Владимир Малыхин - Наследник
это — другое дело, — подумал Дружинин, — таких бы стальных лошадок наклепать, да побольше".
Парад, как всегда, заканчивался прохождением большого сводного оркестра.
Началась демонстрация.
Виктор привык видеть в голове демонстрации колонну вооруженных московских рабочих и в их
рядах поседевших участников баррикадных боев на Пресне в 1905 году. Впереди колонны всегда
гордо шел со знаменем Моссовета плечистый рабочий с окладистой бородой, одетый во все кожаное,
а по бокам у него шли такие же два бородача. Георгий Николаевич рассказывал Виктору о некоторых
людях из этой колонны, которых знал лично. Однажды он указал ему на одного из них в первой
шеренге.
— Видишь вон того невысокого седого мужичка в плаще и кожанной кепке?
— Вижу, — ответил Виктор.
— Запомни! Это — герой Красной Пресни, бывший председатель ее Ревкома, знаменитый
товарищ Седой. А того, что во второй шеренге, третий от края, узнаешь?
Виктор нашел глазами во второй шеренге третьего от края и радостно воскликнул:
— Конечно, узнаю! Еще бы! Это же дядя Марат!
— Он самый! — улыбнулся тогда Дружинин.
Колонна эта всегда проходила под звуки "Варшавянки" и шумные аплодисменты трибун. Но в тот
Первомай сорок первого года колонна вооруженных московских рабочих по Красной площади не
проходила. Виктор хотел было спросить у отца о причине, но, вспомнив о судьбе дяди Марата, осекся
на полуслове. Георгий Николаевич по выражению лица и глаз Виктора догадался о чем тот хотел его
спросить, но не спросил.
Площадь захлестнуло людские море. Гремели оркестры. Над головами демонстрантов плыли
портреты вождей, знамена, плакаты, транспаранты с рапортами о трудовых победах в городе и в
деревне. Проходя мимо Мавзолея, тысячи людей искали глазами Сталина, восторженно приветствуя
его громкими возгласами и красноречивыми жестами. А он, "по-отечески" улыбаясь в усы, время от
времени легонько помахивал им кистью руки. И в тот же момент, как по команде, демонстрантов
приветствовали все остальные вожди.
Наблюдая за праздничными колоннами, Дружинин думал: "Откуда эта любовь к Нему и вера?
Неужели всеми уже напрочь позабыто все, что происходило так недавно? А, может быть, именно за
это такая горячая любовь? Ведь все эти годы их убеждали, что товарищ Сталин всегда защищал и
защищает интересы народа. Сегодня в глазах миллионов он — защитник идеалов Октябрьской
революции, непримиримый борец за счастье народа, продолжатель дела Ленина..." — Невеселые
мысли его прервал голос Виктора: .. Отец, я вынужден тебя скоро покинуть. — Покинуть? —
удивился Дружинин. — Как это? Почему? — А мы договорились, что я, когда будет проходить наша
школа, вольюсь в ее боевые ряды... — Ты хочешь встретить их у Спасской? — Да, — сказал Виктор,
— мы так договорились. — Ну, что же валяй. Я тоже об этом договорился со своими заводскими.
Тоже их жду. . Встретимся дома, за пирожками с капустой. Иди.
У Спасской башни Виктор встретил своих. Маша взяла его под руку:
— Молодец, сдержал слово. Сегодня ты — настоящий рыцарь, маркиз.
— Только сегодня? — улыбнулся Виктор.
— Не будем уточнять, — засмеялась Маша. — Пошли!
* * *
Тот майский вечер они провели в компании школьных друзей. Были песни, танцы, остроумные
тосты, шуточные розыгрыши. Потом Виктор с Машей вышли на балкон и смотрели на сверкающую
огнями праздничную Москву. Он обнял ее и стал целовать. Вдруг она уперлась руками в его грудь,
отстранилась, в глазах ее блеснули слезы.
— Мне сегодня от твоих поцелуев хочется реветь!
— Реветь?! Это почему же?
Маша всхлипнула и уткнулась носом в его плечо:
— Мне ведь уже семнадцать и я не хочу больше прятаться с тобой по темным углам, как девчонка,
укравшая у злой бабушки любимое варенье... Мне стыдно...
— Что же ты хочешь? — спросил Виктор, уже привыкший к ее внезапным переменам.
— Или все, или ничего! — прошептала Маша. И вдруг схватила его за руку и потащила в комнату:
— Хочу танцевать!
Их встретили шутками и остротами. Закадычный друг Виктора, признанный школьный поэт Илья
Боярский по кличке "Боярин", сел за пианино, ударил по клавишам и пропел свой новый экспромт:
Была весна, цвела сирень и пела пташенъка,
Маркиз из Франции приехал покутить.
Ему понравилась хорошенькая Машенька,
Такой "кусочек" было жалко упустить...
— Замолкни, зарвавшийся менестрель! — крикнула Маша, — а то мой прекрасный и благородный
маркиз проткнет тебя своей непобедимой шпагой. — Да! — подтвердил Виктор. — И поставлю свой
кованый каблук на твой холодный и бездыханный труп... — Потом они всей компанией отправились
на последний киносеанс в "Ударник". Там показывали недавно вышедший на экраны фильм
"Истребители", где главную роль играл их любимый Марк Бернес.
Незадолго до конца сеанса Маша шепнула Виктору:
— Давай потихоньку смотается?
— Куда? — поинтересовался Виктор.
— Ко мне, — шепнула Маша.
— Так поздно? А мать?
— Она сегодня ночует у тетки. Пошли!
Маша взяла его за руку и они, не прощаясь с остальными, пригибаясь, чтобы не заслонять экран,
натыкаясь в темноте на чьи-то ноги, пробрались к концу ряда и выбежали из зрительного зала.
* * *
Маша жила в массивном четырехэтажном сером доме дореволюцинной постройки. Такие жилые
доходные дома в канун первой мировой войны вырастали, как грибы, на шумных московских улицах
и в тихих городских переулках. В них занимали многокомнатные квартиры преуспевающие адвокаты,
врачи, чиновники и отставные военные. Комнаты были с высокими лепными потолками, широкими
окнами, большими балконами и овальными балкончиками, которые поддерживались драконами,
русалками и могучими атлантами. В этих квартирах были огромные кухни, длинные коридоры и
черные ходы на задний двор, которыми, в свое время, пользовалась прислуга, посыльные мальчики из
магазинов, кухаркины дети и ухажеры горничных. В тридцатые годы, когда эти квартиры стали
"коммуналками", в коридорах появились висячие телефонные аппараты, вокруг которых стены скоро
были густо расписаны вдоль и поперек именами, фамилиями и номерами телефонов знакомых и
родственников жильцов. На стенах коридоров висели велосипеды, самокаты и детские санки. Между
многочисленными жильцами таких квартир нередко вспыхивали бурные кухонные сцены, но не
надолго. За годы своего совместного коммунального бытия они настолько сроднились, что долго
обижаться друг на друга не могли, а соседские радости и печали стали восприниматься ими как свои
собственные.
Маша Туманова жила с матерью в двух просторных смежных комнатах в одной из таких квартир.
Ее отец, летчик-полярник, погиб на севере, когда Маше едва минуло шесть лет. Его портрет висел в
столовой над деревянным пропеллером, который когда-то он смастерил своими руками.
... Маша осторожно отперла дверь квартиры, пропустила Виктора вперед и приложила палец к
губам: — Тс..ее! — Они на цыпочках прошли по длинному коридору до дверей ее комнат. Только
войдя в свою квартиру, она перевела дух и облегченно вздохнула: — Слава богу, никого не встретили,
а то завтра бы целый день на кухне полоскали мое нижнее белье... Подожди, я сейчас... — Она вышла
в соседнюю комнату, а Виктор уселся на диван, достал пачку "Беломора", закурил. Он много раз
бывал здесь и при ее матери. Антонина Петровна всегда встречала его очень приветливо, называла в
шутку Машенькиным телохранителем и потчевала вишневым домашним вареньем без косточек.
"Надо было бы позвонить для порядка домой, предупредить, — подумал он со вздохом, — но разве
угадаешь, что у нее на уме...". В этот момент в комнату вошла Маша. Она была уже в легком
шелковом халатике и в туфлях-лодочках на босу ногу. В руках Маша держала небольшой круглый
поднос с уже откупоренной бутылкой "Салхино" и двумя бокалами. — Ого? — удивился Виктор —
значит предстоит пир?! — Предстоит, — сказала она без улыбки. — Я хочу сегодня быть смелой. —
Но Вы, уважаемая Мэри, ведь никогда и не были трусихой! — попытался пошутить он, чувствуя что-
то необычное в ее поведении.
— Нет, была, была! — говорила она, наполняя бокалы вином. — Была, а сегодня не буду! Бери
