Л. Пантелеев - Том 4. Наша Маша. Литературные портреты
Родители не только сами выкупались, но и вняли мольбам дочери – взяли ее с собой в воду. Она дрожала – не то от холода, не то от волнения.
А выйдя из воды, бегала с папой по песочку, любовалась уходящим на покой солнцем, искала на южной стороне небосвода молодую луну.
Обратно все трое шли босиком.
Машка вдруг остановилась, ноздри ее зашевелились.
– Чем пак?
Этот вопрос («чем пахнет?») она задает на каждом шагу.
На этот раз родители не сразу уловили в вечернем воздухе чуть слышный запах дыма.
. . . . .
Завтракали сегодня утром, отец огорчился, услышав, как тетя Минзамал спрашивала Машу:
– Ну, что тебе на второе дать?
Папа счел долгом объяснить тете Минзамал, что девочка – это девочка, а не дама, которая пришла в ресторан и выбирает блюда по карточке. Что дадут – то и должна есть. Мама согласилась со мной. А тетя Минзамал, боюсь, меня не поняла.
. . . . .
Мама уехала в Сестрорецк на рынок. Машу вывели во двор, велели ей играть на солнышке и там, где нет ветра. Но разве она усидит на месте? Отложив работы, играл с нею часа полтора на веранде. Лежал в шезлонге, Машка сидела тут же. Говорили по очереди по телефону: с Дедом Морозом, с мамой, с доктором Айболитом.
Потом Машка изображала Деда Мороза, говорила басом, ходила с какой-то особенной старческой осанкой. Потом она же была Айболитом, лечила меня и Тамару. Очень смеялась, когда я сказал в телефон Деду Морозу:
– Приезжайте, пожалуйста, Дед Мороз. Все мы будем очень рады. Что? Жарко? Боитесь растаять? Знаете что? Мы вас можем в холодильник посадить!..
. . . . .
Все-таки это чудо – фантазия трехлетнего ребенка. Это – самое настоящие искусство, искусство высокой пробы. Ведь она знает, что я говорю не в телефон, а в собственный кулак, знает, что я говорю не с Айболитом или с Дедом Морозом, а сам с собой, – и все-таки верит, что Айболит сейчас приедет и что Дед Мороз сердится потому, что ему предлагают посидеть в холодильнике.
. . . . .
Ходит по белому свету и пищит:
– Что? Как? Почему? Как называется? Какой? Чей?
На днях спросила:
– Это чейный?
17.7.59.
Играли вчера с Машкой в саду в «гостей». Я сидел в гамаке, Машка меня угощала, кормила супом, жареной рыбой, киселем, конфетами, поила чаем. Но самым приятным угощением оказалась игра на рояле, которой угостила меня на десерт хозяйка.
Трудно словами изобразить, как это было. В роли рояля выступал гамак, тот самый, на котором я сидел.
Но где и когда Машка видела это? Откуда эти размашистые движения обеими руками, этот быстрый бег пальцев по «клавиатуре», эти «мощные аккорды»?! Видела она только на картинке – в «Katzenhaus» – там, где тетя Кошка играет и поет. Но ведь там, на картинке, запечатлен один момент.
А как она пела! Уж этого я не берусь изобразить. Откинув голову и размашисто аккомпанируя себе, она пела что-то очень серьезное, «классическое». И, обрывая себя на полуфразе, несколько раз спрашивала, обращаясь к публике:
– Еще?
В роли публики выступали тетя Ляля и я. Тетя Ляля давилась от смеха, а я… я наслаждался. Честное слово, с наслаждением и совершенно всерьез слушал эти серьезные, торжественные рулады…
18.7.59.
…Вечером сидели в гамаке, читали немножко.
Убедился, что у Машки все-таки недостаточно большой запас слов. Мысль у нее обгоняет слово. Даже вопрос не всегда умеет задать. А любознательность у нее, как и полагается в этом возрасте, с каждым днем становится все более жадной. Вчера увидела на картинке бегемота:
– Папа! Папа! Расскажи! Что? Какой? Почему?
Что именно интересует ее? Да все, что можно узнать о бегемоте. И грех в подобных случаях не ответить, отмолчаться или отмахнуться. Надо помочь ей и вопрос как следует сформулировать.
. . . . .
Заметил, что Машка последнее время стала как-то отчетливее картавить. Вместо «р» произносит «л».
– Папа, дай мне люку!..
Понял, но говорю:
– Луку? Есть хочешь?
Кричит:
– Лю-ку!
– Какого? Зеленого? Или репчатого?
– Да нет! – хохочет, показывая руку. – Лю-у-ку!
19.7.59.
Вчера провела день в очень красивом живописном и даже экзотическом месте – на взморье, при впадении Гагарки в залив. Низкий, поросший ольшаником берег, широкая в этом месте река, впадающая в море, длинная песчаная коса или дамба, в отдалении – Кронштадт, а ближе – причудливо изрезанные очертания фортов. На том берегу Гагарки – бело-синий деревянный обелиск, памятник погибшим в Отечественную войну морякам.
Раскладушку поставили в лесочке, в этих маленьких насыщенных птичьим гомоном и пронизанных солнцем джунглях. Спала Машка долго, побила все рекорды: 2 часа 15 минут.
Мама и тетя Ляля купались. Наслаждался, бегал, нырял, приносил из воды палку Синдбад. А Машка ничего этого не видела и не слышала: спала как убитая…
. . . . .
Вчера вечером Машка спросила у мамы:
– У солнца мама есть?
– Есть, Машенька, да.
– А что она делает?
Машина мама растерялась:
– Я не знаю, Машенька, что она делает.
– А я знаю.
– Ну, что?
– Варенье варит.
Папе это очень понравилось: солнцева мама летним вечером варит малиновое варенье!..
. . . . .
Читали «Белочку и Тамарочку». На картинке мама этих девочек выглядывает из окна. Маша хорошо знает, чья это мама. Но говорит:
– Это моя мама.
– Как твоя? У тебя же есть мамочка.
– Нет, моя!
– А что же мы будем делать с нашей мамочкой? Белочке и Тамарочке отдадим?
– Нет!
– А как же быть?
Подумала и говорит:
– У меня три мамы.
По-видимому, хотела сказать: две.
. . . . .
А позже, обнимая маму, сказала ей на ухо:
– Мамсиночка… дружочек мой!..
. . . . .
Сегодня опять чудесный летний день. Проснулся за окном Машка:
– Па-апа-а-а! Идем гимнастикой заниматься!
Вскочил, откинул занавеску – стоит, задрав головку, голенькая, простоволосая, в одних красных сандаликах.
Через пять минут вышел в сад. Машка бежит навстречу:
– Папа! Папа! Иди, посмотри! Божья коровка!
Действительно, на цветке сидит очень нарядная божья коровка.
И началось:
– А мама у нее где? Мама – корова? Большая? Да?
– Нет, Машенька.
– А где она живет? Она с муками живет? (То есть с мухами.)
20.7.59.
Занимались гимнастикой вперемежку с игрой в прятки. Между прочим, на этой несложной игре проверяется мера Машкиного ума. До сих пор она прячется по способу известной длинноногой птицы, обитательницы пустыни. Та хоть голову под крыло прячет. А Машка закроется каким-нибудь фиговым листком, станет за кустиком или, скажем, за гамаком и кричит:
– Ищи меня!
Всякий раз приходится разыгрывать пантомиму. И всякий раз, когда «находишь» ее и ахаешь, она заливается ликующим смехом.
Игры она меняет на ходу. Сегодня играла в прятки, вдруг выбегает из-за куста, протягивает руку:
– Здрасти.
Я уже понимаю, в чем дело.
– Здравствуйте, Марья Алексеевна!
– Садитесь чай пить.
Я присаживаюсь на корточки, пью понарошку чай. Говорю:
– Сахара мало.
– Нет сахара!
– Как нет?
– Не привезли магазин.
Откуда это? Кажется, это уже давно не проблема – сахар. А в Машкиной игре сахар – дефицитный товар. Говорит:
– Потом дядя привезет сахар. И картошку привезет. И огуйчики привезет. И ягоды привезет.
. . . . .
Ну, до новой тетрадки, Маша! Доброго тебе здоровьица!
Тетрадь пятая
21.7.59. Разлив.
В хороший солнечный день въезжаем мы в новую тетрадку. Только ветерок сегодня – выше среднего.
А вчера день был еще лучше. Ходила – с мамой и тетей Лялей – на взморье. Позже туда приехал на велосипеде и папа. Маша спала в обнимку с мамой – прямо на земле (на одеялах, конечно). Спала сравнительно недолго: минут сорок. Потом они с папой ходили собирать цветы. С наслаждением продирались сквозь пахучие заросли – в этих маленьких джунглях, где под ногами так хорошо хлюпает, где на сочной зелени деревьев и травы так ярко смотрятся цветы и цветы эти так хорошо, крепко и даже удушливо пахнут.
Машка жаловалась, что ее кто-то укусил:
– Земеля укусила!..
Но это была, к счастью, не змея, а слепни, которые, правда сильно, покусали маленькую путешественницу. А Машка путешествовала еще и босиком!
Позже играли с Синдбадом. Кидали в речку палки, и Синдбад кидался за ними в воду и приносил их. Маша тоже кидала, но она еще не умеет – палки у нее летят не вперед, а назад, в лучшем случае, падают у самых Машкиных ног.
Закопали с папой лишнюю бутылку лимонада – чтобы не нести домой. Сегодня раскопаем.
