумела подняться и поползла на коленях к выходу. Опираясь на руки, она хваталась за каждый бугорок, впивалась в ямки. Никогда она не догадывалась, что столько силы таилось в ее слабых руках, неистово и отчаянно они тянули ее отяжелевшее тело все ближе к выходу, к спасительной свежей струе, пролетавшей со скоростью ветра всего в сотне метров от нее. С каждым рывком избавление от гибели делалось реальнее, Маше почудилось даже, что стало легче дышать. Это было обманчивое чувство, ей пришлось тут же в этом убедиться. Воздуху не хватало все больше, теперь это было уже настоящее, а не воображаемое удушье. В голове у Маши тяжело и гулко шумело, как в створке большой раковины, перед глазами прыгали разноцветные искорки, сердце, казалось, выросло, заполнило всю грудь и, как постороннее большое тело, тяжело билось о ребра, дыхание становилось коротким, торопливым и всхлипывающим. Маша уже не дышала, а судорожно разевала рот, не прикрывая его, как выброшенная на воздух рыба, — она жадно ловила вспухшими губами нагретый воздух, почти лишенный кислорода. Утраченное чувство боли вернулось с удвоенной остротой — все внутренности ее кололо и резало. При резких движениях боль становилась непереносимой. Маша понимала, что тяжело ранена, — ей нужно было лежать, не двигаясь. Но движение означало жизнь, спасение было неподалеку. И она, напрягаясь, содрогаясь от боли, испуская жалкие, не слышные ей самой стоны, отчаянно ползла — с каждой минутой все медленнее — к свежей струе. Она звала на помощь, молила с рыданием: «Спасите меня! Спасите меня!» — она не знала, были ли это вправду крики или только мысли — полубезумные, смятенные, похожие на вопли мысли.
И это страстное стремление вырваться было так огромно, что, уже не имея сил проползти шаг вперед, она все еще думала, что продолжает свой путь к спасению. Маша лежала на земле, ее голова медленно и устало приподнималась и падала, она делала бессильные, скользящие движения руками, раскидывала их по земле, как в воде, — ей представлялось, что это именно то, что следует делать. Задыхаясь, слабо втягивая частыми вдохами ненасыщающий воздух, она тихо плакала. Потом она опрокинулась на спину и судорожно водила над собой руками, пытаясь захватить ладонями воздух, которого уже не было.
И когда на ее закрывшиеся от мучения веки упал резкий сноп света, а живительный кислород пронзительно-чистой струей ворвался в ее распахнутый рот, она не сразу поняла, что с ней происходит. Не раскрывая век, жалко всхлипывая, захлебываясь от избытка воздуха, она сперва слабо, затем все более жадно пила и глотала его, пьянея и возрождаясь. С усилием, медленно Маша приоткрыла глаза — ей казалось, что она бездну времени тянула отяжелевшие веки вверх. А потом еще долго, долго всматривалась она в лицо человека, наклонившегося над ней, сжимавшего пальцами ее ноздри, чтоб заставить дышать только ртом. Трубка, распиравшая ее губы, была открыта на максимум, из нее легким ветром вылетала живительная струя. Тяжелый ящик респиратора висел на спине человека — плохо закрепленный, он сваливался на его голову, придавливал ее вниз. «Откуда у него респиратор, он же не брал его?» — думала Маша, водя глазами по лицу этого человека. Лицо его было плохо видно, свет фонарика падал на землю, только отраженные блики сумрачно и неясно играли на щеках. Но глаза его нестерпимо блестели на черном лице. И первой подлинно сознательной мыслью Маши было понимание того, что никогда в будущей своей жизни — ни в минуты счастья, ни в горе, ни в болезни, ни в старости, стирающей в серое пятно все пережитое, — она не забудет, не посмеет забыть выражения этих глаз.
4
Взрыв настиг Синева недалеко от семнадцатого квершлага. Синев, отпустив помощника, возвращался обратно после обследования заброшенных выработок. Пламя ослепительно вырвалось на свежую струю и ринулось вниз, в метаноносные горизонты. Если бы оно пронеслось, накрыв Синева, еще метров двести, пришел бы конец и ему и шахте. Мощный поток морозного воздуха сразу сбил пламя, оно вытягивалось в струю, крутилось и гасло — только огненный клубок несся по штольне. Отчаянно закричав, Синев бросился бежать, он слышал за спиной громовой шелест летящего за ним огня. Воздушная волна ударила Синева в спину, бросила на землю и тащила по земле, обдирая его лицо о породу и уголь.
