Михаил Аношкин - Мой знакомый учитель
11. Женька Волобуев
Самым примерным из девятого для Владимира Андреевича казался Волобуев. Женька отлично знал литературу, в классном журнале по этому предмету у него не переводились пятерки. Он и читал много. Однажды завел с Глазковым речь о Ремарке, принялся толковать о потерянном поколении, все перепутал — философ из него был никудышный.
Анна Львовна с каким-то восторгом сказала:
— Что за диво, этот ваш Волобуев! Добрых полчаса рассказывал о Миклухе-Маклае! Даже то, что я не знаю!
Недавно у Глазкова была с ним встреча на рынке. Погода после праздника круто переменилась, подули северные ветры, ударили ранние бесснежные морозы. А мороз без снега — неприятен и непривычен, чувствуешь себя нехорошо. Владимир Андреевич купил в павильоне мяса и направился к трамвайной остановке. Выйдя из ограды рынка, нос к носу столкнулся с Женькой Волобуевым. Женька вел под руку пьяного мужика, уже пожилого, небритого и одетого легко — в замызганную телогрейку, в ботиночки и старую-престарую шапку. Он не заметил было Глазкова, потому что глядел вниз. А когда поднял глаза и увидел учителя, смутился, поздоровался неестественно громко:
— Здравствуйте, Владимир Андреевич!
Глазков кивнул в знак приветствия головой и направился к выходу. Но старик загородил ему дорогу и заплетавшимся языком проговорил:
— Здравствуйте… Женька и я… Идем… Да…
Он поднял правую руку на уровень плеча, это ему удалось с трудом, и пошевелил указательным пальцем, приглашая Глазкова поближе к себе для секретного разговора. Глаза у него гноились, на губах запеклась пена. Владимир Андреевич резко спросил:
— Что вам надо?
— Женька и я… Горит, вот тут… Пятьдесят копеек, а? Не хватает… А тут горит!
Пока Владимир Андреевич сосредоточил внимание на старике, Женька Волобуев исчез. Нет, не исчез. Владимир Андреевич увидел его спину. Ссутулившись и глубоко засунув руки в карманы пальто, он торопливо шагал в город, стараясь поскорее спрятаться за прохожих.
Эта встреча удручающе подействовала на Глазкова.
На занятия в тот день Женька не явился. А назавтра он вел себя стесненно — так, будто переживал за вчерашнюю встречу. Владимир Андреевич после урока отозвал его и спросил:
— С кем вчера был?
— Да так… Один… старикан…
— Зачем же бросил пьяного среди дороги?
— Ну, его! — обозлился Женька, но, спохватившись, умерил пыл и добавил: — Надоел.
Но кто был старик, Женька скрыл.
Настенька, случайно подслушавшая разговор, подошла потом к Владимиру Андреевичу и сказала:
— То отец был его. В телогрейке? Такой сгорбленный? Да? Точно, Женькин отец. Он стесняется говорить.
— Отец? — Владимир Андреевич удивился.
— Пьяница, все пропивает.
— А мать?
— Матери у Женьки нет.
Владимир Андреевич после уроков задержал Волобуева и спросил:
— Ты почему обманул меня?
Глаза у Женьки метнулись в сторону, потом спрятались за густые ресницы. Шея побагровела. Странно: у него краснела только шея. Ничего не ответил Женька. Стоял, как вкопанный, и косил глаза вбок.
Глазков отрывисто сказал:
— Можешь идти.
В учительской Анна Львовна лукаво повела глазами на Глазкова и обратилась к нему:
— Послушайте, циркулируют упорные слухи, будто вы очень любите ходить по квартирам учеников.
— Почему же слухи?
У Анны Львовны над верхней губой чернел нежный пушок, губы в меру подкрашены. Глазков подумал про себя, что географичка безмерно любопытна, однако это любопытство его не раздражало, и улыбнулся своим мыслям.
— Чему улыбаетесь?
Вы не ответили на мой вопрос.
— Он слишком трудный для меня, — шутливо отозвался Владимир Андреевич. — Надо собраться с мыслями, все взвесить…
— А еще говорят, будто вы хлопотали за Пестунов и те получили квартиру?
— Опровержений не будет.
— И вы уверены, что без вас нельзя обойтись?
— Я так не считаю.
— Значит, вам больше всех надо?
— Нет, меньше всех. Устраивает?
На педсовете Лидия Николаевна поругала Глазкова за отсев учеников из девятого — с начала года бросило учиться четверо.
Анна Львовна подмигнула Глазкову и написала записку:
«Доходит, наконец, до вас? У нашего «узурпатора» хорошим никогда не будешь. То-то!»
Записка рассердила его. Хотел написать в ответ дерзость, вроде: «Не ваше дело!» Но не стал портить отношений: в сущности, географичка — человек безобидный. Разорвал записку на мелкие кусочки и сложил, кучкой на столе. Анна Львовна сердито сгребла обрывки в ладонь, ссыпала в бумажку, которую закатала в шарик, и бросила под стол. Взглянула на Глазкова с улыбкой, как бы говоря: «Вот так надо, дорогой товарищ!»
12. Собрание
К Владимиру Андреевичу подошла Нюся Дорошенко, чем-то немного расстроенная, и попросила:
— Собрание у нас будет после уроков, Владимир Андреевич. Просим вас.
— Что за собрание?
— Дело одно. Придете?
Нюся не хотела раскрыть ему какого-то секрета, но он настаивать не стал, пообещав:
— Буду.
А минут за пятнадцать до начала появился незнакомый Глазкову парень, у которого волосы были гладко зачесаны назад и поблескивали, а костюм до того тщательно выутюжен, что Владимир Андреевич подумал: «Видать, чистюля порядочный. И галстук завязан аккуратно, точь-в-точь под воротник». Нюся подвела парня к учителю и представила:
— Наш комсомольский секретарь.
— Вострецов. Максим Вострецов.
— А по батюшке? — спросил Владимир Андреевич.
— Не надо, — отмахнулся парень. — Я просто Максим.
— Макс, Максимушка, — сказала Нюся. — Он у нас свойский, Владимир Андреевич. Зазнаться пока не успел, недавно выбрали.
В классе Глазков сел за первую парту, а рядом с ним устроился Вострецов. Нюся встала у стола, нахмуренная, покусывая губу: она была в классе старостой. Дождалась тишины и спросила:
— Президиум будем избирать или нет?
— Нет!
— Избрать!
Загалдели, закричали, перебивая друг друга. Нюся постучала по столу кулаком, призывая к порядку.
— Ну, чохго разхгавкались! — крикнула она гневно. — Порядка не знаете, хиба што? Я буду председателем, коли вы такие несознательные.
— Правильно!
— Решено!
— От бисова девка! Сразу всех в кулак.
— Тихо!
Вострецов недовольно хмыкнул, хотел было вмешаться, чтоб выборы председателя провести честь по чести — все же руководителем он был молодым, малоопытным и боялся всяких отступлений от принятых правил. Но Владимир Андреевич, поняв, что Вострецов хочет вмешаться, а этого делать не нужно было, так как знал, что у Нюси председательство получится лучше, чем у кого-либо, тронул Максима за плечо и шепнул: «Все в порядке. Ничего не надо». Вострецов вздохнул, послушался совета.
— На повестке дня у нас один вопрос, — объявила Нюся. — О поведении Женьки Волобуева.
«Волобуева?» — удивился про себя Владимир Андреевич. Сообщение Нюси прозвучало для него неожиданно, но сразу догадался, о чем пойдет речь.
— Какой порядок примем? — спросила Нюся. — Ему дадим слово или прежде кто выскажется?
— Ему!
— Пусть сам!
— Не кричите, еще раз прошу! — рассердилась Нюся. — Не на барахолке. Выходи, Волобуев, и отчитывайся.
Женька даже не поднялся с парты. Огрызнулся:
— Чего мне отчитываться? Нечего мне отчитываться.
— Встань и иди к столу, — потребовала Нюся.
Волобуев неохотно вылез из-за парты, подошел к столу, немного ссутулившись, стараясь всем видом показать, что ему безразлична и смешна комедия с собранием. Но в этой рисовке чувствовалась великая растерянность и испуг. И рисовка-то нужна была только для того, чтобы как-то скрыть эту растерянность. Волобуев поправил очки, но пока не начинал.
— Женька, — сказала Нюся, пронизывая его своим взглядом, — ты нам не крути. Ясно? Времени у нас мало, уже поздно, завтра на работу. Выкладывай как на духу.
— Нечего мне выкладывать!
— Не ломайся, Женька! — пробасил каменщик Иван Максимов, медвежковатый медлительный малый, отчаянный окальщик. — Говори, а то осердимся.
Волобуев протер очки платком, опять надел их, вытер вспотевшие пальцы — они дрожали.
— Я, товарищи, не так виноват, как вы считаете.
— Это мы посмотрим!
— Оправдаешься потом!
— Ну, говори, говори, — торопила Нюся. — Не теряй времени.
— Я не оправдываюсь. Оправдываются виноватые. В клубе Липец расхулиганился, Юрка к порядку его призвал. Ну, Борис заартачился. Семенова другие ребята поддержали, выгнали Борьку. Он и пригрозил Юрке: мол, на узкой дорожке встретишься, голову сверну. А домой пошли, на нас и налетели.
— Ты видел кто?
