Григорий Володин - Синий луч
А река кипела туманом у берегов. Белые облака вырывались из-под круч и спешили навстречу друг другу. Столкнувшись на середине, они весело клубились, ворочаясь, как расшалившиеся дети. А когда солнце, поднявшись выше леса, взглянуло на левый берег реки, он вспыхнул сине-зеленым огнем и потух; туманы отступили, и вдоль белого песка затемнел извилистый ручеек — воды Донца. Ручеек побежал вниз, исчез в тени широкого дуба, где притаились туманы, и появился за ними, как родник из кручи, несмелый, будто оглядывающийся. Еще чуть-чуть приподнялось солнце над вершинами лип, и речные туманы зарделись. Утро, шагнув через реку, вошло в городок Крутые Горы.
В такое утро на крыльцо дома с большой стеклянной верандой быстро вышел коренастый подросток. Секунду постояв, он резко обернулся к Донцу, широко открыл глаза и восхищенно улыбнулся, увидев розовые туманы над водой.
— Мама, мама, посмотри! — закричал он. — Скорее, мама!
В двери показалась моложавая женщина в халате. Она подошла к сыну, обняла его за широкие для юноши плечи, заглянула в черные, радостно блестящие глаза и засмеялась.
— Саша, ты каждый день видишь это и не перестаешь восхищаться.
— Мама, так это каждый раз по-новому! Вот вчера тот куст боярышника поймал облако тумана и спрятался в нем, — паренек улыбнулся. — А сегодня все вокруг в тумане, а этот куст, как остров посреди розового моря. Похоже, мама? — Сын ласково потянул мать за руку, тихо попросил: — Пойдем к реке.
Пригибаясь под ветвями деревьев, они быстро спустились к берегу. Саша взглянул на уплывающие в лес туманы, на синий Донец, вслушался в пение птиц на левобережье, тихо сказал:
— Мама, я поеду туда.
— Ты не завтракал, Саша!
— Я скоро вернусь, — и, видя, что мать согласна, прыгнул в лодку. Сильным движением оттолкнулся от берега и, загребая веслом то с одной, то с другой стороны, заторопился к далеко белевшей косе.
— Саша, ты недолго! — закричала мать, любуясь сильными и ловкими движениями сына.
А он, наверное, и чувствуя на себе этот взгляд, и от избытка сил и захватывающей душу красоты наступившего утра, в одно мгновение сбросив майку, взметнулся в воздухе, вскрикнул радостно:
— Хорошо! — и с шумом исчез в воде.
По ровной глади реки заторопились маленькие волны, широкими кругами разбегаясь от места, где скрылся Саша. Сын так долго не показывался из воды, что мать забеспокоилась. По реке грустно плыла лодка. Наконец-то, далеко-далеко, почти у самой песчаной косы, вымахнул в солнечные лучи бронзовый от загара юноша. Мать облегченно вздохнула и, часто оглядываясь, пошла к дому.
Вот уже и вырос сын. Большой… А до сих пор не верит Галина Аркадьевна, что погиб Борис. Как он любил вот такие рассветы! На реке он всегда пугал ее своими проделками. То нырнет под воду с камышинкой, дышит через нее, и долго-долго его нет. Галина забеспокоится, вскрикнет, а он тут как тут и уже весело кричит: «Галинка!» И ей так хорошо и радостно, что она сама бросится в реку, чтобы наказать Бориса. Да не так просто поймать его… А то принесет из лесу колючего ежика и ну возиться с ним, и вместе с Сашей перевернут все в комнатах, а потом помогают ей навести порядок. Оба серьезные, и отец и сынишка, но обязательно вещи ставят не туда, где они стояли, а нарочно на другое место. Она сердилась. Отец и сын видят это, переглядываются, тая улыбку, потом разом переставят все на место, кинутся к ней с разных сторон, затормошат, закружат: «Мама, не сердись!» «Галинка, не печалься!» И сердце отойдет…
Борис, Борис… Остался ты не только в моем сердце. Люди приносят цветы к подножью памятника. Незнакомые, они не встречались с тобой, а обнажают головы. Великое дело совершил ты, беспокойный геолог, и умер ты славно. Страшно стоять перед дулами автоматов, зная, что это твои последние минуты жизни… Ты не сдался. А я и не знала, что ты такой сильный. Птицы лесной не обидел за всю жизнь… Никто не знает, где расстреляли тебя фашисты. Ждала тебя, надеялась… В архивах гестапо нашли приговор тебе — расстрелять. И… приведен в исполнение. Дата — ноябрь, сорок первый год…
И все же не верила. Ждала. Пришли из плена. Возвратились угнанные в Германию. Бориса нет. Значит, правда.
Галина Аркадьевна украдкой смахнула слезу. Остановилась на крыльце. По белой косе, тяжело ступая, как отец, уходил в лес сын.
Повзрослел Саша, меньше стал расспрашивать об отце, боится разбередить в сердце матери незажившую рану. Характер у него как у Бориса: ласковый, но упрямый. Задумал разыскивать вещи отца, засыпанные взрывом на Донце в первый день войны. Все выпытывал подробности, место определял. Плохо помнит Галина Аркадьевна рассказ Бориса об этом, столько пришлось пережить за время войны. Мирные дни позабылись, стерлись в памяти. Отговаривала — боязно отпустить от себя, Саше только пятнадцать лет. А видела — Саша готовится в путь. С другом все решили, лодку смастерили сами. И ведь уговорили старика-соседа — помог он им, всей работой руководил. Теперь Саша просит купить ружье. И ничего не сделаешь — сын вырос…
Галина Аркадьевна повернулась, хотела идти в дом. В калитку шумно влетел вихрастый, невысокий паренек. Улыбаясь, кинулся бегом к крыльцу.
— Здравствуйте! Санек где?
— Здравствуй, Коля, — улыбнулась Галина Аркадьевна. — Чего ты так запыхался, убегал от кого, что ли?
— Новость есть! — Коля посмотрел на реку, увидел свою лодку на косе и исчез в саду.
— Коля! Коля! — попыталась остановить его Галина Аркадьевна и, заметив, что тот побежал еще быстрее, закричала: — Какая новость?
— Переметы достал! — прокричал в ответ Коля, стягивая с себя рубашку. — Будем теперь с рыбой! — Он запрыгал на одной ноге, освобождаясь от брюк. Потом обернулся к дому и воскликнул: — Теперь только ружье и в путь! — бултыхнулся в воду. — Но тотчас вынырнул, ухнув несколько раз от удовольствия. — Сейчас приедем! — И поплыл на левый берег.
— Дождешься вас теперь, — усмехнулась Галина Аркадьевна. — Опять будете до полудня планировать путешествие.
Галина Аркадьевна вошла в дом.
Жаркое июльское солнце поднялось и поплыло в белесой высоте, щедро осыпая землю лучами. Река заблестела, заискрилась, из темной стала серебристой, лес потерял полутени и зеленой стеной потянулся вдоль берегов. По улицам заспешили горожане. Раскрылись двери магазинов, на колхозном рынке раздались крики гусей. Где-то на окраине городка басовито звал на работу заводской гудок. На лесах около закопченных стен лаборатории научного института, в котором когда-то работал Тропинин, каменщики в белых фартуках приняли от крановщика первую партию кирпича. Рядом, на крыше жилого дома, появился маляр и размашисто замахал кистью. Солнечные лучи, будто обрадовавшись светлым краскам позади маляра, побежали за ним, и краски заискрились ярко, до рези в глазах.
Около домика с большой стеклянной верандой остановился высокий, давно начавший седеть мужчина. Он быстро окинул взглядом дом, распахнутые окна с занавесками, закрывающими их изнутри, мельком взглянул на колючие листья пышно разросшегося на подоконниках столетника. Видимо, ему не терпелось увидеть кого-нибудь из жильцов. Никого не увидев, он решительно толкнул калитку и, осматривая подворье, направился к дому.
Заметив постороннего человека во дворе, Галина Аркадьевна поправила белый передник и вышла на крыльцо.
— Простите, пожалуйста, — взволнованно заговорил незнакомец, — здесь живут Тропинины?
— Да, — утвердительно склоняя голову, ответила Галина Аркадьевна.
— Вы меня извините… Понимаете, тут такое дело, что я даже не знаю, как и сказать.
— Что же мы стоим, заходите в комнату! — словно испугавшись чего-то, тихо пригласила Галина Аркадьевна.
— Вы понимаете, может, мне надо не к вам, — незнакомец быстро достал что-то из кармана. — Это не ваша? — он протянул Галине Аркадьевне зеленую записную книжку.
Она осторожно взяла книжку и, волнуясь, быстро раскрыла.
— Борис?! — воскликнула она и сделала шаг к незнакомцу. — Он жив?.. Где он?.. — прошептала Галина Аркадьевна и потеряла сознание.
…Галина Аркадьевна пришла в себя на диване. Облокотившись на подоконник, в комнате стоял незнакомый мужчина. Услышав тяжелый вздох женщины, он выпрямился, сделал к ней шаг и остановился.
— Простите, я не предполагал, что записная книжка принадлежит вашему мужу. Простите, пожалуйста.
Галина Аркадьевна поднялась, села.
— Дайте мне ее, — попросила она. — Расскажите.
— В 1944 году я отобрал ее у пленного фашиста. От него же я узнал, что он вынул книжку из кармана русского солдата. Здесь, в вашем городке.
Галина Аркадьевна подняла взгляд, в котором была просьба говорить всю правду.
— Простите, разрешите узнать ваше имя?
