Лев Экономов - Перехватчики
— Вы чего там? — послышался из темноты бодрый голос Лобанова. Он, видимо, тоже недавно пришел с гуляния. — Случилось что?
— Случилось, — капитан поднял над головой свидетельство. — Простин женился.
Лобанов зашлепал босыми ногами к нашей койке.
— Как это женился? Снова вспыхнула спичка.
Он взял свидетельство и стал читать его, да так громко, точно нарочно хотел разбудить товарищей.
И ему это удалось. Один за другим летчики подавали голоса со своих коек. Сначала они выражали знаки возмущения по поводу поведения Лобанова, но, когда узнавали, в чем дело, шли пожать руку. Даже Истомин счел своим долгом поздравить меня.
Скоро около койки Кобадзе образовался кружок.
Кто-то догадался включить свет. Свидетельство заходило из рук в руки.
— Вот как надо, — сонно улыбался Шатунов, почесывая живот. — Поехал за самолетом, а привезет еще и жену. Недурно для полного комплекта.
— Значит, втихую решил, чтобы без расходов? — Лобанов сунул мне свидетельство и пошел на свое место. — Женился, как украл.
Товарищи засмеялись. А мне стало обидно. Только Кобадзе, хорошо знавший все, мог догадываться, почему я сделал так, а не иначе.
— Это поправимо, — сказал он. — И я понял, что в общем-то он тоже на стороне товарищей. — Впереди главное — свадьба. Думаю, что свет Алеша найдет для нас место за столом.
— Конечно! — воскликнул я. — Приглашаю всех. Как только вернемся домой.
Скоро снова все разбрелись по койкам — выключили свет. Вот уже захрапел Шатунов, Лобанов тихонько окликнул его, но потом замолк, видно, заснул. Заснули и другие. А я лежал на спине, таращил глаза в темноту и думал о свершившемся, о том… «какие розы нам заготовит Гименей…»
ВЫСОТА
Нечасто в марте выдаются погожие деньки, с голубым, точно весной, небом, с ярким солнцем и прекрасной видимостью по горизонту.
— Нет, вам просто повезло, — сказал полковник Бобров, посмотрев своими светлыми, как вода, глазами вдаль. Он только прилетел с разведки погоды и был несколько возбужден. — Посмотрите, какая благодать. И есть ветерок, благоприятный для взлета и посадки.
Мы посмотрели в ту сторону, куда он указывал широким жестом, и охотно согласились, что нам повезло.
— Но все-таки вы следите за погодой и докладывайте о ее изменениях на командный пункт, — продолжал он. — Летчик должен быть всегда начеку.
«Ну чего он тянет? — думал я. — Распускал бы по самолетам. Ведь понятно». Нам так не терпелось приступить к заданию. Я сегодня должен был вылететь в зону для отработки простого и сложного пилотажа на большой высоте.
А Дед Талаш, видно, считал долгом предупредить нас и о возможных промашках:
— Однако не забывайте. Сейчас трудно ориентироваться — линейные ориентиры занесены снегом.
«Да знаем мы это».
— И вообще земля проектируется несколько иначе. Расстояния скрадываются. Внимательнее следите за приборами.
«И это знаем. Чай, не первый год летаем зимой».
Полковник заметил мое нетерпение, нахмурил брови, похожие на заснеженные кустики.
— Скажите, лейтенант Простин, как будете пользоваться тормозами на посадке?
Я пожал плечами — вопрос казался, по меньшей мере, рассчитанным на ребенка.
— Как обычно.
— Не совсем, однако. В мороз торможение менее эффектно. Чуть больше тормознул — самолет пошел юзом.
— Ах в этом смысле!
Ребята засмеялись. «Черт бы побрал, это же я знал!» Полковник еще раз оглядел нас и подошел к Шатунову, стоявшему, как всегда, на левом фланге и жмурившемуся от удовольствия — его ждал долгожданный вылет.
— Возьмите, — сказал полковник, оторвав у него от куртки болтавшуюся на нитке пуговицу. — Пришейте по-настоящему, если не хотите стать ее жертвой. И все зарубите на носу: в авиации нет мелочей.
Прежде чем распустить нас, он рассказал о катастрофе в воздухе, которая случилась из-за того, что рули управления самолетом заклинило на посадке обычной пуговицей, оторвавшейся в полете у летчика.
Старая легенда. О ней говорили еще в аэроклубе. Но мы не хотели обижать Деда Талаша и с показным беспокойством зашарили пальцами по всем тем местам, где имелись застежки.
— Самолет к полету готов! — доложил мне техник на стартовой стоянке. Его крепкое рукопожатие придало уверенности.
Прежде всего я должен был осмотреть и принять самолет. Но сейчас я это делал не для того, чтобы проконтролировать работу техника, — этот орешек был еще не по моим зубам. Просто хотелось воспользоваться возможностью еще полюбоваться самолетом, лучше усвоить конструкцию, проверить себя.
Осмотрев самолет, я забрался в кабину. Перед вылетом по старой привычке захотелось побыть одному, продумать все элементы полета, вспомнить особенности выполнения фигур пилотажа и эксплуатации двигателя на высоте.
«Времени для размышлений в воздухе будет немного, — говорил я себе. — Спросить тоже не у кого. Остается одно: действовать, как учили командиры, как сказано в руководстве, как действовал во время работы на тренажере».
По стремянке поднялся техник.
— Начнем? — он внимательно оглядывал оборудование и арматуру в кабине. Я вопросительно посмотрел на него. Он улыбнулся:
— Порядок.
— Тогда начнем, — я застегнул шлемофон, парашютные, поясные и плечевые привязные ремни. Техник помог мне надеть кислородную маску и соединить шланги. Потом он снял наземные предохранители у стреляющего механизма, которым было оборудовано сиденье, и у аварийного сбрасывания фонаря. С этой минуты я мог в любое время катапультироваться из кабины. На мгновение представил, как взорвался под сиденьем пиропатрон и я пулей (здесь уж в прямом смысле слова) вылетаю из кабины вместе с сиденьем. Нет, лучше об этом не думать.
Техник, кажется, прочитал мои мысли, похлопал по плечу:
— Все будет в порядке. На такую машину можно надеяться.
Он подал сигнал шоферу пускового автомобиля. Юркий газик круто развернулся задом и остановился около фюзеляжа.
— Подключить питание! — скомандовал я. Стрелка вольтметра метнулась в сторону и замерла на нужной цифре — напряжение соответствовало. Я включил радио.
— Двадцать шестой. Я триста десятый, разрешите запуск.
— Я двадцать шестой. Запуск разрешаю.
— Я, триста десятый, понял.
«Ну теперь главное — не мешкать».
— Снять заглушки. Обороты.
— Заглушки сняты, — ответил техник.
— Есть, обороты, — донесся до меня голос шофера пускового автомобиля.
— Есть, обороты, — продублировал техник.
Все эти команды для меня еще не потеряли новизны, я не привык к ним и невольно думал с испугом: «А не пропустил ли чего?»
Но нет, техник спокоен. Быстро включил тумблер для запуска и генератор.
— От двигателя! Смотреть пламя!
— Есть, смотреть пламя, — спокойно, точно желая приглушить закипающий во мне азарт, ответил техник.
Я нажал на кнопку запуска и уже не спускал глаз с приборов.
— Есть, пламя, — сообщил механик, осторожно заглянувший в выхлопное сопло.
Теперь нужно обеспечить подачу топлива в камеры — я открыл стоп-кран, посмотрел на приборы.
Двигатель стал плавно набирать обороты.
Техник не уходил. Он следил за моими движениями, готовый в любую секунду подсказать, как действовать, помочь.
Стрелка на приборе, который показывает обороты, уверенно ползла от деления к делению.
Ну теперь не надо бояться, что двигатель остановится. Его устойчивую работу можно было даже определить на слух.
— Отключить питание! — скомандовал я. Маленький авиапускач отъехал к другому самолету. Мне оставалось только включить аккумулятор и остальные приборы. Щелк, щелк, щелк… Стрелки ожили.
Как все-таки хорошо, что нам дали несколько вывозных. Я уже привык к особенностям реактивного двигателя, к действию и эффективности рулей, к поведению самолета во время пилотирования на маршруте и в зоне. Горизонтальное положение самолета с передним колесом меня больше не смущало, не пугал и продолжительный разбег на взлете.
Единственно, с чем я еще никак не мог свыкнуться, — это с необычной скороподъемностью и быстротой полета.
Зона, где мне предстояло выполнить упражнение, находилась недалеко от аэродрома, чтобы в случае чего можно было быстро вернуться домой. Я не успел и глазом моргнуть, как был там.
Черт бы побрал! Даже не придумаешь сразу, с чем можно сравнить этот полет. Иногда кажется, что где-то очень далеко впереди находится гигантский магнит и моя машина, как маленькая железная пылинка, скользит, мчится, пробивается к нему сквозь огромные толщи воздуха.
Кобадзе сказал после первого полета, что он все время представлял себя в необычной стреле, выпущенной из необычного лука. А Шатунову показалось, что земля потеряла притяжение и самолет падает в космос.
