Виктор Конецкий - Дополнительный том. Лети, корабль!
1948 г.
В ХХ веке не нова
Свобода мысли, но не слова.
Я думаю, но я молчу.
Не потому, что не хочу
Сказать того, о чем мечтаю.
Нет, не поэтому!.. Я знаю —
Будет день такой, когда
За «неположенное» слово
Не будут ждать тебя оковы,
Не будут страхом муровать
Наш юный разум.
И года Исканий наших, заблуждений,
Душевных искренних суждений
Зажгутся пламенным огнем.
И мы с тобою заживем,
Не сковывая ум замком
Навешанным оттуда, свыше,
И, лицемерной лжи не слыша,
Не скажем «да», коль это «нет»,
Увидим настоящий свет —
Свободы мысли, слова, чувства
В семье, на улице, в искусстве…
Все это будет!.. А сейчас
В беседе дружеской подчас
Наедине отводим душу,
Живую мысль в себе не душим
И нашим ищущим умом
Частенько мы с тобой вдвоем
Приходим к этой мысли снова,
Что нет у нас свободы слова.
Эти стихи 21-летний Юлий посвятил Виктору Конецкому.
В 1950 году Ю. Филиппов решил демобилизоваться — мучили дикие головные боли. Он лег в госпиталь подлечиться и обдумать дальнейшие жизненные планы. Друзья по училищу в это время были на практике.
ИЗ ПЕРЕПИСКИ ВИКТОРА КОНЕЦКОГО И ЮЛИЯ ФИЛИППОВАЗдорово, дружище, не морской бродяга!
Приветствую твой оптимизм и любовь к жизни во всех ее паршивых проявлениях!
Суббота, большая приборка, сакую в каюте (складе) у боцмана и пишу на его журнале. Рядом давит Волк. Ночью стоял на вахте и любовался в дальномер Питером и Петергофом, а теперь нужно «добирать».
Строевую характеристику я тебе выслал из Либавы в начале месяца. Ее получение тобой очень важно, если не для комиссии, то для представления туда, куда будешь поступать. Комсомольскую характеристику и членские карточки получи в училище.
Волк бормочет во сне и сползает с груды дождевой одежды и спасательных нагрудников все ниже и ниже. Пущай падает!
С филфаком (твоим отношением к нему) вполне согласен. Да, не душа книги, а форма, да — не работа, а мразь. Изучать же глубоко структуру языка вряд ли нужно в нашем возрасте, а позже — да.
О юридической и следовательской работе. Учти: это временная, наиболее низкая судебная должность. Вне твоего желания тебя будут продвигать по службе и от живой работы попадешь в бухгалтерию.
Мамоська пишет о работе в кино. Я целиком поддерживаю ее, в смысле качества получаемых знаний и наблюдений за жизнью, не мешающих участию в ней.
Но время учения, в определенном смысле, можно считать потерянным.
Слушай, важное дело. В твоем классе двое выиграли по облигациям. Проверь свои, может, господь бог пошлет тебе свободу на половину?
Советую уже начать заниматься подготовкой к экзаменам.
Волк упал и разжился на сигарету, поворчал и опять влез на полку. Сижу дымлю, в открытый иллюминатор несется дикая какофония — смесь из добрых десяти пластинок, которые крутят на всех кораблях вокруг. «Пой, моя хорошая, в поле жито скошено» и десятки финских, польских, немецких транспортов идут в Питер за этим житом. Они меня злят.
За стихи спасибо, хорошие — это экспромт?
За меня не беспокойся — я не пропаду, да и эта паршивая (хотел сказать собачья) служба прелесть свою имеет. Приеду — расскажу.
Олегу дай тумака за меня (буквально) и мамку мою тоже как-нибудь не больно стукни. Пишите!
Без баб мореход Витька.
15.07.50
Кронштадт.
Юлий Петрович!
Приветствую Вас и поздравляю с совершением долбления Вашего черепа.
Интересуюсь звуком, который испускает он в сей момент. Ну, ладно, в сторону шутки. Нельзя служить, когда в желудке и т. д.
Как самочувствие? Как с самым основным (демобилизацией)? Куда думаешь подаваться?
О деньгах могу сказать только то, что мы все в полном смысле без копейки. Твои гроши надо получать через училище.
Электротехнику сдал на «4». Мечтаю об отпуске. На земле был раза два. В Риге удалось царапнуть, но это не то. Без Вас пить — совсем не то ощущение. Ну, уж приеду!
Марат прислал письмо… Описывал нравы в части. Просто жуть. Учиться ему заочно запретили. Но он обо всем пишет юмористически-иронически — молодец!
Передавай привет всем, кого увидишь!
Поправляйся скорее, а то, наверное, ошалел от лежания.
Жму лапу. Виктор.
Кронштадт.
Здорово, рыжий, идейный!
Горд твоими успехами больше, нежели своими. Разжалован «за дерзость старшему по званию и постоянно-высокомерное (!) отношение к флотскому составу». Сейчас просто доволен этим, а сперва (не кривя душой) было неприятно.
Палец поранил жестяной банкой с сухарями (образец 44 года!), которыми мы создавали (упорно, в течение 20 часов!) заворот кишок, находясь в шлюпочном походе. Все — больше новостей нет. За папиросы, конверты и т. д. — спасибо.
Свое муторное настроение брось к чертовой матери. Скажу тебе по секрету, что кажется мне — твое настроение не от сложностей с метрикой, а от чего-то, тоже связанного с рождаемостью. Только не смей злиться, собака. Здесь я повелительно гляжу тебе в глаза (зенки). Ты не знаешь, когда я дойду до фигурных скобок? Решил модернизировать синтаксис. Работа эта пока идет успешно. Твою работу и экстернат приветствую лишь в случае полнейшей невозможности совмещать очную учебу и работу.
Пиши. Виктор.
Без даты.
Сегодня выхожу из госпиталя. Куда пойти учиться? На филфак не тянет, слишком узко. Литературу я не брошу никогда, но залезать сейчас в нее до конца не хочется: рановато.
От юридического отговаривают и Любовь Дмитриевна, и Виктор Андреевич, и Олег. А мне хочется выбрать самое искреннее, поближе к людям, вроде работы следователя.
Литература — мой стержень, но хочется залезть куда-нибудь еще. Потом братишка. Эта работа поможет жить и поставить его на ноги.
Бодр, весел и несуразен. Страшно оптимистично. Жму лапу. До скорой встречи.
Юлий.
Без даты.
Вика, итак, жду документы, рву и мечу. Врач говорит, что дней через 10-ть меня демобилизуют подчистую как негодного к военной службе.
Пока «живу». Койки нет, в кармане хитрая увольнительная на 10 дней от 10 час. до 22 час… Хожу в госпиталь, мне еще две недели будут вставлять через нос в череп железки, чтобы не зарастал проход.
Теперь надо идти учиться. Филфак отставил. Он дает форму литературы, а идти ради нее — глупо. Не хочу «искать разгадку тайны в строгой технологии стиха». Форму узнаем самостоятельно. Меня больше интересует содержание.
Пока упираюсь на юридический (только следователем, но не прокурором, не судьей, не адвокатом тем более). Надо быстрей становиться на ноги самому и работать, помогать братишке.
Можно шимануть на международный и иностранное право. Шибко интересная штука. За подготовку к вступительным экзаменам еще не взялся.
Был у адмирала, он сказал: из шмуток дадим все, что положено, а на квартиру не рассчитывай (только очередь!).
Ну-с, все, «сер», пока все. Передавай привет всем эфиопам.
Крепко жму руку. Юлька.
11.07.50
Юлий хотел и мог писать и, вероятно, добился бы своего, если бы безбытность и бездомность позволили учиться дальше.
После демобилизации меньше года он учился на юрфаке ЛГУ. Затем пошел работать на Кировский завод — был секретарем комитета комсомола завода, уволился, поступил на работу в Институт цветных металлов, много ездил по стране — искал алмазы в Якутии, на Северном Урале и Дальнем Востоке.
Ни на что не жаловался, писал не часто, на тяжелые подробности жизни был скуп: «В мае месяце я ходил пешком за зарплатой на партию, попал как раз в половодье и еле добрался до Усть-Укса, нес с собой большие деньги — 150 тысяч. Искупался в воде и немного прихворнул…»
Судьба не разлучала друзей, они встречались, радовались успехам друг друга.
В январе 1960 года Юлий Филиппов ушел из жизни — повесился на крюке от люстры. Ему было 32 года.
Похоронен Юлий Петрович Филиппов на Красненьком кладбище.
ВИКТОР КОНЕЦКИЙ — НИКОЛАЮ ФИЛИППОВУХорошее и грустное ты мне письмо написал, Коля!
Очень рад его получить, потому что чувствую в тебе то духовное движение, то отсутствие покоя, без которого, вероятно, не может жить на этом свете человек, если он есть человек.
Я тоже многим обязан Юльке. Он первый приохотил и меня к серьезным книгам. Боль за него остается во мне, как и в тебе, навсегда. Иногда он снится мне. И тогда всегда кажется, что он сердит на меня, и кажется, что я виноват в происшедшем, что не доглядел чего-то, не помог чем-то. Тяжело все это. Он бы стал большим писателем — я глубоко убежден в этом…
07.04.63
ИЗ ДНЕВНИКОВ ВИКТОРА КОНЕЦКОГО 1949–1952 годовПрошел год с тех пор, как мое сознание можно считать пробудившимся. Не помню, каким толчком это было вызвано. Факт тот, что я начал думать.
