Петрусь Бровка - Когда сливаются реки
— Ну вот и ладно... Переведи пока на строительство тридцать тысяч... Хватит на первое время, товарищ Иванюта?
— Думаю, что хватит.
— Вот видите, нечего и сыр-бор ломать. А осенью, глядишь, наша касса пополнится...
— Я не спорю, — заговорил примирительно Самусевич, — а только думаю, что надо делать все по-хозяйски — сначала одно, потом другое...
— Нет, брат Самусевич, этак не выйдет! В нашем колхозном хозяйстве приходится браться сразу за все... И за зерно, и за скотину, и за птицу, и за рыбу, и за яблоки, и за ягоды...
— И за апельсины! — съязвил Самусевич.
— И за апельсины пришлось бы, если бы они у нас росли, — сказал Рудак. — А говорить с тобой тяжело, Антон Григорьевич! Знай: если ты этого не поймешь, плохо придется.
— Ну, хватит меня прорабатывать! — поднялся Самусевич. — Мне надо в правление, я людей вызвал, надо заготовку везти.
— Ты с нами? — повернулся Рудак к Алесю.
— Нет, я еще не завтракал.
Отойдя в сторону, Алесь посмотрел вслед Рудаку и Самусевичу. Они шли пыльной дорогой, которая вела через жнивье на край села, к правлению. По тому, как размахивал руками Рудак и как упрямо вскидывал голову Самусевич, можно было заключить, что спор разгорался с новой силой. Грузная фигура Самусевича, словно куль муки, стоймя брошенный на весы, равномерно переваливалась с боку на бок, и только время от времени он поднимал руку, чтобы вытереть платком потную шею.
Сегодняшний разговор встревожил Алеся. Его беспокоили дела колхоза и в еще большей степени — судьба строительства. «Видно, что Самусевич не хозяин... Непонятно, почему не принимает мер Рудак как парторг? Если его смущает, что он не коренной житель, а приезжий, так напрасно: человек — хозяин там, где трудится. Придется, видно, мне хватить горя на этой стройке!..»
Доводы Захара Рудака настроили и Алеся на критический лад. «А сам я все ли правильно делаю? Твержу только одно: подай деньги и материалы!.. Так может разве только приезжий работать, а я же вырос здесь, знаю каждый родничок, откуда что идет. Нельзя ли сделать так, чтобы все дешевле стоило? Вот, например, на полях полно камня — от веку плуги ломают. Что, если поднять комсомольцев на субботник? Ленин не стеснялся бревна носить!.. Кирпич дадут эглайнцы, у них своя печь для обжига, лес пригонят по озеру пергалевцы...»
— Ох, как ты похудел, сынок! — пожалела его Агата, когда он вошел в дом. — Не думаешь ты о себе!.. Что ж ты ходишь голодный с самого утра? Так ведь и заболеть можно. — И, как всегда, она стала суетиться у стола.
— Да нет, мама, — успокоил ее Алесь, — я на солнце загорел, вот тебе и показалось... А чувствую я себя вот как! — И, шутя, он несколько раз поднял лежавшие под лавкой гири, с которыми упражнялся каждое утро.
— Ты бы хоть отдыхал больше, — настаивала мать, поглядев на столик в углу, заваленный бумагами Алеся. — Целый день бегаешь, а придешь — и дома сидишь спину гнешь...
Алесь с удовольствием ел холодник, одновременно успокаивая мать:
— Теперь так надо... Если бы у меня было пять рук и столько же ног, все равно не хватило бы! Я вот ем, а меня люди ждут — договорились о встрече с товарищами, которые занимаются проектом...
Агата только покачала головой.
Закончив обед, Алесь пошел в школу, где его ожидали инженер Березинец с геодезистами. Во дворе школы он сразу услышал голос Якуба Панасовича, долетавший через раскрытые окна. «Раз учитель говорит, значит начали без меня», — подумал Алесь.
Встретил его Березинец и, поздоровавшись, повел к столу, на котором были разложены листы ватманской бумаги.
— Мы вот тут с Якубом Панасовичем толковали...
— Правда! — с обычной восторженностью подтвердила Малькова. — У Якуба Панасовича интересные мысли!..
Длинный, со скептическим выражением лица, Миша Грабовский неприязненно посмотрел на Малькову, которую он считал болтушкой, и глазами показал на нее сидевшему рядом Андрею Костюченко.
— Ат! — как от мухи, спокойно отмахнулся Костюченко, по-прежнему внимательно разглядывая на столе планы.
— Прошу поинтересоваться, товарищ Иванюта, — обратился к Алесю Березинец, показывая ему чертеж. — Здесь вот мы и решаем ставить электростанцию.
Алесь долго и внимательно рассматривал чертеж, место электростанции, обозначенное красными линиями, синий овал озера Долгого. И вместо удовлетворения на лице его появилась озабоченность.
— Борис Васильевич, если строить станцию здесь, мы погубим нашу водяную мельницу!
— Это неизбежно, — спокойно согласился Березинец.
— Но ведь эта мельница обслуживает три сельсовета.
— А если мы сохраним мельницу, придется затопить сорок гектаров лугов.
— Топить луга нельзя, наш колхоз останется без корма, — назидательно, по учительской привычке, заявил Гаманек.
— А если станцию поставить не там, где думаете вы, Борис Васильевич, и не там, где полагаете вы, Алесь Игнатович, а вот тут? — зачастила Малькова, склоняясь к чертежу.
Березинец и Алесь задумались, но в разговор включился Андрей Костюченко. Высокий и неповоротливый, он спокойно встал и ответил Мальковой, мешая белорусские фразы с русскими и украинскими:
— А це не пойдет, ось як!.. Вы можете и не знать, а я как геолог сказать обязан: грунт в этом месте для плотины не подходит. — И, не вдаваясь в более подробные объяснения, сел на свое место.
— Уж лучше пожертвовать мельницей, чем лугами, — как бы рассуждая с собой, сказал Якуб Панасович.
— Все-таки я не могу согласиться, — взволнованно заявил Алесь. — Как можно пойти на это?!
— Как высоко поднимается весной вода в озере? — поинтересовался Березинец. — У нас нет точных данных, потому что никто таких наблюдений прежде не производил.
— Я же зам говорил... Вы записывали! — напомнил Гаманек и добавил: — Если хотите, так я вам на месте покажу.
— Подождите, надо позвать Рудака и Самусевича, — предложил Алесь и послал за ними в правление Кузьму Шавойку, который сидел во дворе.
Через некоторое время они все сошлись на берегу озера и направились к мельнице, откуда доносился ровный и сильный шум воды. Мельница была старая, запыленная мукой и заросшая по щелям зеленоватым мохом. Одиноким тусклым окном смотрела она на озеро, словно человек, много повидавший за долгую жизнь — и летний зной, и молочные туманы, заволакивавшие дали и глушившие все звуки вокруг, и осеннюю непогоду, и весенние разливы, и ледоходы. Как бы догадываясь, что ее ожидает, мельница глухо и тревожно гудела жерновами. Стремительно падая, вода крутила высокие колеса, обросшие шелковником, похожим на волосы утопленницы. Из дверцы наверху свисала длинная цепь для подъема мешков. Вокруг мельницы пахло ржаной и ячменной мукой, гнилыми водорослями и рыбой. На дворе стояли подводы с мешками, а выпряженные кони фыркали возле задранных кверху оглобель и хрупали сено и овес.
— Вот где я предлагаю ставить плотину, — показал Алесь на суженную часть озера с высокими, обрывистыми берегами, — тогда и мельницу сохраним.
— Можно подумать, что я донкихот и приехал сражаться с мельницами, — пренебрежительно пожал плечами Березинец. — Покажите, товарищ Гаманек, до какого места в самый высокий паводок доходит вода на этом берегу?
Якуб Панасович показал на лозовый куст, который, цепко ухватившись корнями за обрыв, повис над водой зеленым чубом.
— Вот до сих пор. Можете верить, я в любой разлив выхожу на рыбалку!
Самусевич и Рудак молчали, прислушиваясь к разговору инженеров и учителя. Им, конечно, хотелось спасти все — и луг и мельницу.
— Если дело обстоит так, как вы говорите, Якуб Панасович, то весь вон тот сенокос пойдет под воду, — подтвердил Березинец, показывая рукой в сторону широкого луга. — Для нормальной работы станции придется держать более высокий уровень воды круглый год.
— Нет, на это мы пойти не можем! — твердо заявил Захар Рудак.
— Разрешите мне еще подумать, может быть, что-нибудь и получится, — попросил Алесь.
— Что ж, пожалуйста. Только не затягивайте. Сами знаете, у меня мало времени, — нехотя согласился Березинец.
Все сошлись на этом, и старый Гаманек, хотя и не надеялся, что Алесю удастся спасти мельницу, был доволен упорством своего ученика.
К площадке на взгорке, неподалеку от того места, где предполагалось развертывать строительство, с двух сторон подходили подводы.
— Вот здорово! — обрадовался Алесь. — Выходит, теперь задерживаем мы... Поглядите, пергалевцы и эглайнцы уже с материалами явились!
И верно, латыши привезли лес, заготовленный, очевидно, прежде для других целей, а литовцы — кирпич. Похоже было даже, что они заранее сговорились об этой демонстрации единодушия.
— Вот кто кладет начало строительству! — усмехнулся Рудак, здороваясь с Мешкялисом, который уже отпрягал лошадь, а также с Каспаром Круминем и Петером, скатывавшими бревна с телеги.
