Илья Лавров - Галя Ворожеева
— Сейчас, сейчас, — сказала Галя и крикнула растерявшемуся Шурке: — Воды!
Шурка бросился в дом.
— Маслом его надо, подсолнечным маслом смазать, — проговорил дядя Троша и засеменил в дом.
Галя склонилась над Стеблем и облегченно вздохнула: лицо и глаза его были целы, мальчишески длинную шею и грудь огонь не тронул. Только на ногах, выше колен и ниже, виднелись пузыри да белесые пятна ожогов. Галя коснулась пятна на колене, пальцы ее ощутили спекшуюся, грубую, твердую кожу. Ей стало не по себе.
В стороне послышался голос Кузьмы Петровича, потом голос шофера, затем заурчал мотор и вспыхнули фары. А луна все сияла, равнодушная и красивая. А костер, вместе с которым вспыхнул и Валерка, продолжал пылать, высокий и яростный.
Прибежал Шурка с ковшом воды. Галя приподняла голову Стебля, поила его и, всхлипывая от жалости, приговаривала:
— Ах ты, чертушко! Ах ты, Стебель-Стебель! И как это угораздило тебя? Ну, ничего, ничего — обойдется. Теперь медицина не то что при царе Горохе. Выручат тебя из беды!
Стебель пил жадно, захлебываясь, кусая край ковша, проливая воду на грудь. И вдруг его стало трясти.
— Оденьте меня, холодно мне, — выдохнул он хрипло. — Дайте одеяло! Придвиньте меня к костру! — Его трясло все сильнее.
Трусцой прибежал дядя Троша с бутылкой.
— Мажь его маслом, — распорядился он. — Масло боль уменьшает. Терпи, паря, атаманом будешь.
Галя принялась лить из бутылки на ноги Стебля и осторожно растирать масло.
— Тебе сейчас будет легче, легче, — подбадривала она.
— Холодно мне, больно! Да не жми ты, — сцепив зубы, цедил Стебель.
Подошел грузовик, из кабины выскочил Кузьма Петрович, отбросил задний борт. В кузове лежал матрац, белели простыня и подушка.
Стебля осторожно подняли, уложили и укутали одеялом. Валерка как-то вдруг затих и стал ко всему безучастен. Он уже не кричал, ничего не просил, словно впал в забытье. Глаза, казалось, ничего не замечали, отсутствующий взгляд его был устремлен в лунное небо. И этот взгляд совсем переполошил Галю. Ей почудилось, что Стебель умирает.
— Не надо, Валерка! Не надо же так смотреть, — зашептала она.
— Галина, и ты, Александр, везите его в районную больницу, — распорядился хмурый Кузьма Петрович. — Сядьте по его бокам и поддерживайте. — Он повернулся к шоферу: — А ты вези осторожней, не растряси парня.
Кузьма Петрович поднял борт и лязгнул затвором.
В больницу приехали в два часа ночи. Стебля унесли в палату, а Галя и Шурка остались в приемном покое. Сидя на белом деревянном диванчике, они ждали доктора, который принял Стебля. В больнице стояла сонная тишина, сильно пахло лекарствами. Сплошная белизна и очень яркая лампочка утомляли глаза и наводили скуку. Галя чувствовала себя усталой, разбитой после всего происшедшего, ей хотелось спать и есть, и было на душе ненастно, как дождливой осенью на раскисшей дороге.
Через час дверь распахнулась, вошел молодой, стремительный в движениях доктор. Он был рослый, стройный; белоснежный накрахмаленный халат и накрахмаленная, жесткая шапочка казались на нем щеголеватыми, они украшали его. Перехваченный поясом халат не был застегнут, он был немного раздвинут, чтобы люди видели модный, пепельного цвета, толстый свитер в красных зигзагах и новенькие синеватые джинсы, усеянные блестящими заклепками.
Кофейные глаза на смуглом лице доктора смотрели на Галю с загадочной пристальностью. И эти глаза, и взгляд их не понравились ей.
— У вашего товарища ожог третьей степени, — сказал он, остановившись перед Галей и Шуркой. Те поднялись. С чумазыми руками, непричесанные, в пропыленной рабочей одежде, они чувствовали себя смущенно рядом с этим ослепительно белым щеголем.
— Боль, правда, его сейчас не терзает. Мы ввели ему обезболивающее лекарство, обработали ожоги. Согрели парня чаем и даже дали ему рюмку коньяку. Так что он чувствует себя довольно сносно. И все-таки положение у него, как говорится, аховое. Ему нужно немедленно сделать переливание крови… Но… получилась досадная неувязка. Сегодня у нас днем кончилась консервированная кровь, а новую привезут дня через два.
— Так возьмите у нас, — оживилась Галя.
— Вот об этом я и хотел с вами поговорить, — доктор улыбнулся, пристально глядя в лицо Гали. Она покраснела и, как бы спасаясь от этого взгляда, схватила Шурку за руку:
— Ты согласен, Шур?
— А чего тут, — не сказал, а пробурчал Шурка, сонно хлопая ресницами, — если надо — берите. Не обеднею.
Тут же стремительный доктор облек их в халаты и увел в процедурную. Сестра, пожилая, толстая, матерински-домашняя, кольнула им иглой кончики пальцев, растерла на стекляшках капельки их крови.
— Какая группа у больного? — спросил доктор.
— Первая, доктор, первая, — певуче ответила сестра.
— Ну вот, если ваша группа крови подойдет ему, значит, вы поможете товарищу. Если не подойдет, будем поднимать с постелей доноров.
Но, видно, Стеблю повезло — у обоих оказалась нужная группа. Галя обрадовалась, заспешила в палату к Валерке, куда повели их доктор и сестра. А Шурка плелся сзади, его, должно быть, не очень радовала вся эта процедура и больничное окружение. Галя боялась, как бы он не принялся ворчать. Но войдя в палату и увидев Стебля, Шурка ободряюще заухмылялся: не вешай, дескать, носа!
Стебель лежал недвижно, все такой же безразличный и притихший.
— Как ты себя чувствуешь, Валера? — тихо спросила Галя, подходя к Стеблю. Тот некоторое время молчал, потом губы его разлепились, и он произнес тоже тихо:
— Ни черта, переморщим это дело. Все зарубцуется, как на собаке.
— Правильно, Валерий: переморщим, и никаких гвоздей! — засмеялся доктор. — Сейчас мы тебя подкрепим. Сделаем переливание крови. И потечет в твоих жилах Галина горячая кровь. Вон ее щеки так и рдеют! Да и приятель твой крепок. Поделится своей силой.
В палате пахло не то лекарством, не то мазью. Шурка поморщился. Давно, еще мальчишкой, провалился он в полынью, заболел воспалением легких и попал в больницу. С тех пор его мутило все больничное. А уколы он просто не выносил.
Галю усадили рядом с кроватью Стебля. Ее оголенную руку сестра перетянула красной резиновой трубкой.
— Ну, вот, теперь мы и займемся делом, — добродушно пропела сестра. Она перехватила резиной и руку Стебля. — Держи-ка, сынок, жгутик сам. Можешь?
Стебель молча взял концы трубки.
Доктор вышел из палаты.
Как только сестра взяла шприц, Галя отвернулась, а Шурка побледнел и, отойдя к окну, стал смотреть в больничный сад, озаренный луной. «Ротозей, — ругал он Стебля, — еще бы обкатил себя бензином с ног до головы! Ну, раззява! А теперь вот выматывают душу из-за него. Это надо же — иглу вонзают! Плюнуть бы на все, да и смотаться домой, но ведь загнется, балбес».
А тут еще стал его мучить зверский голод. Была у Шурки такая странность: если случалось с ним что-нибудь нехорошее, какое-нибудь горе, его начинал мучить голод. И чем тяжелее было горе — тем сильнее хотелось есть. И он ел, ел помногу, «ел на нервной почве», как он сам выражался. Это удивительное свойство он скрывал, чтобы над ним не смеялись.
Чувствуя легкую тошноту от голода, сглатывая слюни, Шурка вполуха слушал, как сестра что-то бормотала материнское, ласковое. А сама набирала в шприц Галину кровь и вводила ее в Валеркину вену. И все ворковала:
— Вот теперь вы, можно сказать, породнились, вроде как брат и сестра стали. Одна в вас кровь потечет.
Взгляд Стебля стал напряженным, а у Гали на носу выступила испарина, должно быть, эти слова, эта мысль поразила их. И Галя уже не вздрагивала от противного ощущения иглы, пронзающей вену, она даже рада была этой игле, приносящей человеку жизнь…
Когда они вышли из палаты, чувствуя легкое головокружение и приятную слабость, их встретил доктор. Он провел их в свой кабинет. Галя и Шурка увидели бутерброды с колбасой и с сыром и крепко заваренный чай в стаканах.
— Подкрепитесь, товарищи, — закуривая, сказал озабоченный доктор.
Галя с Шуркой смущенно сели к столу, но оба проголодались, поэтому быстро преодолели стеснительность и взялись за бутерброды. Особенно Шурка приналег на них. Он даже жмурился от удовольствия.
Доктор расспрашивал их о работе, о жизни в совхозе, рассказывал о разных случаях, связанных с ожогами. А когда закончилось чаепитие, он угостил Шурку сигаретой и решительно произнес:
— Ну, а теперь я должен сказать вам о самом главном. Если Валерию не сделать пересадку кожи, ходить он не будет.
И доктор принялся объяснять им, почему это может произойти. Галя испуганно глянула на Шурку и, не дослушав доктора, воскликнула:
