Марк Гроссман - Гибель гранулемы
— Я лепш ведаю, что трэ́ба.
Окончив танец, парни подвели девушек к окну, щелкнули каблуками и, донельзя довольные, оседлали стулья неподалеку.
Блажевич предложил девушкам погулять. Они переглянулись, помедлили с ответом, сколько было положено, и согласились.
Решили ехать на левый берег в городской сад.
В трамвае было тесно и душно, и все облегченно вздохнули, когда вагон остановился на Комсомольской площади.
— Лед пайшо́в, — шепнул Гришка товарищам. — Сення я пацалу́ю Катю, инакш выключа́йте мяне́ з комсомолу!
Вскоре они очутились в саду и поспешили в одну из боковых затененных аллей.
Именно в эту минуту Блажевич решил, что настало время для активных действий. Он молча толкнул бригадира в бок и состроил свирепую мину.
Линев, явно стесняясь и стараясь не показать этого, взял Юлю под руку.
— А ты под другую, Паня, — кинул он Абатурину.
Через десяток шагов Блажевич выразительно покашлял, и Линев пробормотал с отчаяньем:
— Ты надоел нам, Блажевич. Идем, Павел!
И они потащили Юлю в обратную сторону, а она пыталась вырвать руки и улыбалась.
Всем было ясно, что́ происходит, и все были довольны, как в подобных случаях бывали довольны многие молодые люди в прошлом и как будут довольны в будущем.
Целый час они гуляли по саду, рассказывали Юле о своей работе и выспрашивали ее об обязанностях медицинской сестры.
Девушка работала в центральном противотуберкулезном диспансере, и Катя, оказывается, была в некоторой степени начальницей Юли.
— Она добрая, — говорила Юля о Кате. — Для других все делает, что может.
Сад опустел совершенно неожиданно для всех троих.
— Ой! — испугалась Юля, взглянув на часы. — Уже двенадцать. Катя меня давно ждет, а я… Идем скорее!
Они побежали к трамваю.
Выйдя на остановке, поспешили к общежитию девушек. Павел попрощался первый и деликатно отошел в сторонку.
«Вот и для меня время незаметно прошло, — думал он, пока Линев о чем-то вполголоса разговаривал с Юлей. — А что ж? Она славная девушка. Кажется, понравилась Вите».
Шагая домой, Линев говорил Павлу:
— У Гриши и Кати все ладно. Поженятся.
Павел покачал головой.
— Ты о чем, Паня?
— Да нет, не влюбился он. Незаметно что-то.
— А чего ж — незаметно? Не на колени же ему кидаться. Простые люди, и любовь простая должна быть.
Блажевича в общежитии не оказалось. Он явился домой в третьем часу ночи, густо дымя папиросой.
— Ну, как с членством в комсомоле? — хриплым со сна голосом спросил Линев. — Выкидывать тебя из его рядов или нет?
— Пара́дак! — весело отозвался Гришка. — Зараби́в апляву́ху!
Он зажег свет, ткнул себя в щеку:
— Чырво́ная?
— Синяя, — успокоил его Линев. — Ложись.
— Вось дзявчы́нка! — с гордостью заключил Блажевич.
Укладываясь в кровать, подумал вслух:
— Ажаню́ся. Ясна.
— Паш, — сказал Линев Абатурину, окончательно проснувшись, — надо помочь Блажевичу.
— Что? — не понял Павел.
— Я завтра в музей вечером. Обожаю музеи. Тихо, как в церкви, и дешево. Ты тоже иди.
— Мне в техникум, — догадываясь, в чем дело, отозвался Павел. — Теоретическую механику запустил. Поконсультируюсь.
— Порядок, — засмеялся Линев. — Зови ее в гости, Блажевич. В случае чего — подушкой заслонишься. Синяка не будет.
— Хлопчики! — расцвел Гришка. — Я вас люблю. Вы правильные люди. Вас уже можно пускать в коммунизм.
— Мы и без тебя войдем. Ты о другом думай.
— Аб чым?
— О магарыче.
— Гарэ́лка гэ́та зло, — проскрипел Блажевич противным голосом ханжи. — Вось вам будет гостинец: докторская колбаса и две бутылки кефиру.
На следующий день, вернувшись с работы, Линев спросил Павла:
— Ну, ты куда, Пеня? Надо все-таки выметаться: Гришка пошел Катю приглашать.
— Я, пожалуй, в театр, — неуверенно сообщил Павел. Вечером они отправились вдвоем на левый берег.
— Ты не больно спеши домой, — посоветовал Линев. — Пусть посидят, поласкаются.
— Конечно, — согласился Абатурин. — Я понимаю.
— Мне скоро комнату отдельную дадут, — сказал Линев. — Вот тогда и Гришке полегче станет. У меня будут встречаться. А то жалко смотреть, как он мучается.
— Вконец замаялся, — улыбнулся Павел.
После спектакля Абатурин решил пройтись по Кировскому району. Этот первый — по возрасту — многоэтажный район города сейчас, в темную осеннюю ночь, казался не очень уютным.
Павел оседлал попавшуюся на пути скамейку и закурил. Он думал о том, что за тысячи верст отсюда сейчас спит Мурманск; что Прокопий Ильич, верно, ведет свой траулер по черной воде Северной Атлантики, и трал на корабле никогда не просыхает. Думал о небольшом острове в Баренцевом море, на котором несут службу и видят сны о любви молоденькие стриженые ребята, заменившие Павла в солдатской жизни.
Мечта — мечтой, а счастье люди делают своим трудом, своими руками. Судьба человека — он сам, и, значит, некого укорять, что тебе не везет. А впрочем, почему не везет?
Павел озяб.
«Пора, — подумал он. — Гриша, верно, уже один».
Он прошел мимо потухших окон театра и стал спускаться по Пушкинскому проспекту. Можно было бы и тут, возле театра, сесть на трамвай, но Абатурин на всякий случай тянул время: а вдруг Катя и Гришка еще в общежитии?
Завод внизу поблескивал огнями, вскипал споло́хами плавок; по небу, как волны, перекатывались багровые дымы.
Проспект шел под уклон, и далеко впереди были видны светляки на Комсомольской площади и в окнах заводоуправления. Слева темнели деревья городского сада.
Вскоре глаза привыкли к полумраку ночной улицы, и Абатурин неожиданно заметил вблизи фигуру одинокой женщины. Она шагала медленно, иногда останавливалась и отдыхала. Павел подумал, что это, вероятно, пожилая работница со швейной фабрики, расположенной неподалеку. Она не очень спешит домой, а может ей нездоровится.
Павлу не хотелось вызывать у женщины незаслуженные подозрения, и он замедлил шаги. Вскоре совсем остановился и закурил.
Через несколько минут, потушив окурок, быстро зашагал вниз. Шел, погруженный в свои мысли. Подумал, что пора уже навестить маму. Вспомнил Алевтину и ему почему-то стало жаль ее. Но тут же представил, что они поженились, сидят в избе и не знают, о чем говорить. Алевтина и в самом деле убеждена, что каждые грабли гребут к себе, что сытость души — это только одна сытая жизнь… Ну, была бы старуха, тогда понятно… Он еще почему-то вспомнил Петьку, учившегося разжигать огонь перед вентилятором, и вздохнул: «Ах, Аля, Аля!..»
Павел совсем забыл об улице, по которой шел, и почти в упор наткнулся на женщину, вскочившую со штабеля крупных шлаковых кирпичей.
— Ох, как испугалась!.. — сказала она хрипловатым от волнения голосом.
Павлу было неприятно это, и он проворчал хмуро:
— Зря вы… Не съем же…
— Разумеется. Но все-таки испугалась.
Это была, кажется, та самая женщина, которую он видел несколько минут назад. Несмотря на то, что говорила она с хрипотцой и лица не было видно, Павел не мог обмануться: голос принадлежал молоденькой женщине, и даже волнение не могло заглушить его непокорной силы.
— Может, вам все же боязно? Я провожу до площади.
— Нет, мне в обратную сторону. И я всегда гуляю одна.
— Гуляете? В такой час?
— Да.
Расплывчатая фигура женщины совсем растаяла в темноте, и Павел услышал удаляющийся стук каблуков. Она действительно уходила вверх, к театру.
В это время Павла ослепили фары «Волги», мчавшейся от площади, и Абатурин отвернулся от яркого огня.
Резкие полосы света упали на женщину. Они вырвали ее из тьмы всего на мгновение, но и за этот миг Павел успел увидеть ее фигуру и волосы. Особенно волосы. Несмотря на то, что было холодно, женщина оказалась простоволосой — ни платка, ни шляпки. Ровная светло-русая волна волос падала ей на плечи и казалась отсюда, издали, бронзовой и плотной.
Женщина оглянулась и ускорила шаги.
Павел послушал, как стучат каблучки по холодному гудрону, и ему стало скучно.
Против ожидания он никого не застал в общежитии. Вынул из тумбочки молоко, отпил немного, пожевал краюшку хлеба и стал раздеваться.
Но тут дверь с шумом распахнулась, и в комнату влетел Блажевич.
Пальто на нем было расстегнуто, кепка сбита набок. Карманы пальто оттопыривались, видно, он напихал в них какие-то свертки или бутылки.
— Вось, Паня, — подмигнул он Абатурину, — докторская колбаса и кефир. Только что Катю проводил.
Он вытащил из кармана бутылку недорогого коньяка, загнал пробку карандашом внутрь посудины и налил Павлу полстакана. Сказал, счастливо похохатывая:
— Что мы тут с Катькой вытворяли! Ро́зуму недасту́пна!
— Что ж вы делали? — вяло спросил Павел.
