Варткес Тевекелян - Романы. Рассказы
— Кто ее построил, дядя Апет?
— Точно сказать никто не может. Знатоки истории предполагают, что когда-то в нашей долине жил сын армянского царя Сенекерима, он и построил крепость, чтобы преградить путь набегам диких племен на Армению. Кто бы ее ни строил, видно, что наши предки были большими мастерами, — какая замечательная башня с бойницами, глубокие колодцы на гранитной горе и, наконец, церковь! Да я не об этом хотел говорить… Двое из вас пусть пасут коров на склонах крепости. Утром, поднимаясь туда, пастух кое-что захватит с собой, днем можно будет отнести ему в корзинке еду, не так ли?
— Конечно.
— Надо выбрать такое место, с которого можно было бы видеть все вокруг. В случае опасности, — вернее, если жандармы захотят туда заглянуть, — пастухи дадут сигнал и тем, которые будут находиться в крепости, и товарищам, несущим им еду. Ты понял все?
— Еще бы! — воскликнул Мурад. Он искренне обрадовался предстоящему опасному делу. — Только ты расскажи насчет сигнала, чтобы ошибки не было.
— А вот мы сейчас все обсудим с тобой… — Апет начал объяснять подробности Мураду.
Апет не посвятил своего юного друга в сущность плана, заключавшегося в том, что часть армян перебиралась в крепость, чтобы быть ближе к своим семьям и в случае серьезной опасности прийти им на помощь. Он не сказал также, что крепость подготавливается к тому, чтобы укрыть там все население, если в этом появится необходимость.
Глава восьмая
Резня
Жарко. На синем небе ни единого облачка. Воздух словно застыл. Зеленая листва на деревьях покрылась толстым слоем желтой пыли. Даже птицы — и те куда-то спрятались. Тишина.
На улицах городка безлюдно. Мохнатые собаки, высунув язык, лежат в тени под заборами. Изредка они провожают ленивым взглядом одиноко проходящего человека.
Вдруг в этой знойной тишине со стороны садов доносятся звуки оркестра. Полуголая детвора высыпает на улицу. Опережая друг друга, ребята бегут к дороге.
В город входит полк аскеров[10], направляющийся к русской границе.
Впереди на гнедом коне пожилой командир в сопровождении двух конных офицеров. На некотором расстоянии за ними оркестр во главе с барабанщиком. Медные инструменты блестят, сверкают на солнце. По раздутым щекам музыкантов пот льет градом. За оркестром громадного роста аскер несет знамя — красное полотнище с полумесяцем и звездой в середине. Звезда на знамени означает мир, полумесяц — могущество Оттоманской империи. Когда, мол, турки завоюют мир, полумесяц замкнется вокруг звезды. В двух шагах за знаменосцем, отчеканивая шаг, идут запыленные аскеры, рота за ротой, с командирами во главе. На аскерах новенькое, с иголочки обмундирование, за спинами ранцы, на стволах винтовок навинчены коротенькие, с широким лезвием немецкие штыки.
За полком следует обоз — десятка три лошадей и мулов, навьюченных палатками, большими медными казанами и продовольствием. Полковой мулла едет верхом за обозом.
Еще накануне по городу распространился слух, что прибывают аскеры. Жители армянского квартала, охваченные страхом, метались из дома в дом, советовались, делали всякие предположения, спорили и, не зная, что предпринять, прятали в подземелья на всякий случай все, что можно было спрятать. Матери строго-настрого запретили девушкам выходить на улицу. Хачик со своим отрядом расположился в цитадели крепости.
Первый день прошел спокойно. Аскеры завернули в пустое поле около казарм и там поставили палатки. Потом они занялись мелкими хозяйственными делами — кто стиркой, кто починкой обуви и одежды; большинство же расположилось в тени тополей на берегу арыка и мирно дремало. Ничто не предвещало опасности, даже старики, знающие, что такое аскеры, понемногу успокоились.
Старик Мигран говорил своей соседке, жене Мазманяна:
— Видать, ничего не будет, переночуют и утром уйдут себе с богом.
— А если не уйдут?
— Что им тут делать? Обязательно уйдут. Потом, как ни говори, дисциплина, не то что в прошлую войну. Тогда, помнишь, не успели они зайти в город, как хлынули к нам в квартал и, словно саранча, все разгромили. И народу тогда столько погибло — страшно даже вспомнить. А сейчас, глянь, лежат себе под деревьями, и ничего им не надо. Должно быть, приказ такой вышел: раз ты солдат, так воюй, мол, с врагом, а мирное население нечего трогать, — успокаивал сам себя охотник.
Но аскеры не ушли, и никакого приказа, чтобы не грабить и не убивать мирное население, не оказалось.
Утром командир полка послал двух молодых аскеров во главе с унтер-офицером в армянский квартал с требованием выделить пятьдесят барашков, пять быков и крупы на довольствие полка, и пока оставшиеся в городе старики соображали, кого обложить, у кого взять, чтобы никому не показалось особенно обидным, аскеры зашли в дом Мазманяна. Унтер-офицер потребовал от старухи бакшиш. Солдаты начали шарить по всему дому. Они брали все, что попадалось им под руку: полотенца, старое платье, обувь, даже стали срывать верх с тюфяков и одеял.
Старуха вынесла деньги и попросила унтера увести своих молодцов. В ответ тот только хитро подмигнул. В одной из комнат аскеры напали на двух спрятавшихся молодых женщин. Один из аскеров, веснушчатый, с горбатым носом, сорвал покрывало с головы невестки Мазманяна, другой попытался обнять ее и повалить на пол. Женщины подняли крик. На шум прибежала старуха, втроем они попытались вытолкнуть аскеров за дверь, но когда это им не удалось, старуха кинулась во двор и стала звать на помощь.
Первым подошел Мигран, за ним еще двое стариков, несколько подростков и Качаз.
— По чести просим, господин офицер: не трогайте наших женщин, — просил Мигран.
— Ребята на фронт идут, пусть себе немножко побалуются, — ответил унтер.
— Мы этого не допустим! Скандал будет, до командира дойдет! — повысил голос Мигран.
— Бунтовать собрались, грязные гяуры? Я сейчас покажу вам! — И унтер со всей силой толкнул Миграна в грудь.
Старик упал. Качаз бросился на унтера и поцарапал ему лицо, двое подростков напали на него сзади и повалили на пол, старики поспешили на помощь все еще кричащим женщинам, с трудом вырвали их из рук аскеров и стали выталкивать турок за порог. Унтер, придя в себя, выхватил револьвер и выстрелил прямо в грудь старухе, и она, обливаясь кровью, упала. Поднялась суматоха, подошли еще люди, среди них двое вооруженных, кто-то ударил унтера палкой по голове. Оценив опасность положения, унтер счел разумнее для себя удалиться.
— Пошли, ребята! — сказал он своим солдатам, держась рукой за голову. — Мы им еще покажем!
Турки ушли.
— Что же будем делать? — растерянно спросил Мигран. — Они сейчас вернутся, и начнется старое.
Расталкивая толпу, вышел вперед красный, как бурак, Манукян:
— Заварили кашу, а еще спрашиваете, что будем делать! Когда вы только ума наберетесь?
— Что же оставалось делать? Смотреть спокойно, как насилуют наших жен и дочерей?
— Силой силу не поборешь, это пустое. Дали бы им денег в зубы — вот и все.
— Ты бы посоветовал, что делать, — сказал Мигран.
— Послать кого-нибудь к каймакаму и обещать богатый выкуп.
— Сейчас сила не в нем, а в воинском начальнике, — сказал один старик. — Он здесь хозяин.
— Значит, к нему тоже послать. Без каймакама все равно не обойдешься.
— Кого же посылать будем? — спросил Мигран.
— К каймакаму пойду я, а к начальнику пусть идет Сероп, он хорошо говорит, — предложил Манукян.
Люди, охваченные страхом, даже позабыли про мертвую старуху, только дочь и невестка ее оплакивали.
Когда Манукян и Сероп ушли, из крепости спустился Хачик.
— Пока не поздно, пусть женщины заберут детей и поднимутся в горы: в случае чего там будет лучше защищать их.
— А дом, хозяйство? — спросил кто-то.
— Сейчас жизнь нужно спасать — вот что главное, черт с ним, со всем хозяйством! Давайте, сестрички, поторапливайтесь. Подавайтесь к Крестовой скале, только по разным тропинкам.
Выпроводив женщин и детей, Хачик со своими людьми занял ущелье, чтобы удержать аскеров в случае, если они вздумают преследовать их в горах. Но, видно, у аскеров не было времени преследовать беглецов. Они ограничились грабежом и убийствами оставшихся в городе. До поздней ночи аскеры громили армянские кварталы. На следующее утро они, свернув палатки, ушли из города под звуки торжественного марша, словно одержали крупную победу над врагом.
Сероп не вернулся домой. Потом выяснилось, что по приказу командира полка его расстреляли как бунтовщика, а Манукян уцелел. Он со своей семьей спрятался в доме каймакама и вернулся к себе только после ухода аскеров из города.
Семья Гугаса с опаской, озираясь по сторонам, спустилась с гор в родное гнездо. Еще издали, увидев свой дом, Мурад закричал:
