Давид Самойлов - Памятные записки (сборник)
Вот и здесь, придравшись к моему сетованию на полное бессилие ответить вопрошающим меня в письмах молодым стихотворцам на вопросы: как стать поэтом, или на требования «решить судьбу», или на просьбы раскрыть сущность поэзии, он развил целую теорию автопортрета.
Его главным положением было наличие в природе вещей способности к невероятным переходам от невозможного к возможному, то есть предрасположенности самой природы к чуду.
– Попробуй не отвечать ни на один из этих вопросов, – неожиданно вернулся Пуйестик к началу разговора. – И если у тебя нет системы, попробуй изложить твой опыт без всякой системы.
Мы уже покинули пляж и мимо надписи «Собак не водить» вышли в приморский парк. Ноги сами влекли нас в сторону бывшего казино. Пуйестик стал рассеян. Его плащ из темно-лилового превратился в сиреневый. Я давно заметил эту хамелеонскую способность плаща менять цвет согласно месту и времени, а может быть, соответственно настроению хозяина.
– Мой опыт несовершенен, – сказал я. – Не могу даже сказать, что стал поэтом именно таким, каким собирался стать. Я, пожалуй, должен отговаривать пишущих мне от профессии поэта, поскольку могу говорить лишь о чем-то не вполне или в слабой степени осуществимом… Но это уже дидактика, к которой я питаю отвращение…
– Я тебе изложу когда-нибудь теорию неудач, – ответил Пуйестик. – Зайдем погреемся.
Мы стояли уже на пороге маленького кафе, расположенного вблизи бывшего казино…
Речь, по-видимому, должна идти об уникальности вселенной, о неповторимости истории, о неподражаемости каждой судьбы. Но все это можно было бы изложить только в виде грандиозной концепции, объять которую может только беспредельный ум Юхана Пуйестика.
– Вселенная – устройство, не имеющее заднего хода, – однажды сказал мне Пуйестик.
– Но все ли предопределено в ее поступательном движении? – спросил я.
– Этого мы не узнаем, пока не разгадаем, почему именно в механизме вселенной нет заднего хода.
Юхан умел забросить мысль на ту высоту, откуда практически достать ее не было возможности. Меня же интересовало конкретно, какую роль играла случайность в моей жизни и моем формировании.
Неизвестно, был ли я в ту пору поэтом, хотя бы в потенции. Тем более, что никто толком не знает, что такое поэт – способность ли производить некие словесные передаточные формы или неосознанное свойство особого проживания реальности. Если второе по существу важнее, то возможно, что случайное впечатление, даже неосознанное, может оказать на нас необычайное влияние.
Природа монологична. Прекрасно, что появилась теория информации. Но информацию мы получаем друг от друга и от природы. Друг от друга – диалогом. А от природы? Мы не можем ей ничего сообщить.
Дерево сообщает нам форму свою, и листву, и красоту, и великий свой шум в осенние дни, и полет вдоль бледного моря.
Именно это относится к свойству природы не возвращаться назад. То есть к велению смерти.
Ах, друг мой Пуйестик, дай мне жить!
* * *Погрузившись в работу, я не встречался с Юханом Пуйестиком ровно столько времени, сколько нужно человеку, чтобы прийти в отчаяние от собственного косноязычия.
Мы никогда не сговаривались о встрече. Пуйестик обладал мистическим свойством появляться на дорожке парка, когда я вызывал в воображении его фигуру. Вообще в этом было нечто странное. Да и весь Пуйестик как будто принадлежал к другому измерению, в чем нам еще придется убедиться.
Например, он никогда не интересовался моей работой. Не поинтересовался и на сей раз. Но заговорил именно о том, на чем я остановился.
– В мыслях вашего Федорова о смерти, – начал философ без всякого предисловия, – есть рациональное зерно. Но его догадка о возможности воскрешения ушедших поколений не обоснована современными знаниями о возникновении вселенной. Подсчитав количество энергии, выделившейся через десятую долю секунды после первичного взрыва, я обнаружил существенную утечку энергии между миллионной и стотысячной долей первой секунды существования мира. Это нарушение закона сохранения энергии заставило меня задуматься.
Самое интересное, что эта утечка происходит постоянно. И в наши дни тоже.
Что же это означает? А означает вот что. Это моя догадка.
Дело в том, что вселенная развивается не только во времени и в трехмерном пространстве. Но последовательно проходит этапы от низших измерений к высшим. И эти переходы требуют колоссальной энергии. Энергия между миллионной и стотысячной долей первой секунды ушла на переход вселенной от нулевого измерения в первое, от одномерного пространства в двухмерное и из двухмерного в трехмерное. Каждый из этих процессов протекал в своем особом измерении времени, которое мы не можем сопоставить с нашим трехмерным временем. Сейчас некоторые явления заставляют предполагать, что вселенная переходит из состояния третьего измерения в четвертое. Все теории об ограниченности времени существования нашего мира и даже подсчеты о времени, которое уйдет на новое сжатие ее до точки, верно отражают преходящесть трехмерной вселенной. Но не учитывают новую стадию ее развития – существование в четырехмерном пространстве с ему присущим, непредставимым для нас временем.
– Но какое это имеет отношение к смерти? – робко спросил я, по-своему невежеству не в силах принять теорию Пуйестика или выдвинуть доводы против нее.
– Смерть – колоссальная утечка энергии. И эта энергия уходит на трансформацию трехмерного существа в четырехмерное. Причем признак трехмерности – физическое воплощение человека – становится ненужным и деградирует, то есть истлевает.
– Ты говоришь о бессмертии души?
– Нет. Лишь о необходимости найти способ возвращения энергии, уходящей на переход из третьего измерения в четвертое. Но здесь мы опять сталкиваемся с проклятой проблемой заднего хода.
Пуйестик так же внезапно прерывал свои объяснения, как и начинал их. Видимо, он что-то сам не додумал.
Как всегда в таких случаях, он предлагал зайти в знакомое кафе помолчать. На сей раз я отказался, ибо знал, чем кончаются эти молчаливые сидения.
Пуйестик кивнул мне головой и пошел в сторону бывшего казино. Я заметил обычное лилово-грозовое свечение его плаща. Казалось, что он искрился и переливался. Это была, видимо, утечка энергии, помогавшая философу переходить в четвертое измерение.
* * *На сей раз мы встретились в популярной стекляшке под народным названием «Телевизор». Там прежде давали пятьдесят грамм водки с обязательной закуской. Все это вместе стоило рубль. Но теперь там можно было пить просто водку без закуси за стоячими столиками не первой чистоты.
Я сказал, что в закусочной стало хуже.
– Ты думаешь, что это по нерадивости и алчности буфетчиц, – сказал Пуйестик. – Это поверхностный взгляд. Это конкретное и малое выражение всеобщего закона ухудшения вселенной, то есть ее старения. То есть та же проблема обратного хода. Физики уже доказали, что вечности нет, что был момент первоначального возникновения вселенной. С тех пор и началось ее старение.
Недаром мебель, сделанная в XIX веке, лучше и прочнее нашей. То же и с одеждой, и с пищей, с политикой, войной, любовью. Собственно, все вы пишете об этом.
– А как же твоя теория коллективной воли, которая внесет гармонию и равновесие вселенских сил?
– Старость бывает несчастной и счастливой. Я допускаю возможность счастливой старости, ибо в основе мира лежит идея гармонии и счастья.
– О, Пуйестик, перестань мыслить!
– Я мыслю потому, что не рискую.
– Я думаю о бесконечности. Если конечны части вселенной, то конечна и она сама.
– Но это же формальная логика.
– Да. Но существование времени и движения, отсутствие заднего хода. Бесконечность нейтральна к движению и времени.
– Но само наше представление о недостаточности этих понятий свидетельствует о возможности других. Может быть, мы просто еще ничего не понимаем и не так далеко ушли от мифологизма. Может быть, наша наука, которая кажется нам непостижимо сложной – всего лишь начало науки, ввиду ее молодости.
– Сплошные «но». Диалектика бытия достаточно хорошо разработана. Нет диалектики небытия. Оно однозначно. Но есть маленькая лазейка – непонятная утечка энергии. Смена измерений. Может быть, она бесконечна. Но проклятые движение и время – без них не обойдешься и здесь.
– Перестань мыслить, Пуйестик!
– Не перестану. Мысль – единственное, для чего нет времени и движения. Она мгновенна. И, может быть, в природе мысли кроется разгадка.
* * *Когда я гуляю вдоль сероглазого моря, иногда приходят стихи. Чтобы их не забыть, я захожу в «Мышиную нору» на окраине парка и, спросив бумажную салфетку у буфетчицы, записываю пришедшие в голову строки. Так было и на сей раз. Я сидел за столиком, задумавшись над листком, а когда поднял глаза, увидел, что против меня сидит Пуйестик. Как всегда, не здороваясь, он сказал:
