Евгений Петров - Осторожно, овеяно веками! (сборник)
Оставалось написать пьесу. Но это беспокоило Хунтова меньше всего. Зритель дурак, думалось ему.
– Мировой сюжет, – возгласил Ляпис, подходя к человеку, непрерывно звучащему в унисон с эпохой.
Хунтову сюжет был нужен, и он живо спросил:
– Какой сюжет?
– Классный, – ответил Ляпис.
Хунтов приготовился уже записать слова Ляписа, но подозрительный по природе автор многоликого Гаврилы замолчал.
– Ну. Говори же.
– Ты украдешь.
– Я у тебя часто крал сюжеты?
– Д повесть о комсомольце, который выиграл сто тысяч рублей.
– Да, но ее же не взяли.
– Что у тебя вообще брали! А я могу написать замечательную поэму.
– Ну, не валяй дурака. Расскажи.
– А ты не украдешь?
– Честное слово!
– Сюжет классный. Понимаешь, такая история. Советский изобретатель изобрел луч смерти и запрятал чертежи в стул. И умер Жена ничего не знала и распродала стулья. А фашисты стали разыскивать стулья. А комсомолец узнал про стулья, и началась борьба. Тут можно такое накрутить…
Хунтов забегал по комнате, описывая дуги вокруг опустошенного воробьяниновского стула.
– Ты дашь этот сюжет мне.
– Положим.
– Ляпсус. Ты не чувствуешь сюжета. Это не сюжет для поэмы Это сюжет для пьесы.
– Все равно. Это не твое дело. Сюжет мой.
– В таком случае я напишу пьесу раньше, чем ты успеешь написать заглавие своей поэмы.
Спор, разгоревшийся между молодыми людьми, был прерван приходом Ибрагима.
Это был человек легкий в обхождении, подвижный и веселый Он был тучен. Воротнички душили его. На лице, шее и руках сверкали веснушки. Волосы были цвета сбитой яичницы! Изо рта валил густой дым. Ибрагим курил сигары «Фигаро» – 2 штуки 25 копеек. На нем было парусиновое подобие визитки, из карманов которой высовывались нотные свертки. Матерчатая панами сидела на его темени корзиночкой. Ибрагим обливался грязным потом.
– О чем спор? – спросил он пронзительным голосом Композитор Ибрагим существовал милостями своей сестры Из Варшавы она присылала ему новые фокстроты. Ибрагим переписывал их на нотную бумагу, менял название «Любовь в океане» на «Амброзия» или «Флирт в метро» на «Сингапурские ночи» и снабдив ноты стихами Хунтова, сплавлял их в музыкальный сектор.
– О чем спор? – повторил он.
Соперники воззвали к беспристрастию Ибрагима. История о фашистах была рассказана во второй раз.
– Поэму нужно писать, – твердил Ляпис-Трубецкой.
– Пьесу! – кричал Хунтов.
Но Ибрагим мигом разрешил тяжбу.
– Опера, – сказал Ибрагим, отдуваясь. – Из этого выйдет настоящая опера с балетом, хорами и великолепными партиями.
Его поддержал Хунтов. Он сейчас же вспомнил величину сборов Большого театра. Упиравшегося Ляписа соблазнили рассказами о грядущих выгодах. Хунтов ударял ладонью по справочнику и выкрикивал цифры, сбивавшие все представления Ляписа о богатстве.
Началось распределение творческих обязанностей. Сценарий и прозаическую обработку взял на себя Хунтов. Стихи достались Ля-йису. Музыку должен был написать Ибрагим. Писать решили здесь же и сейчас же.
Хунтов сел на искалеченный стул и разборчиво написал сверху листа: «Акт первый».
– Вот что, други, – сказал Ибрагим, – вы пока там нацарапаете, опишите мне главных действующих лиц. Я подготовлю. кой-ка-кие лейтмотивы. Это совершенно необходимо.
Золотоискатели принялись вырабатывать характеры действующих лиц. Наметились приблизительно такие лица:
Уголино – гроссмейстер ордена фашистов (бас).
Альфонсина – его дочь (колоратурное сопрано).
Т. Митин – советский изобретатель (баритон).
Сфорца – фашистский принц (тенор).
Гаврила – сельский комсомолец (переодетое меццо-сопрано).
Нина – комсомолка, дочь попа (лирич. сопрано).
(Фашисты, самогонщики, капелланы, солдаты, мажордомы, техники, сицилийцы, лаборанты, тень Митина, пионеры и др.).
– Я, – сказал Ибрагим, которому открылись благодарные перспективы, – пока что напишу хор капелланов и сицилийские пляски. А вы пишите первый акт. Побольше арий и дуэтов.
– А как мы назовем оперу? – спросил Ляпис.
Но тут в передней послышался стук копыт о гнилой паркет, тихое ржание и квартирная перебранка. Дверь в комнату золотоискателей отворилась и гражданин Шарипов, сосед, ввел в комнату худую, тощую лошадь с длинным хвостом и седеющей мордой.
– Гоу! – закричал Шарипов на лошадь. – Ну-о, што б тебя… Лошадь испугалась, повернулась и толкнула Ляписа крупом.
Золотоискатели были настолько поражены, что в страхе прижались к стене. Шарипов потянул лошадь в свою комнату, из которой повыскакивало множество зеленоватых пацанят. Лошадь заупрямилась и ударила копытом. Квадратик паркета выскочил из гнезда и, крутясь, полетел в раскрытое окно.
– Фатыма! – закричал Шарипов страшным голосом. – Толкай сзади.
Со всего дома в комнату золотоискателей мчались жильцы. Ляпис вопил не своим голосом. Ибрагим иронически насвистывал «Амброзию». Хунтов размахивал списком действующих лиц. Лошадь тревожно косила глазом и не шла.
– Гоу… – сказал Шарипов вяло. – О-о-о, черт…
Но тут золотоискатели опомнились и потребовали объяснений. Пришел управдом с дворником.
– Что вы делаете? – спросил управдом. – Где это видано! Как можно вводить лошадь в жилую квартиру?
Шарипов вдруг рассердился.
– Какое тебе дело! Купил лошадь. Где поставить? Во дворе украдут…
– Сейчас же уведите лошадь! – истерически кричал управдом. – Если вам нужна конина – покупайте в мясной.
– В мясной дорого, – сказал Шарипов. – Гоу. Ты… Проклятая… Фатыма…
Лошадь двинулась задом и согласилась наконец идти туда, куда ее вели.
– Я вам этого не разрешаю, – говорил управдом, – вы ответите посуду.
Тем не менее Шарипов увел лошадь в свою комнату и, непрерывно тпрукая, привязал животное к оконной ручке. Через минуту пробежала Фатыма с большой и легкой охапкой сена.
– Как же мы будем жить, когда рядом лошадь? Мы пишем оперу, нам это неудобно, – завопил Ляпис.
– Не беспокойтесь, – сказал управдом, уходя, – работайте.
Золотоискатели, прислушиваясь к стуку копыт, снова засели за работу.
– Так как же мы назовем оперу? – спросил Ляпис.
– Предлагаю назвать «Железная роза».
– А роза тут при чем?
– Тогда можно иначе. Например, «Меч Уголино».
– Тоже несовременно.
– Как же назвать?
Остановились на отличном интригующем названии – «Луч смерти». Под словами «акт первый» Хунтов недрогнувшей рукой написал; «Раннее утро. Сцена изображает московскую улицу, непрерывный поток автомобилей, автобусов и трамваев. На перекрестке – Уголино в поддевке. С ним – Сфорца».
– Сфорца в пижаме, – вставил Ляпис.
– Не мешай, дурак. Пиши лучше стишки для ариозо Митина. На улице в пижаме не ходят.
И Хунтов продолжал писать: «С ним Сфорца в костюме комсомольца».
Дальше писать не удалось. Управдом с двумя милиционерами стали выводить лошадь из шариповской комнаты.
– Фатыма! – кричал Шарипов. – Держи, Фатыма!
Ляпис схватил со стола батон и трусливо шлепнул им по костлявому крупу лошади.
– Тащи, – вопил управдом.
Лошадь крестила хвостом направо и налево. Милиционеры пыхтели. Фатыма с братьями обнимали худые колени лошади. Гражданин Шарипов безнадежно кричал «гоу».
Золотоискатели пришли на помощь представителям закона, и живописная группа с шумом вывалилась в переднюю.
В опустевшей комнате пахло цирковой конюшней. Внезапный ветер сорвал со стола оперные листочки и вместе с соломой закружил по комнате. Ариозо товарища Митина взлетело под самый потолок. Хор капелланов и зачатки сицилийской пляски пританцовывали на подоконнике.
С лестницы доносились крик и брезгливое ржание. Золотоискатели милиционеры и представители домовой администрации напрягали последние силы. Одолев упорное животное, соавторы собрали развеянные листочки и продолжали писать без помарок.
Золотой теленок
Забытые страницы
Папа-модерато
Молодой человек, который называл себя Борисом Древля-ниным, а на самом деле носил скромную греческую фамилию Папа-Модерато, с вызывающей нежностью Поглядывал на Зосю, которая накрывала стол к обеду. Она переходила от старомодного величественного буфета с зеркальными иллюминаторами и резными птицами на дверках к столу и выгружала посуду. Красный борщ, оставленный ею на медленном огне перед купанием, был уже готов.
– Ну, как ваши столовники? – спросил Древлянин страстным голосом.
Ему очень нравилась Зося Синицкая, яблочная родинка на ее щеке и короткие, разлетающиеся волосы с гимназическим пробором на боку. У Зоей был тот спортивный вид, который за последнее время приобрели все красивые девушки в мире. Папе-Модерато хотелось бы напрямик рассказать Зосе о чувствах, обуревавших его неспокойное сердце. Но он еще не решился. И покуда всю свою нежность, всю свою страстность вкладывал в обиходные служебные фразы:
