Анатолий Знаменский - Иван-чай. Год первого спутника
— За коммунистическое? — без удивления засмеялся Костя, приходя в себя. — Ну что же, можно и принять вызов! Замок на «кладбище» мы уже навесили, а остальное от нас зависит.
Он раскатисто захохотал и первым прошел через проходную. А Павел направился в контору.
Вошел и насторожился.
Что-то назревало, а может, уже произошло в тесной конторе, судя по тому, как тихо, почти смущенно листал свои бумаги Васюков, как подавленно, не дыша, высматривала из угла Майка Подосенова, стараясь не замечать взволнованной Эры Фоминичны. А Эра как-то очень уж демонстративно хлопала дверками тумбы, ящиками стола, перебирала бумаги, швыряла папки. Наконец, сложив сумочку, оделась и так же демонстративно покинула контору. По ее виду можно было заключить, что она очень долго и себе во вред делала здесь кому-то одолжение, а теперь вот ее терпение лопнуло и она покидает насиженное место.
Было муторно от сгустившейся духоты: котельная подавала пар в батареи по-зимнему, а на дворе уже началась весна.
— Чего это она? — спросил Васюкова Павел, открывая форточку.
— В отдел кадров направилась, — пояснил Васюков. — Сократили эту должность у нас.
— Давно пора! — несдержанно сказал Павел. — Наша берет!
Васюков с какой-то досадой покрутил головой:
— Берет, да не очень, брат! — Выбив на счетах сложную ксилофонную пьесу, договорил: — Смотрю я на тебя, Петрович, и не пойму! Ты вот бегал тут насчет Меченого, чужую беду расхлебывал. А между тем у директора на столе уже второй день лежит на подписи проект приказа о снятии тебя с работы! Не знаешь, что ли?
Павел оторопел.
— Что? Меня? За что?
Васюков только всплеснул руками:
— Ну, точно! Как рогатый муж. Домашние новости до тебя в самую последнюю очередь доходят. Поди, всем известно!
— Да за что же снимать-то?!
— Не знаю, брат, не знаю. Жалеючи тебя сказал. Малый ты, понимаешь, симпатичный. Но дело за подписью директора, и полетишь. Я же тебя предупреждал.
Павел накинул телогрейку, ринулся через двор в отдел кадров. Защищаться он не собирался, хотелось только убедиться, был ли в действительности такой приказ.
Он, не отходя от порога, выразительно кивнул в сторону директорского кабинета:
— Это… верно?
Надя неприступно посмотрела, вскинув изогнутые, красивые ресницы:
— Что «верно»?
— Ну, приказ обо мне?
— Конечно, — пожала плечами Надя. — А ты как думал?
Надя мстила ему намеренным безразличием, но и сама показалась Павлу какой-то деревянной: в глазах ее замерло сложное чувство обиды и страха.
Больше говорить не о чем, он не хотел даже думать об этой подлой истории. Приказ непроизвольно связывался с сокращением Эры, с прошлой ревизией, которую предусмотрительно выдумал Пыжов. Теперь она, словно глубинная бомба, всплыла на поверхность. В самую подходящую минуту. Ох, гады! До чего же дальновидные!
Это Надька сказала: «Нужно не только уметь работать, но и уметь жить!»
Нет уж, если человек ничего не стоит как работник, то увольте. Идите к черту со своими правилами! Живите, паситесь, ройте друг под друга ямы, наплевать, в конце концов!
«Уйти к Сашке Прокофьеву в бригаду?..»
Он все еще стоял в коридоре, мял в руках ушанку, оглушенный собственным крушением. За дверью отдела кадров прозвенело, и вслед за тем мимо процокала на высоких каблуках Надя. Не посмотрев даже на него, с какими-то бумажками скрылась в приемной директора.
Павел вздохнул и медленно поплелся по двору.
До самого перерыва блуждал по гаражам, разговаривал о чем-то с Мурашко и Муравейко, долго сидел в столярке, курил, жадно вдыхая острый, волнующий запах сосновой стружки. Смотрел, как столяры — их было двое — с азартом возились вокруг старой тракторной кабины, очень умело тянули волынку, чтобы нормировщику не втемяшилось, будто у них мало работы.
«Какая дурацкая должность…» — в сердцах сплюнул Павел, помянув себя, и направился в механический.
Лена несла в инструментальную резцы, столкнулись на деревянном трапе через лужу — столкнулись так, что не разойтись. Лужа полыхала солнцем, слепила глаза.
Лена первой отступила на твердое место, смущенно тронула его за локоть. Сказала, сияя глазами:
— Теплынь какая стоит, Павлушка! В парке снег почти стаял.
— Ну?
— Да что ты хмурый какой-то? Пойдем нынче в кино, комедия «Сердца четырех»? Суббота ведь.
Павел вздохнул.
— Настроение, Лена… Как бы точнее сказать, не праздничное.
И вдруг откровенно выболтал все. О Пыжове, Ткаче, последнем приказе, который лежит на подписи у директора. Зачем нужно было жаловаться Лене, он не знал. И ненавидел себя за неожиданную слабость, но желание выговориться было слишком велико, слишком томило одиночество.
Лена тряхнула его за руку, будто старалась разбудить. И в голосе ее он услышал странно-веселые нотки:
— Да ты что, боишься, что ли, Павлушка? Бог с ними, проживем!
Он очнулся, крякнул с досадой:
— Я же не о себе! О деле! Посадят какую-нибудь Эру, вот тогда поработаем. Анекдоты в курилке я не привык слушать, а мне же тут жить. Школу же еще нужно кончить, а то бы я давно к Селезневу в сменщики махнул.
— Чудак ты! — Она тряхнула его руку, прыгнула на трап и, смеясь, помахала свободной рукой. — Мне кажется, не так уж все страшно, иначе бы я знала об этом. Ну? Пойдем сегодня в кино и на танцы! Слышишь? Пойдем!
Она скрылась в инструментальной, а он долго еще стоял у края лужи, жмурясь от яркого солнца, дробившегося в талой воде.
От «тракторного кладбища» с ключами прошел Костя Меченый. Остановился, попросил закурить.
— Ты что тут… как рыцарь на распутье, стоишь? — поинтересовался он, глядя на тоскливую физиономию Павла.
— Да вот перехожу в глубокую оборону. Буду, наверное, к Прокофьеву или к тебе на капремонт проситься. Кажись, выперли меня… за отличные показатели.
— Что-о? Как «выперли»? — растерялся Меченый.
— Ну как! Просто. Приказ на подписи у директора, вчера в отделе труда изготовлен.
— Так чего же ты? Сейчас к Домотканову и направим лыжи. Драться с ними надо!
Павел сплюнул.
— Драться с ними нужно работой, Костя, а не горлом. И к Домотканову я не пойду. Я не подсудимый, чтобы оправдываться. В конце концов, работы на наш век хватит, выпрашивать я ее не буду.
Меченый плюнул и пошел в гараж.
А из дверей выпорхнула Майка и набросилась на Павла:
— Где же вы пропадаете, Павел Петрович? Я вас по всем гаражам ищу. Директор же вас вызывает, Павел Петрович. Я так рада, что нашла вас, Павел Петрович!
Она была рада. Только он не понимал, чему она радуется и почему вдруг с таким подобострастием называет по имени-отчеству. Прежде она визгливо окликала его по фамилии.
— Ну, идите же, идите, вас давно ждут!
Он поплелся по двору к конторе. На прием к директору.
В коридоре на него странно, широко распяленными глазами посмотрела Надя. Хотела что-то сказать, но не решилась и спряталась за дверью отдела кадров.
Секретарша пропустила его без предупреждения в кабинет. Он вошел и остановился у двери, сунув руки назад, как перед приговором.
— Садитесь… Да поближе, сюда, к столу! — сказал молодой директор. Рядом с ним Павел увидел Домотканова. А у окна, обернувшись ко всем спиной, стоял, покачиваясь с каблуков на носки, сам Максим Александрович Стокопытов. Красный, выбритый затылок нависал толстой жировой складкой над стоячим воротником кителя.
Павел прошел к директорскому столу, во все глаза разглядывая Матвеева. Так, вблизь, он встречался с ним впервые.
Вообще-то ничего себе парень, только малость стильный. Сидит в каком-то пестром, с искрой пиджаке, и штаны, наверное, у него в дудочку — за столом не видно. На голове модная жесткая прическа, называемая кое-где шведской полькой. А так ничего — глаза добрые, с морщинкой между бровей и вузовский поплавок в бортике…
Павел не раз слышал, что стильная одежда не мешала Матвееву иной раз засучивать рукава и лезть в чрево барахлящего мотора. Он находил таинственную неполадку на глазах оплошавших механиков-самоучек и бывалых слесарей, спасовавших перед капризным дизелем. Они понимающе цокали языками и совершенно не замечали стильной одежды директора. И называли его всякий раз между собой уважительно по имени-отчеству либо от фамилии — Матвеичем.
И вот такой человек сейчас скажет ему…
Матвеев с тонкой усмешкой скосил глаза в сторону Домотканова, потревожил слева от себя пачку бумаг. Наверное, проект приказа.
— Так что же, Павел Петрович, — начал он издалека, — как вы сами считаете: впрок вам пошел испытательный срок на конторской должности? Ознакомились с производством?
Павел только руками развел — его душила злоба к еще не подписанному, как видно, приказу и к тем, кто его заготовил.
