Григорий Терещенко - Гранит
— Я не против, — неожиданно покраснела Оксана Васильевна.
Они смотрели какой-то заграничный фильм с замысловатым названием, которое и запомнить-то было трудно.
Первые минуты Оксана Васильевна сидела словно в полусне. Ведь рядом — Сергей Сергеевич... Ей казалось, что она его знает давным-давно. Правда, он немного скрытный, но в то же время интересный...
Оксана Васильевна смотрела на экран, но смысла картины почти не улавливала. «А что, если Сергей Сергеевич возьмет сейчас меня за руку? — подумалось ей. — Ведь руки наши совсем рядом... Ну, что это мне в голову взбрело. Нет, а все же...»
Из кинотеатра вышли молча. С облегчением вздохнули, окунувшись в свежую прохладу вечера. Медленно шли по Арбату, залитому огнями.
Время ужинать, но они единодушно решили, что идти в ресторан, где жарко и душно, не стоит.
Григоренко предложил пойти к его сестре.
— Ну что вы?.. Что она может подумать?! — стала возражать Оксана Васильевна.
— Да сестры дома нет. Она геолог и сейчас путешествует где-то в Восточной Сибири... Вот я и останавливаюсь всегда у нее... Или вы меня опасаетесь?
— Нет, не опасаюсь, — просто ответила Оксана Васильевна. — Если приглашаете, то пойдем.
Квартира была необжитой. Занавески потемнели. На подоконнике пылища. Кровать кое-как прикрыта одеялом.
— Это я здесь «нахозяйничал», — несколько смущенно признался Григоренко, ставя сковородку на газовую плиту. — Сейчас быстренько наведу порядок и что-нибудь приготовлю.
— Чего уж там, — возразила Оксана Васильевна, — я сама. Разрешите-ка, Сергей Сергеевич.
Она потянулась к сковороде, и руки их встретились. Григоренко почувствовал, как вздрогнули ее пальцы...
Ужин получился на славу. Оксана Васильевна, наливая в чашки ароматный кофе, спросила:
— Вы, наверное, любите свою сестру?
— Конечно. Она у меня одна. Когда бываю в Москве, сестра всегда провожает меня на поезд. Это хорошо, когда тебя провожают, правда?
Оксана Васильевна вздохнула и ничего не ответила. Потом улыбнулась и как бы сама себе сказала:
— Мне больше нравится, когда встречают.
Оба помолчали. Разговор как-то не ладился. Но тем не менее им казалось, что после этой встречи они уже как-то по-иному будут относиться друг к другу.
— Вы когда выезжаете? — спросила Оксана Васильевна.
— Как только раздобуду дробилку, так и отправлюсь отсюда. Возможно, в Красноводск придется слетать.
— Вы счастливый...
— Почему? — удивился Григоренко.
— Мне еще никогда не приходилось летать. Это, наверно, так интересно. Я лишь во сне видела нашу землю с высоты... Но, нет-нет, ради бога, не подумайте, что я хочу лететь в Красноводск... с вами...
— Нет, я вовсе не думаю...
Снова наступила тишина. Нарушила ее Оксана Васильевна. Она заметила, что Григоренко смотрит на нее как-то необычно, словно впервые увидел.
— Вы знаете, Сергей Сергеевич, у нас на комбинате мало кто верит, что дробилку установят в этом году. И ваши заместители тоже не верят.
— А вы?
— Я? Я верю.
— Спасибо. Благодарю вас. — Григоренко накрыл ее маленькую руку своей ладонью и слегка пожал.
Лицо Оксаны Васильевны вспыхнуло. Она торопливо освободила свою руку и поправила прическу.
— Мне уже пора, — сказала Оксана Васильевна дрогнувшим голосом.
— Вас кто-нибудь ждет? — спросил Григоренко.
— Нет. С чего вы взяли? Просто уже поздно...
— Позвольте вас проводить.
— Нет, нет. Не нужно. Пожалуйста, не провожайте!
Сергей Сергеевич провел ее до дверей. Он чувствовал, как эта неожиданная встреча сблизила их, и не понимал, почему Оксана Васильевна так неожиданно заторопилась, ушла. Не обидел ли он ее чем-либо?
Еще минуту слышались ее шаги, а потом все стихло. Сергей Сергеевич подошел к окну и посмотрел на улицу. Оксана Васильевна остановилась на миг и помахала ему рукой.
3
Случилось это в четверг. Самохвал снова послал Сабита и Остапа в город к незнакомым людям, где нужно было выложить кирпичные стены.
Ехали троллейбусом. Не доезжая до Днепра, сошли и еще квартала четыре добирались пешком. Сабит впереди, за ним — Остап.
— Похоже, Сабит, ты уже здесь работал?
— Работал. В ту субботу. С бригадиром.
— И подручные были?
— Были. Много подручных.
Сабит сказал правду. Подручных и сейчас было много. Да все старушки, старики. Руководил ими дородный пожилой мужчина с густой черной бородой.
Работу начали организованно. Раствор был уже заготовлен, кирпичи лежали на подмостках. Бери и клади. Только поспевай за подручными.
До обеда ребята успели сделать немало. Сабит надеялся, что к вечеру закончат кладку стен. Но произошло неожиданное.
По улице проходили два пожилых рыбака с удочками. Шли медленно, разговаривая. Вдруг остановились напротив Остапа. До него донесся их разговор.
— Гляди, — сказал седоусый, — как стараются! Так и горит все в руках! Школы бы так строили!
— Э-э, да тут калым! — ответил ему другой, сухощавый, с жилистой загорелой шеей. — По четвертаку за день загребут! Общине что? Заплатит! По рублику соберут... — Он сплюнул и пошел с приятелем дальше.
Слова эти поразили Остапа.
— Слушай, Сабит, что мы строим? Разве это не жилой дом?
— Жилой? Ха!.. Это, брат, мечеть.
— Что?
— Мечеть. По-вашему — церковь.
— На церковь что-то не похоже, — с сомнением сказал Остап и положил кельму. Сойдя с подмостков, зачерпнул кружку воды, выпил. Спросил чернобородого: — Что мы строим, папаша?
— Пристройку, сын мой. Пристройку к молельному дому... Ныне церкви божьи не строят... Вот мы и достраиваем. Расширяем. Как теперь говорят, реконструкция! Вот так-то!
Остап с негодованием посмотрел на Сабита. Махнул ему рукой:
— Ну-ка, Сабит, слезай!
— Ты что?
— Кончай работу, тебе говорят!
— Остап, ты, случаем, не сдурел мало-мало?
— Слезай!
Сабит уложил еще три кирпича, подобрал кельмой раствор и только после этого спустился.
— Ну, что?
— Тебе, Сабит, надо бы морду набить! Вот что!
— Ай-ай-ай, зачем кричишь?
— Ты знал, что мы строим?
— Знал... Так мы не сами пришли. Бригадир посылал. Для всей бригады стараемся. Полсотни вечером принесем...
— Мне плевать на ваши полсотни! — Остап рассвирепел не на шутку. — Калымщики несчастные!.. С Самохвалом я еще поговорю! Больше он меня на такие дела не пошлет!.. Идем!
— Идем так идем. Только что теперь бригадир скажет?
Они сложили свои вещи, вымыли руки.
— Ребята, куда же вы? — заволновался чернобородый.
— Клади, дядя, сам, — сдержанно ответил Остап и быстро пошел к выходу. — Мы тебе не работники!
Сабит поплелся следом.
Самохвал заметил их издалека и вышел навстречу.
— Что так быстро, закончили? А-а, решили искупить вину за тот случай, у главного...
Остап молча приблизился к нему, схватил за ворот.
— Гад!
— Ты что? — Лицо Самохвала стало серым.
— Ты куда нас посылаешь? А?
— Как куда? Подработать!.. Мы тут тоже не гуляли. За вас двоих отдувались!.. И работа не страдает, и мы будем по пятерке на брата иметь!.. Да пусти ты, черт! Задушишь!
— И задушу! Как мокрицу раздавлю!.. Сволота, молельные дома строишь, а здесь приписками занимаешься? Всех обманываешь? ..
— Ишь какой ты честный стал! Пять годочков отбухал за убийство! А краля тебе хвост показала. За другого выскочила. За того, кто побогаче! Инжене-ерша!..
Ярость затуманила Остапу разум. Еще миг — и он задушил бы Якова Самохвала. Но голос Сабита вернул его к действительности:
— Остап! Остап!! Отпускай его!
Остап так тряхнул Самохвала, что посыпались отлетевшие пуговицы.
— Ах ты сволочь! Из-за кого я отбухал пять годочков? А? Из-за тебя, подонок!.. Ты во всем виноват! Не Зоя, а ты! Слышишь?!..
Остап с такой силой швырнул Самохвала, что тот отлетел к насыпи, упал на просмоленные шпалы.
— Ну, ну, ты не очень! — вскочил Самохвал на ноги. — Я тебе покажу! Ты у меня запоешь!..
— Я тебе так запою, что своего голоса не услышишь, гад!
Самохвал снова отлетел назад и схватился рукой за лицо. Глаза его налились злостью, но кинуться на Остапа он не осмелился.
— Ребята! Он меня убить хотел! Меня, бригадира! — закричал вдруг Самохвал, обращаясь к рабочим, которые стояли неподалеку. — Вы все видели?!.. Я в суд подам! Будете свидетелями!
Сабит мрачно глянул исподлобья.
— Не видал я, — сказал твердо и отвернулся.
— Как это не видел?
— Да так, не видал — и все! Пусть в свидетели идет, кто видал!..
Другие тоже стали отворачиваться. Некоторые отходили в сторону.
— Кореши, куда же вы? Ведь вы видели?
— Ничего мы не видели, — буркнул кто-то.
— Вот, значит, как! Ну подождите! — прохрипел Самохвал.
