Борис Четвериков - Котовский. Книга 1. Человек-легенда
«Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!»
Котовский поздравляет бойцов с праздником. Походные кухни работают полным ходом. Выданы сверх пайка спички и папиросы. Достали двадцать пять ящиков яблок. Одним словом, настоящий праздник.
Миновали Курск. Миновали Елец. Грохочут колеса. Покачиваются рыжие теплушки.
Лекпом Андрей Алексеевич Хошаев, которого бойцы видывали на поле боя в самое горячее время, свертывает цигарку желтыми от йода и табачного перегара пальцами и рассказывает командиру Лебеденко о вологодских лесах, о грибах, об охоте:
— Наш комиссар — вологжанин, он небось знает, какие там леса: нет им ни конца ни начала. Груздей — хочешь на телегу грузи, хочешь — в подол собирай. Груздями мы могли бы всю Россию напитать.
— Хорошая закуска! — соглашается Лебеденко, сроду не собиравший грибов.
— Идешь по такому лесу — смолой пахнет, в легкие попадает один чистый кислород, как из кислородной подушки дышишь!
— Ну, это уж, положим, ты хватил через край.
— Хочешь, побожусь? Ели стоят — в два обхвата. Березки серьги свесили, белотелые, стройные, хоть сейчас под венец — невесты!
— Да-а! — вздохнул Лебеденко. — Жизнь!
— Рябчиков этих, глухарей!.. — Лекпом замолкает, чтобы лизнуть свернутую цигарку. — Белки тоже…
Эту беседу слушает медсестра Шура Ляхович. Ей нравится, как рассказывает о лесах Андрей Алексеевич. Хотела бы она с кузовком побродить по лесным опушкам! Что делать — война. Не было еще ни одного сражения, когда Шура Ляхович отсиделась бы в санчасти. Поминутно рискуя жизнью, не обращая внимания на ураганный огонь, перевязывала она раненых, вытаскивала их с поля боя. Когда ее уговаривали уйти, Шура Ляхович отвечала: «Я лицо неприкосновенное, меня не заденет. А бросить вас я никак не могу».
В соседней теплушке организатор клубного дела, неутомимый театрал Канделенский собрал хоровую секцию и разучивает «Ой, у лузи та и ще при берези».
Данилов, любитель пения, подсел к Савелию. Пение настраивало его на возвышенный лад. Он мечтал о сельской тишине, о полях пшеницы, о покосах, о чудесах агрономии, о земном рае…
— Ты мне эту, старинную, как она воды напиться ему дала…
Савелий минуту думает и заводит вполголоса приятным тенорком. Данилов слушает, задумавшись, подперев рукой подбородок.
Помню, я еще молодушкой была,
Наша армия в поход на запад шла,
Вечерело, я стояла у ворот,
А по улице все конница идет.
Вдруг подъехал ко мне барин молодой:
«Напои меня, красавица, водой».
Он напился, крепко руку мне пожал,
Наклонился и меня поцеловал…
— Здорово, старина! Обязательно запишу себе эту песню, — восторгается Данилов.
Из соседней теплушки доносится:
…Заплакала моя Марусенька
Свои ясны очи…
А в следующем вагоне отплясывают гопака. На танцоров любуется Кирилл Михайлович Морозов — один из любимцев бригады. Кирилл Михайлович доброволец, пятидесяти лет. Пришел в бригаду Котовского с двумя сыновьями и участвовал во всех походах и боях. Сейчас на лице Морозова счастливая улыбка. Он хлопает в ладоши в такт музыке и выкрикивает:
— Гоп! Гоп!
Затем оборачивается к стоящему рядом лихому рубаке Бочарову, голубоглазому удальцу:
— Видал, каких кренделей выделывают? Я немножечко в этом вопросе разбираюсь, сам в молодости вприсядку откалывал. Ну, скажу, что первый класс, как они работают! Хоть сейчас в театр!
В этом же вагоне на нарах старый котовец рассказывал народные сказки. Его тесным кольцом окружили слушатели. Он нараспев говорил:
— И вот, эта, приходит, значит, эта, служилый в крайнюю избу и просится, значит: дозвольте, дескать, солдатику переночевать…
— А как же! — возбужденно подхватывают окружающие, которые на лету ловят каждое слово сказочника. — Обязаны пустить! Куда же ему деваться?
А поезд мчится мимо стогов сена, мимо березовых рощ, мимо полей. В каждом вагоне шумно и весело. Смех, песни, шутки!.. Как будто не в опасное дело отправляются котовцы. Как будто никогда им и близко не приходилось видеть разрывы снарядов, пулеметные очереди, свинцовые ливни, никогда не случалось под бешеным огнем мчаться в атаку развернутым строем.
8
Народ у Котовского отборный. Пополнение поступает из числа молдаван, бежавших из Бессарабии. В Тирасполе они проходят через фильтр Особого отдела и затем попадают в бригаду. Много у Котовского и украинцев и русских. Впрочем, здесь представлено девятнадцать национальностей! Есть даже грек.
Много подлинных, беззаветно храбрых героев у Котовского. Бригада состоит из непоколебимых бойцов, верящих в несокрушимость Советской власти, безгранично любящих своего командира.
Вот какая воинская часть двигалась в Тамбовщину.
А что могли противопоставить антоновские полки? Во что они верили? Что отстаивали? Как сражались? Тамбовский комитет партии эсеров объединился с кулацким «Союзом трудового крестьянства». На знамени у них было написано: «Борьба с продразверсткой», «За свободную торговлю». Но не в свободной торговле было дело. Просто-напросто они боролись за свержение Советской власти.
В Тамбове свили гнездо эсеры. Даже Советская власть здесь сформировалась с запозданием, лишь в конце января восемнадцатого года и то только под нажимом рабочих и солдат-фронтовиков. Кулацкие восстания не прекращались чуть не во всех двенадцати уездах губернии. Стало не безопасно на железнодорожной линии, северные лесистые районы были целиком в руках повстанцев.
В эти дни эсер Антонов по заданию эсеровского центра, а также по указанию из-за рубежа пробрался на должность начальника милиции Кирсановского уезда. Он все использовал для подготовки мятежа. Попадали в милицию дезертиры, уголовники — Антонов их вербовал в сообщники. Нашлись у него дружки в аппарате Губвоенкомата — он стал получать оружие с военных складов. Дутов и Мамонтов, проходя в этих местах, тоже оставили немало винтовок, патронов. Все это припрятывалось в кулацких овинах, в погребах некоторых «батюшек», служителей церкви, отцов никодимов да отцов феофилов… Появились в уездах шайки Карася, Короля, Маруси, их тоже объединил Антонов. Жестокими расправами терроризировал местное население и насильственно заставлял крестьян вступать в ряды повстанческой армии. Создались отряды «подушечников» — конные на подушках вместо седел — и «тележников» — пехота на подводах. Образовались хорошо вооруженные и экипированные конные полки, например, Каменский, Верхоценский. И уже при штабе Антонова появились иностранные представители «союзников» (тут как тут!).
К осени двадцатого года у Антонова числилось до пятидесяти тысяч человек, и планы его простирались очень далеко: вслед за Тамбовщиной захватить Москву… ну и так далее и так далее — голова у Антонова шла кругом от мечтаний.
Вначале антоновцы имели перевес. Они грабили эшелоны с хлебом, разгоняли Советы, убивали комбедчиков, коммунистов, перерезали Юго-восточную железную дорогу, препятствуя поставке хлеба в центр… Красной Армии было не до них: шли бои с армиями Колчака, Деникина, с белополяками и Врангелем. Против антоновцев выступали только небольшие отряды местных коммунистов, ЧОН да курсанты.
Однако долго такое положение не могло оставаться. Управились с белополяками — занялись Тамбовщиной. Ликвидацию антоновщины поручили Тухачевскому. Прибыла бригада Димитренко, бронепоезда, автобронечасти. Едет бригада Котовского. Круто взялись за дело.
Вот в какой обстановке предстояло котовцам начать очистку Тамбовских лесов от бандитской своры.
9
Второго мая 1921 года бригада Котовского прибыла в город Моршанск. Штаб с тыловыми учреждениями разместился в Новом Тамбове. С собой для непосредственной работы Котовский взял только небольшую оперативную группу.
Кавалеристы быстро выводили из вагонов коней, быстро строились. Утро вставало цветистое, росное. Чуть брезжило, когда бригада тронулась в путь, в село Медное, где она должна была расположиться. Все с любопытством озирали окрестности. Красивые это были места. Утренняя прохлада бодрила и радовала. После вагонов, грохота колес, железнодорожной сутолоки тишина полей и лесов в этот утренний час казалась особенно величественной. Вершины золотистых сосен переглядывались с утренним солнцем, только-только поднимающимся из-за горизонта. Березы стряхивали со своих ветвей росу. Осины мелко трепетали. Птицы, стрекозы — весь лесной мир пением, щебетанием, жужжанием, трепетом крыльев встречал наступающий день. Пестрели ромашки у дороги. Пахло мятой, лесной свежестью, медовой кашкой, полевыми цветами.
Кавалерия двигалась по проселочной дороге. Миновали спящие, безмолвные села. Одиноко, хрипло перекликались петухи. Около болота, поросшего кочками, одуряюще пахнущего тиной, загремели выстрелы.
