Виктор Шевелов - Те, кого мы любим – живут
— Ребята, чего тут мешкать? Деру давать надо, и чем скорее, тем лучше. Он не дурак, Гитлер, вот-вот подопрет. Если так приспичило, пусть остается командир со своей барышней. А нам еще пожить охота.
Окруженный группой бойцов, видимо, склонявшихся на его уговоры, невдалеке стоял Масляев. Рябое лицо его кривилось, толстые вывернутые губы сжаты, глаза горели вызывающе. Стоял он вразвалку, вертя в руках карабин.
— Масляев, подойдите ко мне! — приказал я.
— Гм… Надо, подойди сам, командир, — огрызнулся он, не меняя позы.
Из круга выступил Захаров и тряхнул Масляева за грудки.
— Ты, гадючья душа! Старухе блины советовал готовить, а тут… — и ударил его наотмашь.
— Прекратите! — крикнул я. — Масляев, подойдите ко мне.
— Бабе вон своей, прилипшей к тебе, приказывай. Пойдем, ребята. А ты, старый чалдон, — погрозил он Захарову, — запомни!
Я расстегнул кобуру.
— Масляев!
— Не грози, не из пугливых. Пошли!
Я выстрелил. Он поднялся на носках, выпрямился и, выбросив вперед руки, словно сорвавшись со старта и собираясь долго бежать, упал. Каталина, вскрикнув, зажала ладонью рот.
— Можете уйти, кто хочет, — сказал я, пряча пистолет в кобуру. — Скатертью дорога. Достаточно оставили родной земли. Можно и еще. Не жалко, пусть стонет, лишь бы спасти, не продырявить свою шкуру. — И не утерпел, крикнул. — Что этот, испугавшийся Гитлера, нам — пример?
— Об шкуре этой толковать нечего, — прервал меня Захаров. — Суке сучья смерть! Кто остается — становись вправо. Кто уходит — влево. — И сам шагнул направо.
Раздвинув кусты, прямо по берегу к нам шел генерал. Суровый, с широким сильным подбородком и орлиным носом человек. Окинув взглядом солдат и меня, он неторопливо спросил:
— Что у вас здесь происходит?
Я доложил о случившемся, о решении не покидать без боя Березину.
Генерал брезгливо покосился на Масляева.
— Уберите его… чтоб не гадил землю, — и протянул мне руку: — Член Военного совета Жолобов. Ваша фамилия, лейтенант?
— Метелин.
— Вы разумно решили, Метелин. Каждый шаг для врага должен быть по горящей земле.
Подлетел запыхавшийся шофер генерала, юный и красивый паренек, четко доложил:
— Немцы в полутора километрах.
Сказал, и в груди будто что-то оборвалось вдруг. Только сейчас опасность стала по-настоящему ощутимой. Может быть, сейчас, именно в это мгновение, мы бы отсюда ушли все, но было уже поздно. Подтверждением слов генеральского шофера был тяжелый гул моторов, шедший с той стороны Березины, из-за леса. Генерал повернулся ко мне:
— Взорвать мост, но не раньше, чем на него вступят немцы. Сделаете это вы, товарищ лейтенант.
— Есть.
И едва я успел представить Жолобову своих командиров рот — Захарова, Русанова, Коврова и Петина, как на повороте дороги, выбегающей из леса, показались три немецких танка. Не сбавляя хода, они пересекли расстояние от леса до берега и устремились к мосту.
За танками через минуту змеиными изгибами потянулись мотомехчасти.
— Действуйте, лейтенант! — приказал Жолобов.
Танки еще выглядели игрушечными, расстояние скрадывало их размеры, но грохот быстро нарастал, и все отчетливее вырисовывались ребристые контуры брони. Я должен был успеть, пока они домчатся до моста и устремятся по нему на нашу сторону, сделать все. Все — это значило отыскать бикфордов шнур и поджечь его. Мост был заминирован раньше. Я крикнул Петину: «За мной!» — и со всех ног бросился вперед. Веса своего тела почти не чувствовал. «Только бы успеть, — колотилось сердце. — Только бы успеть». И вот я у цели. За спиной жарко дышит крошечный — мужичок с ноготок — Петин. Первый танк уже грохочет по настилу. Ощупал карманы — спичек нет. Вся кровь бросилась в лицо. Поворачиваюсь к Петину, ору в самое ухо:
— Спички забыл!
Вижу, как белеет Петин, кончик его острого носа, как у мертвеца, заострился. Хлопнув по карману, Петин сует мне коробок в руку. Но я продолжаю что есть силы кричать:
— Спички забыл!. Понимаешь ты или нет!..
— Товарищ лейтенант! — Петин, как клещами, пятерней сдавил мой локоть.
— Фу, черт! — выругался я.
Второй и третий танки вступили на мост. Первый был уже на середине. Я чуть не заплакал, поняв, что спички у меня в руке.
— Прячьтесь! — бросил я Петину и кинулся к бикфордову шнуру. Слишком длинный. По перекладине я взобрался наверх, укоротил шнур до минимума. «Только бы успеть». Сломал одну, вторую, третью спичку. Лоб взмок, сильно резал шею воротник гимнастерки, и вдруг мелькнул, забился желтый огонек. Я проглотил соленые слезы. Мне теперь было все равно — взлечу ли я вместе с мостом или останусь жить. Главное, к чему я стремился, сделано.
— Скорей, лейтенант! — обожгло меня. Это кричал Петин. Я оттолкнулся от перекладины, спрыгнул на песок, отполз под гигантскую корягу к Петину.
С грохотом и воем на той стороне к берегу ползла колонна бронемашин, мотоциклов, тягачей, пехоты. Два танка были на середине моста, а передний еще мгновение — и коснется берега. Сердце колотилось так, что больно было дышать. Я сломал зажатый в руке коробок со спичками. «Как же это я не…» Но тут вздрогнула земля…
Оглянулся на Петина. Он улыбался счастливой улыбкой.
— Окажись шнур чуток подлиннее, не поспел бы догореть.
У Петина в пальцах аккуратно свернутая, незакуренная папироска.
— Огоньку бы, товарищ лейтенант.
— Прости, брат, сломал и выбросил твой коробок.
Лезу в карман за платком, чтобы вытереть пот, заливающий глаза, и вдруг… спички. Вынимаю их из кармана. Целый непочатый коробок. Виновато гляжу на Петина. Он притворился, что ничего не заметил.
— Позвольте, товарищ лейтенант, прикурить.
— Позволяю, друг мой, брат мой…
Березина разделила мир на две части, оскалилась огромной пастью взорванного моста. Возвратившись к своим, я доложил генералу, что задание выполнено. Он и сам видел это. С шуткой генерал повернулся к Петину:
— Вы что же это ростом такой неудачник? Крошечный, как наперсток. Ведь командир роты!
Петин, вытянув руки по швам, тоненьким срывающимся голоском отчеканил:
— Ничего не могу сделать. Таким мать родила, товарищ генерал.
— Хорошая у вас мать, товарищ Петин.
— Самая лучшая, товарищ генерал.
Солдаты дружно захохотали. Генерал многозначительно взглянул на меня. Он, оказывается, не пропустил ни одного моего шага, следя в бинокль за мною. И я еще раз осознал, каково бы мне было, не окажись рядом этого маленького, как наперсток, Петина.
На противоположном берегу скапливались немцы. Они текли из-за леса мутным нескончаемым Потоком. Поднимая пыль и тесня друг друга, автомашины и тягачи останавливались впритык, вытягиваясь цепью по дороге. Из кустов повалила пехота — здоровые, веселые парни. Рукава засучены, на шее автомат, узкие брюки заправлены в короткие, широкие голенища сапог. Поднеси бинокль к глазам — и немцы как на ладони. Кажется, до них рукой подать. Чем-то напоминали они отлично натренированных верзил из скотобоен.
— Рус капут! — Расставив широко ноги у самого обрыва и приложив ладонь ко рту, старался докричать до нас высокий, белокурый немец. Ему вторили другие. Они чему-то смеялись.
Человек десять, видимо, старшие офицеры, не обращая внимания на озорство солдат, деловито осматривали взорванный мост, наводили бинокли в нашу сторону. Не заметить нас они не могли, но наше присутствие, по всему было видно, их не волновало.
Генерал собрал моих командиров рот, приказал явиться командиру зенитной батареи, замаскированной в кустарнике. Разостлав на земле топографическую карту, как полковым командирам, генерал ставил задачу Захарову, Русанову, Коврову, Петину. Всем нам вместе и каждому в отдельности определил задание, исчерпывающе объяснил, как умнее рассредоточить горстку людей. 250 человек и зенитная батарея должны были держать оборону, если немцы попытаются форсировать Березину. Участок обороны — два с лишним километра.
Мы всегда о себе думаем лучше, чем мы есть. Минуту назад я мнил о себе, что много значу. А теперь, глядя на генерала, понял, как много мне еще надо взбираться по крутой лестнице вверх, чтобы достичь высоты этого человека. Раздираемый душевной болью и мучимый совестью, я решился всего лишь поставить начальную букву алфавита, то есть взорвать мост, расстрелять по врагу несколько обойм патронов и уйти. Планы же генерала были широки и значительны: для него взрыв моста был простым началом операции. Он приказал самым серьезным образом рыть окопы и готовиться к большому бою.
— На час, три, пять, десять задержать врага. Но задержать во что бы то ни стало, — твердо и уверенно говорил он. — А если будет нужно — будем драться сутки, двое, неделю. Сюда из Могилева идет Особая Московская дивизия. Если мы сорвем переправу врага до ее прихода, значит, мы с вами, друзья, не лыком шиты. Пусть он сунет сюда свой нос!.. Верно говорю, товарищ Петин? Как вы думаете?
