Инал Кануков - Антология осетинской прозы
— Дзиу! — вскрикнула мать. — Дзиу!
Она бросилась к воротам, но Дзиу был уже далеко, и он все нахлестывал и нахлестывал коня.
Господи, подумала мать, ну что я могу поделать? Они мужчины, пусть сами разбираются.
Она стояла у ворот, держала в руках головку, только что родившегося сыра и машинально приминала его пальцами, и тяжелыми каплями капала на землю светлая, белесоватая сыворотка. А цокот копыт уже стих вдали, и мать стояла и думала о том, что Дзиу вырастет скоро, и отцовский дом станет тесен ему, и он уйдет в большой мир, и она будет стоять у ворот, провожая его, и стоять, ожидая, и он будет возвращаться… возвращаться… возвращаться…
Руслан Тотров
ПРЫЖОК С ГОЛУБОЙ ЛЕСТНИЦЫ
Рассказ
Когда Шандр сгибал руку, окружающие изумленно покачивали головами, глядя на его бицепс. Было на что посмотреть.
— Эту руку, — посмеивался Шандр, — эту руку никто в Осетии не разогнет!
Многие пытались сделать это, но только потели зря, а Шандр все посмеивался, и добродушное лицо его заливалось ярким румянцем, и лукаво щурились его голубые глаза.
Пробовали также бороться с ним, усевшись за стол, локоть к локтю, и Шандр не протестовал, когда противники, нарушая правила, привставали со стула и наваливались на его руку всей тяжестью своего тела. Он побеждал так легко, будто не шахтеры соперничали с ним, а хилые дети из начальной школы. Он побеждал и посмеивался:
— Ну, кто еще?!
Прослышав о его силе, в поселок откуда-то издалека приехал верхом на коне старик-чабан. Был он высок ростом, широкоплеч, легок в движениях, и бицепсов его никто не видел, но кисти рук его были под стать кистям Шандра.
Остановившись возле столовой, старик спешился и подошел к сидевшим на скамеечке мужчинам. Те встали, приветствуя его, а старик, поздоровавшись, спросил: действительно ли в этом поселке живет человек по имени Шандр и так-ли он силен, как говорят люди. Мужчины ответили, что человек, о котором их спрашивают, действительно живет здесь и слухи о его силе ничуть не преувеличены. Сказав это, они кликнули вертевшегося рядом мальчишку, велели ему найти и привести Шандра, а сами пригласили приезжего выпить с дороги пива.
Когда Шандр пришел в столовую, старик внимательно оглядел его и, поставив согнутую руку на стол, предложил бороться с ним. Шандр покосился на его седую бороду, посмущался и, пожав плечами, нехотя сел за стол. Но, едва коснувшись ладони старика, он понял, что такой руки ему еще не приходилось встречать. Схватившись ладонь к ладони, они долго сидели, и лица их побагровели от напряжения, и люди, столпившись вокруг, ждали, затаив дыхание.
С гор повеяло вечерней прохладой, и директор столовой шепотом сообщил, что до закрытия осталось всего полчаса, а старик и Шандр все сидели, чуть склонив головы и глядя вниз налитыми кровью глазами. Потом кровь отхлынула от лица Шандра, он побледнел и становился все бледнее, а рука старика стала медленно опускаться, опускаться и, наконец, коснулась стола.
Все вздохнули шумно, но никто ничего не сказал.
Сказал старик, потирая затекшее плечо:
— В молодости, — сказал он, — если бы мы встретились, когда я был молодым…
— Конечно, — улыбнулся Шандр. — Но не сейчас. Сейчас меня никто не поборет.
Старик посмотрел на него и усмехнулся, тая грусть:
— Каким бы ты ни был сильным, всегда найдется сила сильнее твоей.
Шандр и Джери возвращались со смены домой, в общежитие. Было около двенадцати, поселок спал уже. В черном небе, располосовав его надвое, светился Млечный Путь, внизу, в ущелье, горячечно бормотала река.
Они шли по улице, и Джери думал о чем-то, нескладно насвистывая, а Шандр развлекался, в который раз уже вспоминая о своей блистательной победе.
— Подумаешь, — сказал Джери, — старика поборол.
— Это не простой старик, — хвастался Шандр, — не простой!
Да, подумал Джери, и скоро ты в этом убедишься. Каким бы ты ни был сильным, вспомнилось ему, всегда найдется сила сильнее твоей.
Они родились в один год, Шандр и Джери, выросли в одном дворе на окраине Орджоникидзе, вместе учились в школе и даже в армии служили вместе, в одном отделении — Шандр добился этого; никто не мог устоять перед Шандром. И все это время Джери жил под знаком его высокого покровительства.
— Не бойся, сынок, — Шандр добродушно похлопывал его по спине, — пока я жив, ничего не бойся!
Джери любил Шандра, но иногда ему докучала эта постоянная опека, эта жизнь под теплым крылышком мамы-наседки. Уязвленное самолюбие взывало к бунту, и Джери, распалившись, обрушивал на Шандра град упреков.
— Ты надоел мне! — кричал он. — Ты заслонил собой весь целый свет! Я хилый цветок, растущий в тени толстопузого дуба! Я угасаю, я не вижу солнца, ты скрыл его от меня своей твердокаменной, медной, железобетонной башкой!
— Не называй меня сынком! — взрывался он, когда Шандр пытался его урезонить.
— Не буду, — покорно соглашался Шандр.
— И не спасай меня от жизни! Надоело! Вот! — Джери Хватал себя за горло. — Все! Оставь меня! Оставь, ради бога!
— Как же так? — удивлялся Шандр. — Как же я буду без тебя? Ты мне роднее брата, ты мне… Ну, как это сказать? Ты мне почти как сын.
— Опять?! — свирепел Джери. — Убирайся! Глаза бы мои тебя не видели!
— Джери…
— Нам не о чем больше говорить! Ну, что ты топчешься?! Иди, иди! Прощай навеки!
Шандр, грустно вздыхая, поворачивался и уходил, и возвращался через полчаса.
— Вот, — говорил он.
— Что?! — яростно вскидывался Джери.
— Вот, — Шандр доставал из кармана билеты в кино, пересчитывал, перебирал их пальцами: — Раз, два, три, четыре — Замира, Виола, ты и я.
— Никуда я не пойду! — отстаивал свою независимость Джери.
— Неудобно, — пожимал плечами Шандр. — Девушки ждут нас.
— Где? — все еще хмурился Джери.
— Возле кинотеатра, — улыбался Шандр. — Сеанс через двадцать минут.
С Виолой и Замирой они познакомились давно, в пору нежного цветения юности. Худенькая, озорная, отчаянная, как мальчишка, Виола отдала свое беспокойно бьющееся сердце Шандру, а пышная, спокойно-женственная Замира одарила ровным теплом своей благосклонности Джери.
Они расстались, когда Шандру и Джери пришла пора служить в армии, и чувства их выдержали испытание разлукой. Шандр и Джери осваивали науку побеждать, а девушки писали им ласковые письма, ждали и, дожидаясь, окончили школу и поступили в медицинское училище.
В этом году они должны были его закончить, и Шандр решил, что, как только это случится, они сыграют свадьбы.
— Такое событие бывает раз в жизни, — сказал он Джери.
— Да, — согласился тот.
— Значит, свадьба должна стать праздником, — сказал Шандр, и ему представились сотни людей, торжественно восседающих за столами, тысячи людей и величальные тосты, музыка, песни, танцы. — Свадьба должна стать праздником, — повторил он. — Она должна запомниться на всю жизнь.
— Да, — согласился Джери, ошеломленный буйной фантазией друга.
— Чтобы сыграть такую свадьбу, нужны деньги, — развивал свою мысль Шандр.
— Это уж точно, — подтвердил Джери.
— Значит, нужно их заработать.
— Как? — усмехнулся Джери, не представляя себе, где и каким образом можно в столь короткое время заработать так много денег.
— Это я скажу завтра, — ответил Шандр. — Мне надо подумать.
Шандр уложился точно в срок. Явившись назавтра, он сказал:
— Я уже все решил. Мы едем в горы, будем работать на руднике.
Пока они шли, поднялся ветер, и звезды заволокло облаками.
— Будет дождь, — сказал Джери.
— Нет, — сказал Шандр, — завтра будет солнечная погода.
Он остановился возле тоненького деревца, ощупал в темноте его ствол и листву, привязал покрепче к колышку, вбитому рядом, и вдруг поднял голову, глядя на светящиеся окна общежития и прислушиваясь.
— Орет, — улыбнулся он.
Джери тоже прислушался, и сквозь завывание ветра донесся до него басовитый крик ребенка. Это плакал Ацамаз, сын Бибо и Агунды, плакал мальчик, родившийся семь месяцев назад, в тот день, когда Шандр и Джери появились в поселке.
— Идем, — заторопился Шандр.
Они вошли в общежитие, и Джери отправился к себе, а Шандр — к Ацамазу.
— А-а, а-а, а! — Агунда, прижимая сына к груди, к мокрой от молока кофточке, бродила по комнате, а Бибо, заткнув и и отвернувшись к стене, лежал на кровати.
— Шандр, — виновато улыбнулась Агунда. — Шандр…
— Дай сюда ребенка, бестолковая, — Шандр взял Ацамаза, положил его на стол, распеленал, поднял, покачал на ладони, шлепнул по сияющим ягодицам, запеленал, уложил в самодельную деревянную люльку, и мальчик стих, почмокал губами, пуская пузыри, закрыл глаза и засопел удовлетворенно.
