Анатолий Знаменский - Иван-чай. Год первого спутника
Павел только руками развел — его душила злоба к еще не подписанному, как видно, приказу и к тем, кто его заготовил.
— Начальству виднее, — промычал Павел невнятно.
Матвеев дернул бровями.
— Ого! Точно совпадает с характеристикой, которую дает товарищ Пыжов! Но… мы не о нормировании собрались поговорить, Павел Петрович. Дело, видите ли…
Тут он кивнул в сторону Стокопытова.
— Максим Александрович у нас уходит в трест, должность ему подобрали по состоянию здоровья, в АХО. И он лично предложил назначить начальником мастерских вас. Товарищ Домотканов тоже полагает, что такое перемещение целесообразно. Как вы считаете?
Павел ничего не понимал. Смеются, что ли? Куда он годится?
— Меня? Начальником мастерских? А приказ Пыжова?
— П р о е к т приказа? — поправил Домотканов. — Мы считаем, что он несколько пристрастный. Да и дело теперь не в нем. Если Пыжов считает, что вы… что у вас с нормированием не все гладко, то это его дело.
— А в нормировщики, значит, Эру Фоминичну? — тускло усмехнулся Павел.
— Нет, все сложнее, — засмеялся Домотканов. — Из треста на ваше место предлагают опытного работника, Филина. Мы согласны. Зачем нам терять опытных работников?
— Ага, а на место Филина уж ее? — подивился Павел. — Вот чисто работают! Ничего не скажешь! — Он даже заскрипел зубами от ярости. — Ну, прямо мастера оригинального жанра!
— Такое положение, Павел Петрович, — сказал Матвеев.
Павел встал. Сказал твердо, решительно:
— Если можно, просил бы… оставить меня на месте. Работа в мастерских большая и сложная. Я не ручаюсь, что справлюсь.
И тут вдруг от окна обернулся Стокопытов. Усталое, рыхлое лицо его дрогнуло от возмущения.
— Ты брось, Терновой! — ворчливо сказал он. — Ты четвертый месяц не даешь мне покоя, всю работу взял на себя — можно сказать, в стыд меня вогнал, а теперь в кусты? «Сложная работа»! А кто ее делает, не ты? Академик, а прикидываешься дурачком!
И гаркнул:
— Не хочешь — заставим, не умеешь — научим!
Домотканов засмеялся. Хитро так засмеялся, понимая обиду Стокопытова.
— Пока института не кончу, в чины не полезу, — сказал Павел.
— Да, но Пыжов… Он требует убрать вас из нормировочного аппарата, — сказал директор Матвеев.
Павел усмехнулся:
— И вы, товарищ директор… хотите, как проще?
— Почему же? Это не совсем так… Будете учиться заочно и работать. Это даже более сложный вариант, если учесть, что нормировщик будет полностью подчинен вам.
Молодого директора, как видно, не обидело колючее замечание Павла. В прищуре озабоченных глаз таилось умное лукавство. «Нет, Терновой, по простому-то нынче действительно шагу не ступишь. Многие очень странно понимают суть своих обязанностей, но прекрасно разбираются в п р а в а х. И вот при всем том нужно и дров не наломать, и дело сделать. А это тем более не просто, что, кроме тебя, у нас в коллективе и Пыжовы орудуют… Какая уж тут простота!»
Павел очень пристально смотрел на Стокопытова, на его мученическое лицо. «Не хочешь — заставим, не умеешь — научим!..» Этого человека тоже когда-то выдвинули. А теперь приходится «задвигать». Непонятная какая-то жизнь. Зачем же повторять этот неудавшийся опыт еще и с ним, Терновым?
Максим Александрович, кажется, понял его взгляд. Подошел, сел рядом. Положил руку на плечо.
— Ты что на меня уставился! У тебя же, подлеца, среднее образование, институт на носу! И потом… мне-то надо спокойнее работу, понимаешь? А то помру — тебе придется тянуть лямку, учти! — Улыбка у него была грустная, вымученная.
Матвеев барабанил пальцами по столу. Он, по-видимому, не ожидал отказа со стороны Тернового. Сказал вставая:
— Хорошо, Павел Петрович. Отложим этот разговор. Ну, дня на три. А вы за это время подумайте хорошенько. Договорились?
Поднялся и Домотканов.
— Завтра, то есть в понедельник, заходи ко мне в партбюро. Дело есть, Терновой. Не забудешь?
— Не забуду, — сказал Павел твердо.
— Вот и хорошо, ладно, — сказал Домотканов.
«Хорошо, конечно, — подумалось Павлу. — Особенно здорово, что совсем иной тон у парторга, чем тогда в лесу, пять лет назад…»
В жизни Павла, если откровенно сказать, и нынешний день был не из легких, во всех отношениях переломный. Это понимали все, в том числе и старик Домотканов. А вот не посчитал он, значит, нужным сегодня обнимать его, подбадривать и вообще вытирать юному человеку сопли.
«Дело есть, Терновой. Де-ло!» И все. Коротко, деловито, очень требовательно. Потому что вырос ты, парень, у Домотканова на глазах, возмужал, испытание выдержал не один раз. Теперь уж не только поддерживать — опираться на тебя можно. И дело даже не в том, быть ли тебе начальником мастерских, Терновой. Дело совсем в другом.
Он вышел из конторы, побрел по солнечному двору, не надевая ушанки. Вешние лучи тепло пригревали всклокоченную белесую голову. Дышалось хорошо, легко, и он не заметил мелькнувшего в окне отдела кадров мутного лица — Надя смотрела ему вслед растерянно и жалко.
30
В общежитии на Кировской ярко горел свет. Девчонки после недельной работы осаждали душевую, калили утюги на кухне, бегали по коридору с туго повязанными мокрыми головами. Из-под повязок у всех торчали рожки скороспелой завивки.
Павел пришел слишком рано, Лена была еще в халатике, а вокруг головы у нее огромным тюрбаном накручено банное мягкое полотенце. На красном, парном лице, повыше бровей, поблескивали теплые росяные капельки.
— Ты погоди, посиди тут, Павлушка, я сейчас, — сказала Лена тихо, почти благодарно и, схватив новое платьице, умчалась на кухню.
— Кому маникюр, а то сворачиваюсь! — кричала из дальнего угла девушка в ярком шелковом платье, убирая в тумбочку блестящие принадлежности.
Лена выпросила вне очереди горячий утюг, торопливо гладила платье.
Это был особенный вечер в ее жизни, маленькая победа и радость, все еще омрачаемые сомнением. Ведь ничего еще не прояснилось, просто он согласился пойти с нею в кино, провести вечер. Но и этого было достаточно на первый-то раз. Еще многое скажет ей жизнь, и чего будет больше — радости или горя, она не знала. Но вечер, вечер-то принадлежал сегодня ей!
Он почему-то не обращал на нее до последнего времени никакого внимания, ему нравилась другая, очень красивая и заносчивая девчонка, Надька из кадров. Но ничего, еще посмотрим! Надька — фальшивка, недаром они поссорились. Недаром он сегодня терпеливо ждал ее, Лену.
Она торопливо облачилась в новое платье, размотала полотенце и взбила влажные волосы. Мельком глянула в зеркальце — ничего будто! — и побежала в комнату.
Павел все еще сидел на табуретке между коек, рассматривал на тумбочке открытки, шкатулку из ракушек, карманную книжечку «Устав ВЛКСМ». Вертел в руках портрет знакомого киноактера со слащавой улыбкой, того самого, что не так давно научился «у моря грозные бури встречать».
— Ты зачем его тут держишь? — насмешливо спросил Павел.
Лена развесила на спинку кровати влажное полотенце.
— А что же мне, тебя, что ли, посадить на открытку?
Он равнодушно перевернул открытку. На обороте было написано шариковой ручкой:
Эльвира! Быть может, волны света
Умчат меня куда-нибудь,
Тогда пускай открытка эта
Взволнует снова твою грудь!
Павел с облегчением вздохнул:
— Это не твоя, значит? А Сашка оценил?
— Это ей Майка Подосенова на день рождения подарила, при чем тут Сашка?
Павел снова вздохнул. Майка… Табельщица и тоже ведь имеет право голоса в мастерских. Ч-черт!
— Пошли, что ли? — нетерпеливо сказал он.
В тесном вестибюле Дома культуры царила невообразимая давка. Билетов, как всегда, не хватало, парни лезли напролом.
Павел протискался поближе к окошечку кассы и, заметив впереди лихо заломленную ушанку Мурашко, протянул через головы скомканную десятку.
— Два! — внушительно крикнул он.
Два! У Лены счастливо ворохнулось сердце, будто в одном этом слове он громко и открыто признавал перед всеми ее маленькую победу.
Через минуту из толчеи выбрался потный и возбужденный Мурашко со сбитым на сторону галстуком ядовито-зеленого цвета, держа в кулаке смятые деньги и билеты, словно трофеи.
— Мест, понимаешь, приличных для нас… уже того… — извиняясь, сказал Мурашко.
— Ладно! Хорошо, что живым хоть выбрался, — согласился Павел и вдруг усмехнулся чему-то. — Наши места другие расхватали!
— Посидим и в заднем ряду, — поспешно поддержала его Лена.
Он посмотрел на нее сверху вниз с грустной улыбкой. Он так и не мог понять, знала ли она о решении дирекции о нем или нет.
— Ты… согласна?
