Александр Шмаков - Гарнизон в тайге
— Пока нажимаем на строительство…
— Вместо политучебы ограничиваемся политинформацией, — добавил Макаров.
— Не перегружаете себя политикой, обращаетесь с нею на «вы»? Так, так! — быстро произнес Мезин. А что означало это «так» трудно было понять: то ли осуждение, то ли недоумение, что за строительством оказалась забытой политическая учеба, без которой немыслима жизнь гарнизона. Однако это «так, так» не понравилось Мартьянову и насторожило Макарова.
Весь день Мезин осматривал гарнизон. Начальник политуправления Армии будто спешил заглянуть в самые потаенные уголки, взять все на заметку. Он расспрашивал то одного, то другого командира, встречавшихся на объектах.
У Мартьянова испортилось настроение в предчувствии выводов, которые мог сделать Мезин. Макаров все больше и больше убеждался, как много еще прорех и недоделок.
Мезинское «так, так» они вновь услышали, когда начальник политуправления Армии ознакомился с временными огневыми точками, с зенитными установками, наблюдательными постами, средствами связи, готовностью подразделений по тревоге занять предусмотренные планом обороны места, скрытые и незаметные для постороннего человека.
Вечером Мезин попросил созвать коммунистов гарнизона.
Все собрались в штабную палатку. Теснясь, они расселись на скамейки. Слабо мерцали несколько электрических лампочек, берущих свет от движка, постукивающего вдали. Лица всех были напряженными: коммунисты еще не знали, по какому поводу их собрал начальник политуправления Армии.
Мезин рассказал об итогах семнадцатой партконференции, о директивах к составлению второго пятилетнего плана народного хозяйства СССР. Он начал говорить несколько медленно, подбирая для этого слова, глубже раскрывающие смысл и значение решений партконференции. Казалось, то, что он рассказывал, относилось не только к жизни всей страны, но прежде всего касалось каждого присутствующего. Начальник политуправления Армии изложил основные политические и хозяйственные задачи новой пятилетки так подробно, как будто сам участвовал в их составлении. Он действительно являлся делегатом конференции, обсуждавшей и принимавшей директивы о новой пятилетке. И эта глубокая заинтересованность человека в том, что обсудила и решила семнадцатая партконференция, делала и всех слушающих коммунистов соучастниками составления большого плана, который теперь следовало претворять в жизнь.
Молчание слушающих лишь изредка прерывалось сдержанным покашливанием да далеким похлопыванием движка. Прошло почти полтора часа, но внимание не ослабевало. Завершая доклад, Мезин, как показалось Макарову, особенно громко произнес:
— Величественные задачи новой пятилетки, нет сомнений, увенчаются и новыми героическими подвигами нашего народа.
Макаров почувствовал, как он сам и все коммунисты ощутили прилив той энергии, какая всегда исходила от документов партии, как бы концентрирующих в себе ум и волю великого коллективного творца. «Нет ничего сильнее правды! А с правдой — всегда победа!» — подумал он и невольно поднялся. За ним поднялись все собравшиеся, и палатка дрогнула от дружных аплодисментов.
Потом докладчику посыпались вопросы. Коммунисты спрашивали о строительстве Магнитогорского и Кузнецкого металлургических заводов, об Уральском гиганте тяжелого машиностроения — о Тагилстрое. Их интересовал Челябтракторострой, заводы Харькова, словно каждый из них был связан невидимыми нитями с этими величайшими социалистическими стройками.
Спрашивали о коллективизации сельского хозяйства и безработице в Европе и Америке, о новых научно-исследовательских центрах и хозрасчете. Коммунистов, как истых хозяев, интересовало все, что делалось и будет делаться в стране. Мезин отвечал обстоятельно, не спеша, обдумывая ответы. Лицо его побагровело и покрылось мелкими капельками пота; он то и дело обтирался белым платком.
Коммунисты разошлись поздно. Мезин еще задержал в палатке руководство полка, несколько командиров рот и политруков.
— Поняли? Вывод сделали, а? — спросил он строго и тут же продолжал свою мысль: — Стройку нельзя противопоставлять политической подготовке. Политика — второе солнце для наших людей. Надо уметь делать то и другое. Подумайте, как лучше и разумнее совместить эти две важнейшие ваши задачи. — Он передохнул, обвел всех острым, внимательным взглядом. — Я доложу свое мнение товарищу Блюхеру. Думаю, Реввоенсовет подскажет вам правильное решение…
Все молчали. Мартьянов, немножко успокоившийся во время доклада начальника политуправления Армии, вновь почувствовал, как около уха бьется противная жилка — верный признак напряженного состояния. Он слышал ее удары, как тиканье часов, и незаметно придавил висок рукой, чтобы заглушить их, но все равно слышал, как билась жилка. Мезин в упор посмотрел на Мартьянова и словно догадываясь об его душевном состоянии, заговорил мягче:
— Я знаю ваши трудности, но о них ли говорить сегодня? С ними надо бороться, а не расслаблять волю разговорами. Освоились с обстановкой вы неплохо, занялись по-серьезному строительством, но, — он повысил голос, — больше напряжения во всем. Еще раз темпы, темпы! Помните, в каком окружении живем. Вот все, что я хотел сказать. Не смею задерживать более командиров и политруков. До свидания, товарищи!
ГЛАВА ПЯТАЯ
Вскоре после посещения Мезиным гарнизона Мартьянов получил указания из Армии проводить занятия «по минимуму», по «свернутому плану» с тем, чтобы выдержать первоначальные сроки строительства, а потом уже пройти программу «максимум» по боевой и политической подготовке и выравнять специальные и стрелковые подразделения по всем показателям учебы..
Он строго придерживался этих указаний. Красноармейцы днем работали на объектах, а вечером занимались учебой при слабом освещении фонарей «летучая мышь».
Газеты появлялись в гарнизоне по-прежнему с опозданием на месяц. Читались они до тех пор, пока печать их не стиралась совсем, а страницы не расползались по сгибам на четвертушки. В дальних углах палаток было темно. Красноармейцы садились вокруг «окопки» и читали при свете горящих дров. Тут же, около печки, по выходным дням бойцы поочередно брились затупившимися бритвами.
Перед сном в полотняном городе звенела гармошка, переходя от одного игрока к другому. И удивительно, одна и та же же гармошка играла по-разному: то с подвыванием и подергиванием вытягивала «Страданье», то веселую сибирскую «Подгорную», то комкала переборы с протяжными напевами в «Саратовской», то, наконец, дрожала горячо и страстно в «Цыганочке».
Мартьянов почти все время находился вместе с Гейнаровым. Они сошлись без лишних слов о дружбе, никогда не говорили о ней, хотя чувствовали обоюдную привязанность друг к другу. Часто бывало так: оба, молча работали в штабной палатке, каждый занятый своим делом, просиживали часами, не перекинувшись словом, но в минуты отдыха или ночью непринужденно текли споры, и не тосковал раскрытый портсигар на столе около лампы. Их сближала десятилетняя совместная служба и та разница в характерах, какая бывает часто у людей, дополняющих друг друга.
Мартьянов, чуть мечтательный, резкий, кипучий, всегда сдерживался слегка флегматичным, суховато-официальным Гейнаровым.
Мартьянов был вечно занят делом, ему не хватало времени. Гейнаров, расчетливый в своих действиях человек, делал только то, что долго вынашивал и ясно представлял. Он почти не ошибался. Если молчал, значит, был занят какими-то мыслями; работая, он не слышал, что делается вокруг. Зато Мартьянов, что бы он ни делал, всегда все слышал, чувствовал и видел на «винтовочный выстрел».
Это противоречие в характерах командиров не портило их дружбы, а только дополняло ее и усиливало.
Иногда Мартьянов спрашивал:
— Михаил Павлыч, где твой дом?
— Дом? Там, где твой полк.
— А мой — где твой штаб…
* * *Шли дни. Жизнь в тайге установила свои порядки. Мартьянов просыпался до подъема красноармейцев. Он выходил из палатки а умывался снегом. Лицо и руки сначала обжигало холодом, но потом по всему телу расходилось тепло. Появлялся Гейнаров с накинутой на плечи шинелью, говорил:
— Холодновато сегодня.
— А ты попробуй-ка, понимаешь. За-а-калочка!
Мартьянов, набрав горсть снега, бросал в Гейнарова. Тот скидывал шинель и, оставшись в трикотажной сиреневой рубашке, вздрагивая, умывался снегом.
— Сутулишься ты, — замечал Мартьянов и шутил: — Не отдать ли в приказе, чтобы с шомполом за спиной ходил?
— Штаб сутулит, — отвечал Гейнаров, обтираясь махровым полотенцем, — переводи на строевую службу…
Мартьянов весело продолжал:
— Упражнение для сутулых: ноги на ширине плеч, руки вверх, поднимаясь на носках и слегка прогибаясь назад… Делай, ра-аз!
