Борис Изюмский - Море для смелых
Григорий Захарович начал вручать значки «Отличный строитель». К столу подошел Потап Лобунец в серой куртке из чертовой кожи, потом Аллочка Звонарева в очках с новой, еще более широкой оправой.
— Бетонщица Леокадия Юрасова, — вызвал Альзин.
Лешка оглянулась: кого это? И вдруг до нее дошло — да ее ж. Нет, не может быть! Какой она отличный строитель? Лешка оставалась на месте, будто прилипла к креслу.
Вера зашептала возбужденно:
— Иди!
Но Лешка решительно сдвинула брови:
— Не пойду, есть лучше меня!
Вера не на шутку рассердилась:
— Иди сейчас же! — и вытолкнула подругу в проход между кресел.
Лешка идет как во сне. Путь до сцены кажется ей бесконечным, накрахмаленная ситцевая юбка-клеш, не дождавшаяся «ситцевого бала», — неуместной, глупой выдумкой. Знала бы — надела шерстяное платье.
Григорий Захарович протягивает значок и грамоту, хитро улыбаясь черными живыми глазами, тихо говорит:
— Так держать!
Начался бал. В одном углу фойе на избушке с курьими ножками надпись: «Веселая парикмахерская». Висят гигантские ножницы и гребешок — это все выдумки Иржанова. Над прилавком вывеска: «Ювелирметалатутильторг». Здесь за исполненную песенку выдают соску.
На колоннах зала вирши:
Оркестр играет — танцуй, не стой,
Не то запишут тебе простой!
А рядом:
Кто скован, тот будет оштрафован.
И еще:
Предъявите свою улыбку в развернутом виде.
Вот где Анжеле благодать! Стоп, стоп, а это что?
Запрещается: вносить, сеять, разводить,
Хранить хандру, скуку
И прочую ненужную штуку.
На вечере нашем закон такой: смейся сам,
Не жди, что за тебя это сделает другой.
Лешка и не ждала — хохотала от души. Прижав к груди трубочку грамоты, танцевала с Лобунцом танго, по-матросски, немного раскачиваясь, не доставая головой Потапу даже до подбородка, примечая, кто с кем в паре, кто как одет. У Нади Свирь — черный костюм строгого покроя. Ей такой идет. В таком делегатки ходят — представительно. А Зинка напялила оранжевое платье с фиолетовой вставкой, навесила на себя бусы, клипсы, продела сквозь черные волосы нелепую красную тряпочку.
Вот Анжела — красивая. Но все время помнит об этом: то и дело встряхивает головой, покусывает губы, чтобы вызвать на щеке ямочку.
А лучше всех Вера. Она в сиреневом шифоновом платье, пухлая рука ее лежит на узком плече Иржанова.
Лешка фыркнула:. «Отрада жизни!» Потап посмотрел на нее сверху вниз, но, кроме пробора и двух черных бантов, ничего не увидел. Поди пойми, почему вдруг фыркают эти девицы!
Начали новый танец. Анатолий, подхватив Анжелу, закружился.
Вера одиноко стоит у колонны, делает вид, что ей безразлично, с кем танцует Иржанов, но Лешка-то видит, как она переживает, и подскакивает к подруге:
— Пошли, дева!
Вера думает: «Говорят, ревность — пережиток. Но как действительно Анжела противно смеется!..»
Бутылку шампанского выиграл Панарин. Таскал ее под мышкой, не зная куда девать: не то на вешалку сдать, не то в общежитие нести.
Оркестр заиграл танго.
— Дамы приглашают кавалеров!
Лешка подошла к Шеремету. Спросила, глядя с вызовом:
— Разрешите?
Виктор, вспыхнув от неожиданности, протянул руку к Лешке.
Вера, увидев это, поджала губу — невзлюбила хулиганистого парня… Шеремет танцевал старательно, но неумело.
Зинка крикнула ему издали:
— Попался, лабух!
Почти все лица в улыбке хорошеют, а вот Зинка улыбнулась, и, удивительное дело, лицо ее не стало симпатичнее. Может быть, потому, что губы намазала фиолетовой помадой.
Шеремет грозно сверкнул в ее сторону глазами.
Бал закончился глубокой ночью. Ярко светила луна — обходила дозором город от моря к степи, строго посматривала, что успели сделать люди за день.
Виктор Шеремет не решался взять Лешку под руку.
— О чем ты думаешь? — спрашивает она Виктора, замедляя шаг и отставая от Веры и Анатолия.
Шеремет мнется, но честно говорит:
— Думаю: для чего живет человек?
Лешка смотрит удивленно.
— Так ясно же — для счастья! — произносит она убежденно.
И неожиданно вспоминает: позавчера ей приснился Шеремет. Будто едут они на велосипеде. Лешка сидит на раме, и щека Виктора прикасается к ее щеке. Пригрезится же такое!.. Хотя, может быть, потому и приснилось, что накануне переписала стихотворение Николая Асеева «Счастье», даже выучила его. И Лешка читает вслух:
Едет счастье, едет, едет —
Еле слышен шины хруст, —
Медленно на велосипеде
Катит драгоценный груз…
Шеремет слушает внимательно и недоуменно. Странную власть приобретает над ним эта девчонка с черными бантами, как рожки чертенка, торчащими на голове. Сказать, что она красива? Совсем нет! Сухие губы недотроги, бесцветные бровки. Но есть в ней какая-то притягательная сила. В ее присутствии Виктору хочется быть лучше, чище; он не мог бы рассказать ей о попойках у Валета, о пакостнице Зинке. С Лешкой он охотно вспоминает даже свои школьные годы. Как же это было давно!.. В школе он увлекался Маяковским, хорошо читал его на вечерах и даже на городском ученическом конкурсе чтецов. Неужели это было? И увлечение морем? Мечты стать моряком? Его и в Пятиморск-то потянуло к морю.
— Ты знаешь, — вспоминает он вслух, — у нас в седьмом классе преподавал литературу безграмотнейший человек. Козлом мы его прозвали. И вот он, если не успевал за урок рассказать то, что намечал по плану, обращался к нам:. «Извините, я не уклался». А мы хором успокаивали: «Ничего, Федор Фролыч, укладетесь в другой раз».
Лешка заливается. Ох, уморил!.. Потом спрашивает серьезно:
— Витя, а есть у тебя братья, сестры? Какие у тебя родители? Расскажи.
Зачем ей надо было это спрашивать? Лицо Шеремета мрачнеет. Он, видно, слишком поддался душевной расслабленности, а она ни к чему. Может быть, наивность и непосредственность этой девчонки тоже ложь? Он говорит умышленно грубо:
— Меня жизнь столько раз тыкала мордой о булыжную мостовую, что никакие поэтические слюнки вроде твоего стихотворения уже не проймут. На земле счастья нет. Это я точно знаю… Ну, бывай здорова!
Он поворачивается и уходит.
Прямо бирюк какой-то, вдруг бросает, не доведя до дому…
ШЕРЕМЕТ ИСЧЕЗАЕТОпять льет дождь. Понурясь, Шеремет идет мимо городского парка. Вечереет. Тело закоченело от промокшей одежды. На душе скверно. От дождя, грязи или тоскливого ощущения одиночества? Или оттого, что страшный крут, смыкаясь, не выпускает его?
Вчера чуть не подрался с Валетом: тот заставлял пить, а ему не хотелось. Валет кричал:
— Думаешь чистеньким ходить? Так уже обвалялся, никуда от нас не смоешься? Мотали мы таких. Колонию забыл? Кто ты, забыл?
Нет, этого он не забыл. Валет — плюгавая гнида, а пакости в нем — через край. Сидел несколько раз и все не успокаивается.
У Валета бескровное, без выражения, расплывчатое лицо. Ему двадцать один год, но дашь и тридцать пять…
Он зачем-то осмаливает огнем от спички мундштук папиросы прежде чем раскурить ее. Гундося, паясничает:
— Я покинул преступное царство, а мне не создают должных условий зизни…
Валет умышленно коверкает слово «жизнь». Сбросив с колен Зинку, возмущенно выпрямляется:
— Заставляют работать лопатой, а мне это медициной запрещено…
Валет склонен к «загадочности». Так, недавно, объявив себя главой шайки «Голубое кольцо», он приказал своим подданным на указательном пальце вытатуировать кольцо.
Шеремет и здесь не подчинился:
— Я не в твоей шайке и не собираюсь в ней быть.
Валет, надвигаясь тощей грудью, грозил:
— Все пальцы обрежу, в помойку выброшу!
Видно, надо отсюда податься куда-нибудь подальше, иначе пропадешь!
На секунду возникло лицо Лешки. Смотрит с осуждением и надеждой. Такая славная, непримиримая к неправде… Нет, плохой он для нее. А обманывать не станет. Кого-кого, а ее не станет… Лучше уехать… Может быть, так приблизится к ней…
С Лешкой стряслась беда: залезла в главном корпусе на громадный омылитель, очищать его; на аппарате лежал патрубок с фланцем, ей показалось, что он наглухо закреплен. Взялась за него рукой, чтобы держаться, потеряла равновесие и полетела вниз. Сильно ударившись головой и правой нотой сначала о стремянку, потом о выступ омылителя, она, может быть, именно благодаря этому и спаслась: удар как бы расчленился на три, с каждым новым уменьшая резкость.
Григорий Захарович, обернувшись на шум, увидел ее уже на цементном полу. Подбежав, стал ощупывать голову, руки, ноги.
— Ну что ты, Красная Шапочка, разве можно такие виражи делать? Что ты?
