Юрий Колесников - Занавес приподнят
— Вы, сионисты, помышляете о создании великого иудейского государства путем изъятия земель у других народов; мы, национал-социалисты, также стремимся к созданию великого германского рейха и не скрываем своих намерений расширить жизненное пространство для избыточного немецкого населения за счет земель неполноценных народов.
— Вы, сионисты, добиваетесь переселения в Палестину всех иудеев, обитающих ныне во всем мире; мы, национал-социалисты, проводим аналогичную политику объединения всех немцев и фольксдойче в фатерланд, отводя последним второстепенную роль, так же, как вы, сионисты, не ставите в один ряд иудеев ашкенази и сефардов.
— Вы, сионисты, воспитываете своих холуцев и цабар[66] как «суперменов»; мы, национал-социалисты, также воспитываем гитлерюгенд и эсэс «сверхчеловеками».
Все сказанное дает основание заявить, что вы, сионисты, и мы, национал-социалисты, придерживаемся, по существу, одних и тех же принципов, стоим на сходных националистических и политических позициях, опираемся на родственные концепции, однако находимся на противоположных полюсах, как антиподы, усматриваем друг в друге наиболее опасного соперника и потому враждуем между собой. Между тем и вы, и мы являемся «плотиной», сдерживающей натиск народов других национальностей… Таким образом, в этом общем плане на данном этапе наши интересы совпадают…
Хаим напряженно слушал и никак не мог уяснить себе: что же происходит за дверью? Кто же в конце концов этот седой оратор: посланец «еврейского агентства для Палестины» или агент нацистов? Евреи ли собрались там, в кабинете, или те, кто их предает? И не маскируются ли за вывеской «агентства для Палестины» фашисты?
Опять и опять Хаим вспоминал «трансатлантик», взрыв и гибель сотен людей; вспомнил Кипр, благочестивейшего реббе Бен-Циона Хагера с пистолетом-автоматом под полами капота… Сосредоточиться, прийти к какому-то выводу Хаим не мог. Каждая фраза, доносившаяся из-за двери, поглощала все его внимание и вместе с тем порождала беспорядочно мелькавшие мысли-догадки, одну страшнее другой. А там, за дверью, знакомый голос продолжал неторопливо, внушительно вещать:
— Выслушав, я заверил доктора Геббельса, что все сказанное им доведу до сведения нашего «Центра». В свою очередь, от имени «Центра» я поставил перед ним три основных вопроса, ради решения которых и совершил свои вояж в Берлин.
От изумления Хаим чуть было не вскрикнул. «Геббельс?! Вот, оказывается, кто поставил знак равенства между фашизмом и сионизмом! Вот с кем якшался почтенный представитель «Центра»!»
— Первый вопрос касался, — продолжал эмиссар «еврейского агентства для Палестины», — возможностей расширения наших взаимоотношений с Берлином. Из ответа я понял, что руководители национал-социалистов намерены поддерживать с нами контакты и расширение их зависит от того, как скоро с нашей стороны будут предприняты обещанные выступления против англичан…
— Вам надо было сказать доктору Геббельсу, — донесся резкий голос, в котором Хаим тотчас же узнал Штерна, — что с установлением ограничения на иммиграцию в Палестину мы перечеркнули все прежние связи с англичанами! Мы готовы идти вместе с национал-социалистами, но пусть они скажут свое слово!..
— Обо всем этом, хавэр Штерн, я говорил; говорил и о наших планах выдворения англичан с Ближнего Востока, но в Берлине ждут эффективных действий…
— Тогда пусть дадут нам побольше оружия! — крикнул Штерн.
— Вот этого и касался мой второй вопрос. Меня интересовало: возможно ли ускорить доставку обещанного оружия, захваченного войсками вермахта в странах, которые ныне находятся в сфере влияния Германии? На это доктор Геббельс ответил, что вопрос о поставке оружия находит поддержку в руководящих кругах национал-социалистов и что, по имеющимся у него сведениям, несколько дней тому назад под австралийским флагом уже отправлено судно с большим количеством оружия и боеприпасов.
При этих словах Нуци Ионас посмотрел на Хаима и горделиво улыбнулся, а Хаим впервые в полной мере осознал, что, работая в порту и участвуя в разгрузке судна, направленного сюда главарями германского фашизма, он стал соучастником Симона Соломонзона, представителей «еврейского агентства для Палестины», вступивших в сговор с нацистами, и готового на любое злодеяние Штерна…
— Третий вопрос, заданный доктору Геббельсу, — продолжал эмиссар, — касался эмиграции наших людей из Германий и подвластных ей стран. И, как вы, вероятно, догадываетесь, я должен был выяснить, каковы реальные возможности отправки этих людей к берегам Палестины. По этому поводу доктор Геббельс сообщил, что из-за военных действий возможности вывозить иудеев на немецких судах, к сожалению, крайне ограничены, однако отправка будет производиться в рамках достигнутого двустороннего соглашения. На следующий день я имел встречу с руководителем еврейской секции гестапо Эйхманом. В отличие от доктора Геббельса, человека эрудированного и тактичного, этот выскочка сказал, что подготовкой людей к эмиграции должен заниматься берлинский «оффис для Палестины», что лично ему, Эйхману, некогда сортировать эмигрантов и что это входит в обязанности наших доверенных лиц на местах… Больше того! Этот Эйхман заявил, что загрузка судов эмигрантами будет производиться по семейному списку…
— Он что, ума лишился? — бросил реплику Штерн. — Мы не собираемся здесь создавать богадельни!..
— Я ему резко возразил, — успокаивал Штерна эмиссар, — сослался при этом на состоявшийся накануне разговор с доктором Геббельсом и на достигнутое ранее соглашение о первоочередном выселении из Германии молодых людей, прошедших трудовую стажировку, а также лиц, способных сразу же по прибытии в Палестину включиться в вооруженную борьбу против англичан!
— А он что? — послышался вновь голос Штерна.
— Эйхман молчал. И я уже был склонен думать, что он сделает соответствующие выводы из того, что я ему сообщил и о чем напомнил, однако в ходе дальнейшей беседы он вдруг раздраженно спросил: «А кто будет заниматься вашими стариками, если все молодые эмигрируют? Или вы хотите, чтобы мы, немцы, поили их с ложечки, ухаживали за ними, нянчились? Нам некогда. У нас война!» Я его прервал и дал понять, что старики — это та самая ветка, которой суждено уступить место молодым побегам… Кроме того, в самой категорической форме я заявил ему, что с «балластом», которым он загрузил предыдущие судна, нам не достичь желаемого для Германии результата. Ближний Восток не запылает под ногами англичан, как этого хочет ваш фюрер!
— А он что? — донесся тот же голос Штерна.
— Эйхман побледнел, стал оправдываться, сказал, что будто бы наш представитель в «офисе» был лично заинтересован в отправке некоторого числа людей преклонного возраста — его родственников и очень состоятельных лиц, перед которыми у него имелись определенные обязательства. Эйхман намекал на что-то неблаговидное… Я не склонен верить этим басням. Во главе «офиса», как вы все знаете, находится наш достопочтенный и многоуважаемый человек, имеющий перед сионизмом большие заслуги и которому мы все многим обязаны… Скорее всего, сам Эйхман хотел поскорее избавиться от престарелых… Но, так или иначе, теперь у нас достигнута твердая договоренность: эмиграции подлежат исключительно молодые люди и те, которые проходят у нас по особому списку. В противном случае, — я так и заявил Эйхману, — мы будем возвращать транспорты обратно… И ни на какие компромиссы в этом вопросе мы не пойдем!..
Нуци развел руками, как бы соглашаясь с необходимостью обречь стариков на гибель, а Хаим с трепетом в сердце подумал о том, какие страдания выпадут на долю его отца, тщетно ожидающего переселения к сыну…
— Эйхман меня заверил, — продолжал гость из Вашингтона, — что накануне большое немецкое судно доставило на Корфу партию эмигрантов, которые пересядут на другое судно, плавающее под нейтральным флагом, а два других транспорта таким же путем в течение следующего месяца возьмут на борт холуцев и незначительную часть людей из числящихся в особом списке.
— Эйхман — мелкая сошка, — послышался голос Симона Соломонзона. — К тому же он принадлежит к эсэс, и решать дела более значительного масштаба ему не под силу. Иначе он бы сделал многое… Мы крепко держим его в руках! Не следует ли установить контакт с более крупной личностью третьего рейха?
— Если признаться, — подхватил эту мысль Штерн, — меня давно занимает идея направить в Германию человека, который установил бы связь с более солидной фигурой. Может быть, даже с самим Гитлером! Тогда мы наверняка добились бы положительных результатов! А Гитлер должен быть заинтересован в нас… Он ведет войну с англичанами, и Ближний Восток ему небезразличен!
