Сергей Сергеев-Ценский - Том 10. Преображение России
Тут же, на листочке графленой бумаги, он начал на память чертить план местности на той стороне Ольховца и деревни. А когда кончил чертить и объяснять и спросил Ливенцева и Аксютина, ясна ли им их задача, то Ливенцев ответил:
— На бумаге как нельзя более ясна, господин полковник!
Аксютин же добавил:
— Вопрос только в том, как нас встретит австрийская рота.
Но тут Ковалевский откинул голову и почти выкрикнул:
— Невзирая на потери, — идти вперед! О занятии деревни донести немедленно мне!
И, выждав несколько моментов, он стремительно притянул к себе Ливенцева и ткнулся сухими губами в его подбородок; потом также Аксютина, Кароли, Урфалова, капитана Струкова. На остальных же не хватило уже порыва, — остальным он только крепко пожал руки. Когда же он совсем по-петровски или по-суворовски очень торжественно сказал: «С богом, господа!» — все поняли, что надо выйти из халупы, не мешкая ни секунды.
А около походных кухонь уже толпились, сморкаясь и откашливаясь, солдаты с манерками за «кипяточком». У большинства совсем не было чаю, нечего было заваривать в манерках, глотали вприкуску кипяток, чтобы согреться после сна на соломе в декабрьской грязи.
Ливенцев посылал Котылева со взводом охранять переправу. Ему казалось неловким Котылеву, который за боевые отличия сделан подпрапорщиком из унтеров, разъяснять тут же длинно и обстоятельно. Но Котылев спросил сам:
— А во скольких шагах примерно от переправы нам рассыпаться в цепь?
— Шагах… — Ливенцев подумал и ответил решительно: — в тысяче. Однако не в редкую цепь и в одном только направлении на деревню. Кто там был сейчас из разведчиков? Надо взять кого-нибудь провожатым.
— И как же нам там — дожидаться, пока не сменят?
— Как только мы перейдем, остальные три взвода присоединятся к нам и идти вместе на деревню.
— Будем деревню брать? Разве наша рота в авангарде, Николай Иваныч?
— Именно наша.
Котылев пожал широкими плечами и отошел собирать свой взвод, а Ливенцев спросил Аксютина:
— Что это значит, что Ковалевский вздумал челомкаться с нами? Как полагаете?
— Что значит? Гм, по-моему, вполне ясно. Обрек нас на пропятие, как Иуда.
— Ну, это вы все-таки мрачно… Просто, может быть, для начала дела… Требование момента, так сказать.
Но Аксютин пробурчал еще мрачнее:
— Вот мы увидим, что это будет за начало дела.
Кароли, так же как и Котылеву, казалось непонятным, почему это вдруг третий батальон назначается в авангард полка, и он говорил Ливенцеву и Аксютину:
— Это мы с Урфаловым страдаем за ваше вольнодумство, господа прапорщики! Так всегда бывает, так и в старину бывало: кого хотят поскорее угробить, того и посылают, — в печенку, в селезенку, — в авангард! Специально для того, чтобы поскорей его хлопнули!
— Ну, вы тоже хватили! Значит, генерал Котович хочет поскорее отделаться от Ковалевского, раз его полк назначен ударным? — спросил его Ливенцев.
Но Кароли взял его за локоть и спросил в свою очередь:
— А вы крепко уверены, что не хочет именно этого?
Урфалов же, который держался всегда поближе к капитану Струкову, как первый кандидат на командование батальоном в случае его смерти, только вздыхал и бормотал неопределенно:
— Пути начальства, — говорится в Священном писании, — неисповедимы. Может, оно уж нам всем представление к наградам пишет, почем мы знаем?
Перемещавшаяся медленно и низко между быстро мчавшихся с запада на восток клочковатых туч луна была уже сильно на ущербе — последняя четверть, — все-таки ночь не казалась совершенно темной. И при свете этой ущербленной луны Ливенцев разглядел около себя узкое лицо Демки.
— Ваше благородие, — вполголоса и просительно говорил Демка. — Ваша десятая рота идет в бой сейчас? Я с вами пойду!
— Э-э, ты… — поморщился Ливенцев. — Ты бы уж лучше с пулеметной командой, Демка.
— А пулеметная же команда как? Она же с вами тоже идет, вам в затылок. Я от пулеметной разве отстану?
— А ты почем знаешь, что пулеметная идет?
— Сейчас капитан Струков Вощилина подзывал, говорил: «Поезжайте за десятой».
В полку было четыре пулемета кольта, шесть австрийских и восемь максима. У прапорщика Вощилина — кольты.
— Это хорошо, что кольты с нами… А ты, Дема, Дема, — сидел бы дома… Но так и быть, иди уж со мной, авось ты целее будешь.
— Слушаю, — радостно выдохнул Демка, державший, как заправский солдат, винтовку на носке сапога прикладом, чтобы не запачкать его грязью.
Ливенцев, конечно, не сомневался в том, что Ковалевский отнюдь не хотел его скорой смерти, — он всегда и неизменно хорошо к нему относился. Тем менее понимал он, почему именно его рота назначалась для первого боевого дела полка. Если даже считать, что это назначение было особенно почетным, то Ливенцев знал, что другие роты, как первая, пятая, которыми командовали кадровики-поручики, были в большем почете у Ковалевского.
Он терялся в догадках, но задумываться над этим долго не приходилось; нужно было поскорее выпить хотя бы один стакан чаю и собирать людей: выступление назначено было ровно в половине шестого.
Проходя мимо выстроенных вздвоенными рядами трех своих взводов и проверяя, у всех ли есть обоймы в подсумках, он говорил, успокаивая больше себя, чем их:
— Это, братцы, не бой, на что мы идем, а сущие пустяки, — перестрелка… В деревне — выяснили наши разведчики — всего-навсего одна австрийская рота, и та из галичан… Они ретиво защищать деревню не будут, а при первых же выстрелах побегут или сдадутся. Куда им там защищаться, когда идет против них целый полк! А у нас зато будут теплые квартиры, как в селе Звинячь. А теплые квартиры по такой погоде — это гораздо лучше, чем в грязи валяться, как сегодня валялись… Теперь квартиры — это дело большое!
— Дозвольте узнать, ваше благородие, так и будем всю зиму стоять в этой деревне? — спросил Лекаренко.
— А это уж дело покажет… Лучше бы было, если бы только несколько дней. Дальше, на реке Стрыпе, на Стрыпе, — река такая, — куда получше этой деревни есть. Если туда пробьемся, — будет наше дело в шляпе. Армия же у нас не кот наплакал… Пробьемся!
Глава девятая
До переправы через Ольховец дошли, как обыкновенно ходили по смешанной со снегом галицийской грязи, — ночью. Когда же подходили к переправе, услышали винтовочные выстрелы на той стороне, — несколько, не больше десяти, — потом стихло. Думали, что это сцепились с австрийцами свои, четвертый взвод, но оказалось, разведчики соседнего Кадомского полка. Их встретили, когда они, возвращаясь, бойко прыгали по кочкам трясины несколько в стороне от переправы. Тогда начинало уже светать, — подходило к семи часам. Но в то же время наползал туман от Стрыпы, неся с собою мозглую, холодную сырость.
Однако боевой подпрапорщик Кравченко говорил весело Ливенцеву:
— О це добре! Нехай буде ще гуще! Мы их тодi на кроватях захватимо, де вонi будуть з галичанками спаты!
Но переправа оказалась плохою, сколько в эту жадную топь ни запихивали хворосту, бревен, соломы. Люди проходили, конечно, хотя и оступались часто на скользких грязных бревнах, ныряя по колени; но пулеметные двуколки перетащить на другой берег было куда труднее. Лошади выбивались из сил, вязли выше колен и стремились ложиться. Пришлось их выпрягать и осторожно вести в поводу, а двуколки с пулеметами перетаскивать людской тягой.
Не дожидаясь, когда появятся на другом берегу Ольховца пулеметы, Ливенцев двинул роту вперед. За нею на дистанцию всего только взвода шла рота Аксютина. Котылев собрал уже своих, когда они подходили, но Ливенцев снова рассыпал их в цепь, приказав не кашлять, не лязгать винтовками о манерки, — соблюдать тишину, чтобы напасть внезапно.
И потом вышло почти так, как говорил опытный Кравченко. Когда из густого тумана стали уже показываться крупными кусками желтые черепичные крыши и широкие трубы на них, Ливенцев крикнул «ура» и увидел, как, дико визжа, метнулся вперед от него, неестественно втянув голову в поднятые плечи и неумело держа винтовку вперевес, Демка. Так как около него все бежало и кричало: «а-а-а!» разными голосами, и грязь летела комьями из-под ног, и впереди звонко хлопали выстрелы, — Ливенцев выхватил свой наган, — старый наган, который купил еще во время японской войны, — и побежал вместе со всеми.
Стреляла австрийская застава, но когда цепи подошли к ней близко, она бежала так стремительно, что окружить ее не успели. Зная местность кругом деревни, она как-то непостижимо быстро исчезла, точно растворилась в тумане. Человек двадцать австрийских солдат, еще только выбиравшихся из домов, заслышав перестрелку и крики, тут же сдались. Ливенцев едва успел спросить их, какого они полка (оказались 20-го полка поляки и галичане), едва успел справиться, нет ли раненых в десятой роте (раненых оказалось только двое, и то легко, и их уже перевязывал ротный фельдшер), как к нему подошли, запыхавшись, Малинка и Значков, от которых умчались все более молодые и легконогие из их полурот, пустившиеся догонять бежавшую заставу.
