Зигмунд Скуинь - Нагота
Янис, послушай, ты должен учиться, учиться, учиться. В наше время без ученья...
Опять ты за свое! Сам понимаю.
Нет, не понимаешь. Тебе ничего не возможно втолковать. Все разговоры впустую, мы говорим и не слышим друг друга. Будто наши мысли работают на разных частотах. Казалось бы, что может быть естественней и проще, чем отцу с сыном поговорить по душам. Найти общий язык. Так нет же. Ничего хорошего из наших разговоров не получается. Размен никчемных фраз. Простое сотрясание воздуха. Нет взаимного доверия? Стыдимся друг друга? Как бы не сказать чего-нибудь такого, что может покоробить. Для этого он еще слишком юн. Для того чересчур уже взрослый. Не дай бог услышит. Не дай бог узнает. Не дай бог узнает, что это знаю я. Об этом лучше помолчим, в школе эти вопросы освещаются иначе. О таких вещах вообще говорить не принято (если что-то услыхал на улице, твое личное дело). Сказать? Не говорить? Надо попытаться как-нибудь вкрадчиво. Приблизительно. В общих чертах. Простодушно и в то же время солидно. Ты меня слышишь?
Да-да, я слышу, говори, говори...
Еще и стыд в себе нужно побороть. И убежденности подчас не хватает. И желания утруждать себя. Зачем сеньора беспокоить. Так ли он поймет? С отцом ведь как надо разговаривать... Ты меня слышишь?
Да-да, слышу. Ну, чего у тебя опять...
Когда я говорю тебе, что человек должен учиться, это не просто фраза. Мое глубочайшее убеждение. Меня тому жизнь научила. Уж поверь мне. Когда-нибудь поймешь, да будет поздно. Оправдание всегда отыщется: это мне не по зубам, зачем это нужно, можно обойтись без этого. Вокруг столько соблазнов. Хочется побездельничать, повеселиться, пожить в свое удовольствие. И самого себя становится жаль. Зачем бодрствовать, если хочется спать? Для чего торчать в комнате, если на улице солнце?
Не слышал, чтобы ты когда-нибудь жаловался «на свое место в жизни». Не замечал, чтобы ты хотел стать не тем, кем стал.
В том-то и беда, я хотел лишь того, что мог, что умел. И ни капли больше. Пропади она пропадом — моя непритязательность! Это мне не по силам! Не стоит и пытаться. Это трудно. Зачем зря утруждать себя... Из таких непритязательных и собираются серые батальоны неудачников. Недоучки, дилетанты, несостоявшиеся интеллигенты, невзыскательные профессионалы. Да, я подталкивал тебя к спорту. Надеялся, спорт разовьет в тебе волю. Разбудит тщеславие. Подогреет азарт борьбы. Но ты от спорта позаимствовал самое худшее. Убеждение, что мускулы способны заменить мозги. Оказывается, лень тысячелика. Оказывается, лень уживается с движением. Моя вина, забыл тебя предостеречь от лени. Когда увидел твой табель...
У других табели еще хуже.
...Я увидел собственную лень. Ну, конечно, война послевоенное неустройство, да-да. Звучит все веско, убедительно. Не было возможности. Уж так сложились обстоятельства. Приходилось самому о себе заботиться... А виной всему была лень. Захотел бы, так смог. Как смогли другие. Но я не хотел. Не заставив себя, не возьмешь никакой дистанции. Не осуществишь ни одной возможности. Грустно сознавать: я был способен на большее. Тебе бы следовало знать: не вызывает сочувствия тот, кто сдается без боя. Ленивые, нерадивые, трусливые не бывают счастливыми. Их терзают угрызения совести. Они становятся вялыми, циниками или нудными ворчунами.
К которой из этих категорий ты причисляешь себя?
Во мне совместились оба недостатка: я циник и ворчун. Гибрид усредненности. Когда-то мне казалось, что я нетипичное исключение. Работа нравилась, работал с удовольствием. Когда возникали неполадки, всегда искали меня. Надо поговорить с Малынем. Пусть Малынь в этом разберется. Умер начальник нашей бригады Капаршмидт, и мне казалось, я первый кандидат на его место. Товарищи давно меня считали его негласным заместителем. А в управлении только посмеялись над таким предложением. Какой из Малыня начальник! О чем вы говорите! У человека нет образования! В наше-то время! Такие передряги настораживают. Как бы опять не попасть в подобную ситуацию! Отныне нужно так, чтобы и мысли ни у кого не возникло, будто я жду повышения! Ничего я не жду! Ничего мне не нужно! Нет, нет, как образец для подражания я не гожусь. Но ты хоть послушай меня. Не занижай себе цену. Не ставь слишком легких целей. Не спеши присоединиться к тем, кто ничего не хочет и не может. У тебя есть еще время, одно из величайших благ мира. Янис, ты меня слышишь? Понимаешь? Где ты, сонная тетеря?
...И короли носили мантии из белых горностаев. Белых-пребелых с черными кончиками хвостов. Об этом можно прочитать, это можно увидеть на цветных репродукциях. А вообще-то все это сказки. Даже короли, те, что дожили до нашего времени, не что иное, как иллюстрации к сказкам. И горностаевые мантии они надевали единственный раз в жизни, когда короновались, а потом фотографировались для почтовых марок и глянцевитых туристских проспектов.
В доме бабушки горностай жил под грудой камней. Лет пятьдесят назад. И бабушка рассказывала, что слышала от своего дедушки: однажды вынул он из норы слепого горностаюшку и хотел было отнести его в избу. Но мать-горностаиха встала поперек дороги, сама-то невеличка, с карандаш, не больше, и как пошла на него кидаться, да с такою злобою, что дедушка шагу не мог ступить. И когда Гунару случалось проходить мимо той груды камней, у него всякий раз обмирало сердце: бабушка считала горностая духом дома, и Гунару ужасно хотелось этого духа увидеть. Но камни скрывали горностая.
Позднее он водил Яниса в зоопарк, там были львы и тигры, бизоны и зебры, верблюды, муравьеды. Барсук спал совсем как человечек, подложив лапки под голову. Белый медведь томился от жары в своей толстой шкуре, метались по клетке волки, мохнатые ламы, задрав головы, высокомерно поглядывали из-за ограды. Он вспомнил про горностая. Ни разу в жизни не довелось ему увидеть живого горностая. Надо ж наконец полюбоваться горностаем. Но в зоопарке не нашлось горностая. У нас есть ласка, объяснили, ласка очень похожа на горностая.
Этой весной темной, сырой и ветреной ночью ехал он по асфальтированному шоссе. Казалось, что у залетавшего в окошко ветра был запах талого снега, отогретых на солнце полей. Казалось, черное беззвездное небо полнится криками перелетных птиц. Казалось, лес гудит и содрогается от весенних плясок возбужденного зверья. Казалось, голые ветки, точно перевернутые кверху корни деревьев, тянутся во влажную живительную темень небес.
И вдруг — что это! — на освещенной, будто лакированной дороге в свете фар мелькнуло нечто вроде гонимой ветром белой ленточки. Трепетная, летящая, словно бы сорвавшаяся с праздничной косы школьницы. Белая-пребелая с черным кончиком хвоста. Сказочная, волшебная. Сущая и невиданная. Незваный, нежданный, негаданный горностаюшка сам выскочил на асфальт. Живой, настоящий, да так близко — Гунар разглядел даже отверстия круглых черных ушек.
Опасаясь, как бы не переехать зверька, он крутанул руль, нажал на тормоза. Лучи фар метнулись в сторону. Этого оказалось достаточно. Горностай исчез столь же внезапно, как и появился.
Да был ли он? Может, померещилось, может, и в самом деле ветер пронес через дорогу ленточку? Белую-пребелую. С черным кончиком хвоста.
13
Ее разбудил голос Мелиты.
— Эй, протри глаза, не то проспишь землетрясение! Обидно пропустить такое, тем более что наша программа подходит к концу!
Асю резануло слово «землетрясение». Еще не проснувшись как следует, она рывком села на кровати. Мелиту не сразу поймешь, когда она шутит, когда говорит всерьез, но Ася почувствовала, как по рукам, груди и шее забегали холодные мурашки. Будто после слепящей вспышки молнии, она замерла в напряженном ожидании. Потом оглядела стены, потолок, широкое оконное стекло.
— Ничего не чувствую.
— Взгляни на стакан чая.
Оставленная в стакане ложка в самом деле подрагивала.
— Думаешь, землетрясение?
— Ну, скажем, землетрясение в стакане чая.
Устроившись поудобнее на кровати, заложив руку под голову, Мелита принялась рассказывать о злоключениях какой-то из своих знакомых во время землетрясения в Югославии — та сидела в ванне, а из ванны вдруг вылилась вода. И как потом труба лопнула и ванна сама собой стала опять наполняться водой.
— Варис утверждает, что последнее настоящее землетрясение в Латвии произошло в 1904 году. Как видишь, чудит наш шарик!
— Ты думаешь, на этом все и кончится?
— Поживем, увидим.
— Надо включить радио, может, передадут какое-нибудь сообщение.
— Раньше времени чего паниковать. Вот когда со стен полетят картины, тогда живо на улицу. Наша гостиница вроде выдерживает десять баллов по шкале Рихтера.
Ася встала с постели, подошла к окну.
— Все тихо, спокойно, ничего подозрительного. Или земля трясется бесшумно?
— Как-то наши туристы приехали в Габрово. Гостиница в старом здании. Двум дамам, таким, как мы, отвели номер под самой крышей. Дамы огляделись, все чин чином. Одна зашла в туалет, и в тот момент, когда спустила воду, началось землетрясение. Грохот жуткий, дом дрожит и скачет, словно на сетке батута, крышу вообще снесло. В чем дело, спрашивает та, что оставалась в комнате. Другая выходит из туалета в явном смущении, потупила глаза: прошу прощения, похоже, клозет у них не совсем в порядке.
